Дженнифер Кауфман - Любовница Фрейда
— Ради бога, Софи. Беда с тобой, да и только, — смягчилась Минна и усадила девочку себе на колени.
Та кивнула и вытерла нос. Затем свернулась клубком и глубоко вздохнула.
— Вот что. Пошли в гостиную, я дам тебе сладенького, а потом ты пойдешь заниматься, — сказала Минна.
Личико Софи просветлело, и они отправились вниз. Софи стала молоть всякую чепуху, Минна не понимала и половины. Шепелявость прогрессировала, а если девочка волновалась, то речь становилась совсем неразборчивой. И уроки логопеда, похоже, не помогали. Они задержались в кухне, где Минна положила на тарелку остатки обеденного десерта и понесла в столовую.
— Танте Минна, а кто старшая, ты или мама? — спросила Софи, усевшись на диван и с жадностью заглатывая пирожное.
Дети в больших семьях, подобно щенятам в стае, рано учатся ловить неожиданные дары судьбы и стоически переносить их отсутствие, когда кто-то другой захватит добычу прежде, чем ты успеешь сказать: «Мое!»
— Твоя мама старше. Почему ты спрашиваешь?
— Интересно. Я сказала Матильде, что ты моложе, потому что кращивей, но Матильда шкажала, что у тебя лошадиное лицо и ты шовсем не молодая. Хочешь кушочек?
— Нет, кушай сама.
— У тебя есть муш? — не отставала Софи, облизывая пальцы.
— На, возьми мой платок, ты же вся липкая. Нет. Мужа у меня нет. А у тебя?
— Я шлишком маленькая, — хихикнула она.
— Я шучу.
— Ну да, а когда ты выйдешь жамуш, ты будешь жить ш нами?
— Я очень надеюсь на это, — произнес Фрейд, входя в комнату.
— Папа, а у нас пирожное, — заявила Софи, вскочив.
— Это прелестно, но ведь совсем ничего не осталось, принцесса, — сказал он, подхватив и обняв дочку.
Минна откинулась на спинку дивана и наблюдала за ними. Часть дня она пыталась избежать встречи с ним, какая глупость! Понятное дело, рано или поздно они должны были столкнуться. Да и как иначе, живя в одном доме, черт побери? Но откуда, откуда эта ужасная неловкость?
Употребление кокаина в компании этого мужчины — чистейшее безрассудство. Но больше всего ее страшило то, что рядом с ним она теряет голову. Однако, несмотря на дурные предчувствия, Минна отмечала мельчайшие детали в его поведении, как только он вошел в комнату — слегка раскрасневшееся лицо, ласковый взгляд в ее сторону, то, как нежно Зигмунд обнял дочь.
Софи высвободилась из его рук и стала прыгать по комнате. Сверху послышался пронзительный вопль гувернантки, звавшей ее.
— Иди, — велел отец.
Софи неохотно вышла и затопала по ступенькам.
— Мне тоже пора, — произнесла Минна, поднимаясь с дивана, — я собиралась прогуляться…
— Если ты не возражаешь, я с тобой.
— А вечерние пациенты?
— Отменились.
«Странно, — думала Минна. — Кажется, его не очень беспокоит наше поведение прошлой ночью». Более того, когда они шли по улицам, Зигмунд вел себя, будто ничего не произошло. Наверное, так оно и было.
Но Минна-то знала, что это ложь.
Глава 13
Смеркалось. Воздух был великолепен, мигали фонари на углах, где полицейские в тяжелых сапогах заступали на ночное дежурство. Фрейд и Минна брели по узкому переулку мимо торговцев картинами к сигарной лавке. Фрейд нырнул туда и сразу направился вглубь, чтобы повидаться с хозяином. Минна осталась среди застекленных ореховых шкафов, вдыхая экзотические, терпкие ароматы. Лавка напоминала об увлекательных приключениях, названия «Монтекристо», «Кинтеро» и «Ла глория Кубана», аккуратно пропечатанные на белом пергаменте, красовались на медных дощечках, прикрепленных к дверце каждого шкафа. Зигмунд перебрал множество сигар различных марок, выбрал одну и потер между пальцев, словно пробовал на ощупь тончайший шелковый лоскут.
— «Х. Апманн», сделана на Кубе немецким банкиром. Восхитительно, — сказал он, прижимая сигару к самому ее носу. Сигара была приторная и сухая, в обертке цвета потемневшего красного дерева.
— Божественно, — прошептала Минна с притворным почтением.
В лавке царила торжественная тишина, почти как в церкви. «Мужчины и их сигары, — думала она, — их вина. И их женщины…»
Они уже были почти у дома, когда Зигмунд предложил зайти и выпить. Неподалеку располагалось кафе «Центральное». Минне надо было вернуться домой еще несколько часов назад.
— Уже поздно, — заметила она, робко улыбнувшись.
— Не так-то уж и поздно, а у меня в горле пересохло.
— Я и так задержалась… и дети… Зигмунд, я в самом деле не могу остаться.
— А если бы осталась, то что бы предпочла?
Минна улыбнулась, сдаваясь.
— Бокал вина. Полчаса, не более.
В помещении царил полумрак — пустые столики, венские стулья. Несколько отставших от своих частей солдат засиделись, цедя выпивку за вечерней беседой. Часа в четыре здесь было бы негде приткнуться. Газовые лампы тихо шипели над столиком в глубине. Минна устроилась на стуле, расстегнула жакет и поправила блузку. Фрейд сел напротив, подозвал официанта и заказал бутылку «Бароло». Она слушала, как он любит это кафе, какое это спасение из тисков его распорядка. Как слаб он на исходе дня. И даже раньше. Неожиданно Зигмунд сменил тему.
— А скажи мне откровенно, дорогая, ты счастлива здесь, с нами? — спросил он.
— Конечно, а как же иначе? Все замечательно.
— Все?
— Ну, не совсем все…
Фрейд молча взглянул на нее. Он был из тех, кто умел использовать преимущества молчания. Минна стянула перчатки и комкала салфетку под его внимательным взглядом. Фрейд отметил, что шея у нее длиннее, чем у сестры, а губы гладкие и блестящие. Минна украдкой бросила на него быстрый взгляд, щеки ее все еще сияли румянцем после прогулки.
— Иногда меня беспокоит, что я в семье обуза, — призналась она, обмахивая лоб носовым платком.
— Ты ошибаешься. Надеюсь, мы ясно дали тебе понять, что это не так.
— И мое будущее… Я не могу вечно навязываться вам.
— Ты не навязываешься. Я тебя не понимаю…
— Понять меня нетрудно, — перебила Минна, — я без работы, без средств, одинокая и беспомощная.
— Значит, ты банкрот?
— Совершенно верно, — кивнула она.
— Шутки в сторону, Минна! Ты знаешь, что у тебя есть дом — наш дом.
— Это очень великодушно, но я не могу оставаться с вами бесконечно.
— Почему? — спросил Зигмунд, бросая взгляд на студентов, которые хотели сесть рядом с ними, но потом нашли место получше.
— Ты не должен спрашивать. Это не дает мне уснуть ночами.
— Что именно?
— Мое будущее.
— Будущее не дает тебе спать?
— Не только будущее! Мне снятся странные сны. Кошмары. Очень тревожные.
— Какого рода?
— Решил проанализировать мои сны?
— Разумеется, нет. Но помнишь ли ты хоть что-то из них?
— В основном полная чепуха, — сказала она, делая глоток вина.
— Тебе снится, что ты опаздываешь на поезд?
— Нет.
— Снится, что ты летишь по воздуху или падаешь с отвесной скалы?
— Нет.
— Снится, что ты стоишь нагая перед незнакомцами и не испытываешь ни малейшего смущения?
— Нет. А тебе?
— Это мой дежурный сон, Минна.
— И как давно он тебе снится? — улыбнулась она.
Зигмунд рассмеялся, а потом посерьезнел.
— Расскажи мне о своих снах.
— Ладно… — Минна наклонилась к нему. — Мне снится, будто я старая дева, живущая в одиночестве на скудную пенсию среди множества шелудивых кошек. У тебя ведь аллергия? В доме воняет рыбой, и никто никогда не приходит, чтобы перемолвиться со мной хоть словом.
— Не дразни меня, — сказал Зигмунд.
— Как я могу? — вздохнула она, наполовину осушив бокал. — Хорошо, если тебе так надо знать, иногда мне снится, что Игнац лежит рядом со мной в постели. Мертвый. И выглядит он ужасно, омерзительно. Он меня пугает.
— Ты любила Игнаца?
— Зачем я рассказала тебе эти глупости?
— Это не глупости. Я работаю над интерпретацией сновидений.
— Толкуешь сны? Я считала, что сны возникают из-за проблем внутренних органов — несварение или что-либо еще.
— Большинство врачей тебе так и скажут, потому что они — идиоты. Просто поразительно, что, несмотря на тысячелетние усилия, научное понимание сновидений по-прежнему туманно. Мы недалеко ушли от древних.
Фрейд пустился в рассуждения о донаучных временах, когда классические философы верили, будто сновидения связаны с потусторонним миром и посылаются богами и демонами. Сны могут предвещать будущее — жизнь счастливую или трагическую.
— И даже теперь большинство врачей и ученых настаивают, что сны — просто реакция на некий внешний раздражитель, вроде мерцания свечи, дождя, грома или жесткого матраса. Многие образованные люди нашего столетия все еще полагают, будто сны вызваны чувственными стимулами, а это лишь незначительный фактор. Наивность! Они уверены, что сознание отрезано от сновидений, но на самом деле сознание — это все.
