Маргерит Дюрас - Плотина против Тихого океана
— Он сказал, что мы безнравственные, — сказала Сюзанна.
Жозеф снова рассмеялся.
— О, это уж точно, что безнравственные.
Отовсюду поднималось громкое жужжание мошкары, смешиваясь с непрерывным пронзительным пением птиц. Жозеф шел первый, Сюзанна на несколько шагов позади. На полпути между равниной и деревней дровосеков Жозеф замедлил шаг. Несколько месяцев назад он убил здесь самца пантеры. Это была маленькая полянка, где хищники выдерживали свою добычу на солнце. Тучи мух сновали в желтой траве среди груды высохших вонючих перьев.
— Я, конечно, должен был сам все объяснить ему. Он наверняка ни черта не понял.
— Объяснить что?
— Почему мы не хотим, чтобы ты с ним спала. Это трудно понять, когда человек лопается от денег.
Вскоре за пересекавшей лужайку речкой они почувствовали смолистый аромат манговых деревьев и услышали детские голоса. Эта сторона горы была более солнечной. Дыхание живого мира исходило здесь от земли, от цветов, от всего, что росло и двигалось: тигры-убийцы и их невинные жертвы, чье мясо высушивалось на солнце, были уравнены между собой братством первозданности.
Жозефа и Сюзанну угостили плодами манго. Они помогли детям поймать цыплят, и, пока женщины их резали, Жозеф расспрашивал мужчин, хороша ли сейчас охота. Все были рады их приходу. Мужчины хорошо знали Жозефа, они не раз вместе охотились. Они спросили, как поживает мать. Здешние жители рубили им лес для бунгало. Все они были дровосеками. Они ушли с равнины и поселились в этой части леса, еще не занесенной в кадастр белыми, чтобы не платить налогов и не бояться, что отберут землю.
Дети провожали Сюзанну и Жозефа до реки. Совершенно голые, вымазанные с головы до ног шафраном, они были похожи цветом и гладкостью кожи на плоды манго. Немного не доходя до реки Жозеф хлопнул в ладоши, чтобы прогнать их: они были настолько дикие, что удрали со всех ног, испуская пронзительные вопли, похожие на крик каких-то птиц, водившихся на рисовых полях. Их столько умирало в этих деревнях, зараженных болотной лихорадкой, что мать уже два года как перестала приходить сюда. Они умирали, чаще всего даже не узнав радостей игры на дороге, раньше, чем успевали набраться сил, чтобы без помощи взрослых пройти два километра через лес, отделявший их от равнины.
Мать сидела в столовой, не зажигая света. Она сидела в темноте возле плиты, на которой готовилось рагу из ибиса. Она, разумеется, видела, как они уходили в горы, и заметила, что Жозеф не захватил ружья. Вероятно, она поджидала их уже около часа. И свет не зажигала нарочно, чтобы издали увидеть, как они подойдут. Однако когда Сюзанна и Жозеф вошли в бунгало, она не сказала им ни слова.
— Мы ходили купить цыплят в дорогу, — сказал Жозеф.
Она не ответила. Жозеф зажег лампу и отнес цыплят капралу, чтобы тот их зажарил. Он вернулся в бунгало, насвистывая «Рамону». Сюзанна тоже начала насвистывать «Рамону». Мать, жмурясь от лампы, улыбнулась детям. Жозеф улыбнулся в ответ. Видно было, что она вовсе не злится, что ей просто грустно, оттого что брильянт, который она спрятала, останется единственным в ее жизни и источник брильянтов иссяк.
— Мы ходили за цыплятами, чтобы перекусить в дороге, — повторил Жозеф.
— Знаешь куда? В деревню за рекой, во вторую после поляны, — сказала Сюзанна.
— Давно я там не была, — сказала мать, — но я знаю, про какую ты говоришь.
— Они расспрашивали про тебя, — сказал Жозеф.
— Вы не взяли ружья, — сказала мать, — это неосторожно…
— Нам не хотелось задерживаться, — сказал Жозеф.
Жозеф пошел в гостиную и завел патефон мсье Чжо. Сюзанна последовала за ним. Мать поднялась и поставила на стол две тарелки. Она двигалась медленно, как будто от долгого ожидания в темноте у нее все затекло. Все, включая душу. Она потушила плиту и поставила между двумя тарелками чашку черного кофе. Сюзанна и Жозеф следили за ней с надеждой, как недавно за лошадью. Могло показаться, что она улыбается, на самом же деле черты ее смягчились от усталости, — она выдохлась и смирилась.
— Идите есть, все готово.
Она поставила перед ними рагу из ибиса и тяжело опустилась на стул перед чашкой кофе. Потом долго молча зевала, как каждый вечер, когда садилась за стол. Жозеф положил рагу себе, потом Сюзанне. Мать начала расплетать косы и переплетать их на ночь. Есть ей явно не хотелось. Кругом в тот вечер стояла такая тишина, что слышно было, как потрескивают доски, неплотно пригнанные в перегородках. Дом был прочный, ничего не скажешь, он стоял крепко, но мать слишком торопилась его достроить, и в ход были пущены непросохшие доски. Многие из них потрескались, появились зазоры, так что теперь можно было прямо из кровати видеть рассвет, а ночью, когда охотники возвращались из Рама, свет их фар скользил по стенам комнат. Но только одна мать была этим недовольна. Сюзанне и Жозефу так даже больше нравилось. Со стороны моря в небе вспыхивали большие красные молнии. Будет дождь. Жозеф жадно ел.
— Потрясающе!
— Очень вкусно, — сказала Сюзанна, — просто изумительно!
Мать улыбнулась. Когда они ели с аппетитом, она бывала счастлива.
— Я добавила чуть-чуть белого вина, поэтому и вкусно.
Она готовила рагу, пока ждала их. Сходила в чулан, откупорила бутылку белого вина и благоговейно подлила в мясо. Когда она бывала слишком крута с Сюзанной или когда ей все надоедало и становилось чересчур тоскливо, она готовила тапиоку со сгущенным молоком, или пирожки с бананами, или опять же рагу из ибиса. Она всегда приберегала эти удовольствия на черный день.
— Если вам нравится, я на днях опять приготовлю.
Они оба положили себе еще. Тут ее вдруг отпустило.
— Что ты ему сказала? — спросила она у дочери. Жозеф и бровью не повел.
— Объяснила ему, — сказала Сюзанна, не поднимая глаз от тарелки.
— Он ничего не сказал?
— Он все понял.
Она задумалась.
— А насчет кольца?
— Сказал, что он его нам дарит. Для него такое кольцо — пустяк.
Мать помолчала еще немного.
— Что ты об этом думаешь, Жозеф?
Жозеф помедлил, потом вдруг решительным тоном объявил:
— Она может завести себе, кого хочет. Раньше я так не считал, но теперь я уверен в этом. Больше не беспокойся за нее.
Сюзанна с изумлением взглянула на Жозефа. Никогда нельзя было догадаться, что у него в голове. А может быть, он просто хочет успокоить мать?
— Что это ты такое говоришь? — спросила Сюзанна.
Жозеф даже не поднял глаз на сестру. Он обращался не к ней.
— Она разбирается. Ей можно доверять.
Мать посмотрела на Жозефа с почти болезненным напряжением и внезапно рассмеялась:
— Может быть, ты и прав.
Сюзанна бросила есть, откинулась на спинку кресла и тоже посмотрела на брата.
— Ловко она его оставила в дураках, — продолжала мать.
— Она сама будет теперь выбирать, — сказал Жозеф.
Сюзанна выпрямилась и засмеялась.
— И за Жозефа ты напрасно волнуешься, — сказала она.
Мать снова стала на миг серьезной и задумчивой.
— Я и правда все время волнуюсь…
И тут же опять завелась, но без злости.
— Не все, слава Богу, должно доставаться богатым! — закричала она. — Нечего расстилаться перед первым встречным богачом.
— Черт подери, — сказал Жозеф, — что нам богатые! Как будто только они и есть на свете! А мы? Мы ведь тоже богатые…
Мать была поражена…
— Мы — богатые? Мы?
Жозеф стукнул кулаком по столу.
— Да, богатые, если хочешь, — заявил он. — Не беднее других, черт возьми! Стоит только захотеть, и мы в одну минуту разбогатеем.
Они хохотали. Жозеф колотил кулаком по столу. Мать подыгрывала ему.
Жозеф умел устроить кино.
— Может, это и правда, — сказала мать. — Если мы действительно захотим, то, наверно, разбогатеем.
— И будем тогда разъезжать в автомобилях и давить других, — подхватил Жозеф. — Никто от нас не уйдет.
На Жозефа иногда накатывало такое настроение. Когда это случалось, — правда, редко, — это было лучше всякого кино.
— Что да, то да! — сказала мать. — Давить будем непременно. Сначала скажем, что мы о них думаем, а потом раздавим…
— А потом нам станет лень их давить, — сказала Сюзанна. — Лучше покажем им все, что у нас есть, и ничего не дадим.
Часть вторая
Это был большой город с населением в сто тысяч жителей, раскинувшийся по берегам широкой и красивой реки.
Как и во всех колониальных городах, здесь было два города в одном: для белых и для остальных. Причем в белом городе тоже имелись свои различия. К центру прилегало множество широких, просторных улиц, застроенных добротными домами и виллами, но все же чувствовалось, что это кварталы для непосвященных. Сам же центр, теснимый со всех сторон громадой города, каждый год устремлял к небу все более и более высокие здания. Официальная власть, губернаторские дворцы находились не здесь, здесь располагалась власть более сокровенная — священнослужители этой Мекки, финансисты.
![Александр Кудрявцев - Я в Лиссабоне. Не одна[сборник]](/uploads/posts/books/122606/122606.jpg)
