Энтони Капелла - Ароматы кофе
— Полагаю, да.
Снова она как-то странно на меня посмотрела:
— Мне показалось, просто вы от меня устали.
— Господи, о чем вы?
— Когда, Роберт, на балу… вы меня… поцеловали… я подумала, что вы… — хотя, разумеется, вы человек богемный, поцелуй для вас мало что значит…
— Эмили, — произнес я с досадой, — я не…
И умолк. «Я вас не целовал», собирался я сказать. Но что-то заставило меня остановиться.
Я подумал: «Я поцеловал бы ее, если б знал, что это можно». Если бы был уверен, что она меня не оттолкнет, не побежит жаловаться отцу. И вот теперь, в результате нелепого недоразумения, ее поцеловал кто-то другой, а она его приняла за меня.
И не оттолкнула. Даже, как видно, ей это понравилось.
Выбор у меня был.
Можно сказать ей правду, это и глубоко уязвило бы ее, и внушило бы мысль, будто я не имею желания ее целовать. Или же стоило следовать высшей правде касательно событий того вечера.
— Если я был с вами неучтив, Эмили, — с расстановкой произнес я, — так только потому, что не был уверен, не переступил ли я грань.
— Разве я… как-то дала вам это понять? — тихо спросила она.
Что ей сказать?
— Нет, не дали, — сказал я и сделал к ней шаг.
Я молил Бога, чтобы мой двойник был мастер целоваться. Хотя, конечно, не настолько, чтобы я не смог ему соответствовать.
— Ведь и я, и вы в ту ночь выпили немало. Я не был уверен…
— Когда переступите грань, — сказала она, — непременно дам вам знать.
От нее пахло сливками, ванильными меренгами и кофе с молоком и совсем чуть-чуть — сигаретами.
Пауза.
— Я уже переступил?
— Роберт! — вскричала она. — Неужели вы неспособны быть серьезным?
Я поцеловал ее снова. На этот раз, обвив рукой, слегка притянул ее к себе. Мне показалось, что еще и не на пике этого упоительного поцелуя она чуть не задохнулась от восторга. Я скользнул языком ей между губ, мгновенное сопротивление — и я почувствовал, как они приоткрылись, впуская меня глубже… Боже ты мой, подумал я в изумлении: никак не ожидал, что в ней столько страсти.
Шаги! Мы отпрянули друг от друга как раз в тот момент, когда распахнулась дверь. Это был Дженкс. Мы с Эмили чуть попятились — смущенно зардевшись, она отвернулась. Секретарь бросил на нас подозрительный взгляд.
— Улавливаю запах жимолости, цветочный аромат, такой чистый и плавный, — быстро произнес я. — Пожалуй, немного цитрусового. Но на вкус восхитительно.
Дженкс обшарил глазами комнату. Безусловно, он отметил отсутствие на столе признаков кофе. Однако ничего не сказал.
— А вы Эмили? — спросил я.
— Да? — Она повернулась ко мне.
— Каково ваше мнение?
— Что ж… очень приятный напиток, Роберт. Правда, несколько крепковат. Простите… я забыла кое-что… там, внизу.
Довольно нескоро Эмили возвратилась, неся с собой толстую папку, положила ее перед собой на стол и принялась тщательно изучать бумаги.
— Миг без вас кажется мне бесконечным… — начал я.
— Не сейчас! — оборвала она меня. — У нас с вами много работы.
Я был ошарашен:
— Мне казалось… только что… вы предпочли работе знаки внимания с моей стороны.
Короткая пауза.
— Так было до того, как Дженкс нас застал. Что привело меня в чувство.
— Дженкс? При чем тут Дженкс? При чем тут вообще кто-нибудь?
— Мы оба служим у моего отца. Нам не следует… мы не должны… отвлекаться от дела. Нельзя обманывать его доверие.
— Но вы крайне непоследовательны.
— С этого момента никаких поцелуев, — твердо сказала Эмили. — Хотя бы это обещайте мне.
— Отлично. Я попытаюсь не помышлять о том, чтоб целовать вас чаще чем, скажем… Раз… э-э-э… в шесть-семь секунд?
Молчание.
— Это уже дважды произошло, даже трижды.
— Роберт!
— Ничего не могу с собой поделать, Эмили! И, по-моему, вы тоже. Но если вам так угодно, от поцелуев с вами я воздержусь.
Мы целовались у реки, целовались тайком от ее сестер, целовались, даже не слизнув с губ пенку только что заваренного кофе. Иногда Эмили шептала: «Роберт… нельзя…» Но при этом продолжала меня целовать.
Как-то она сказала:
— Лучше б это доставляло меньше удовольствия. Тогда бы, наверно, легче было бы остановиться.
— А зачем нам останавливаться?
— Потому что это нехорошо.
— Как это может быть нехорошо? Ведь искусство учит нас, что жизнь — это цепь острых ощущений. Разумеется, вы должны целоваться со мной.
— Не пойму, вы сейчас льстите мне или себе, — пробормотала она. — Целоваться вы мастер, но «острые ощущения», не слишком ли это преждевременно?
— Надо ловить момент, ведь счастье быстротечно. Между прочим, по-моему, я слышу шаги Ады на лестнице.
Глава шестнадцатая
— Где мы обедаем сегодня?
— К сожалению, Роберт, сегодня обедать с вами я не смогу.
— Я что-то невпопад сказал?
— На сей раз я. Пообещала Суфражистскому Обществу. Мне придется распродавать их брошюрки.
— Как — прямо на улице?
— Да. Не смотрите на меня такими глазами. Кто-то должен это делать.
Мне подумалось, нет ничего проще, прицепившись к ее словам, взорваться возмущенной тирадой. Но, глядя на выражение лица Эмили, я оставил свое мнение при себе.
— Тогда я пойду с вами. Пообедать можно после.
Она сдвинула брови:
— Надеюсь, что вы будете стоять рядом, поддерживая меня своим видом. Но вы должны пообещать не произносить вслух всякие колкости.
Прибыв в Сити, мы заняли позицию у входа в подземку на Кинг-Уильям-стрит. Воздев кверху одну из брошюрок, Эмили непомерно тонким, жалостным голоском выкрикнула:
— Избирательные права для женщин! Правда за один пенс!
Несколько человек глянуло на нас с любопытством, но никто не остановился.
— Господи! — с тревогой сказала Эмили. — По-моему, им это совершенно безразлично. Избирательные права для женщин!
Пожилой мужчина с подстриженными бачками задержался.
— Что у нас тут? — любезно осведомился он, беря брошюрку и пробегая ее глазами.
— Правда за один пенни, — быстро сказала Эмили. — Об избирательном праве для женщин.
— И сколько за одно траханье? — спросил тот столь же любезно.
Мы оба притихли. Потом Эмили ахнула, и я гневно рявкнул:
— Как вы смеете!
— Ты с этой вот? — осведомился прохожий.
— Да, я с этой женщиной. И вы ее оскорбили.
— Она ведь посреди улицы предлагает свои услуги, разве не так? До сих пор этим занимались только женщины определенного сорта.
Он пошел прочь, не потрудившись вернуть брошюрку.
— Я убью его! — взорвался я, порываясь отправиться за этим типом вдогонку.
— Не надо, Роберт! — Эмили удержала меня за локоть. — Нам запрещено ввязываться в скандал.
— Вам — может быть, но я не потерплю…
— Прошу вас, Роберт. Да и от грузчиков своего отца я слышала словечки покрепче.
Она воздела руку и соответственно возвысила голос:
— Избирательные права дня женщин! Правда за один пенни!
К ней подбежал уличный мальчишка и выкрикнул:
— Выбираю тебя, милашка! — сопроводив свое высказывание недвусмысленным подергиванием бедер и задавая стрекача от меня, едва я огрел его по тощей заднице.
— Напомните мне, — хмуро буркнул я, — зачем мы все это делаем.
— Затем, что у мужчин и женщин должны быть равные права, чтоб они могли общаться между собой на равных.
— Ах да, разумеется. И как долго мы этим будем заниматься?
— Пока не раздадим все брошюрки до одной, — твердо сказала Эмили.
Я протянул руку:
— Дайте-ка лучше и мне половину.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно, если в конечном счете могу рассчитывать на обед. Вы все равно отвратно справляетесь со своими обязанностями. Процесс продажи требует определенного мастерства.
— Я поступаю точно так, как меня инструктировали в Обществе.
— Тогда посмотрим, кто из нас успешней справится.
Я перешел на противоположную сторону улицы, По тротуару двигалась пожилая дама. Я остановил ее:
— Извините, мадам… позвольте предложить вам эту брошюру? Она содержит все, что нужно знать о движении за избирательные права.
— Ах, так? — Дама с улыбкой заглянула в брошюрку, которую я сунул ей прямо в руку. — Сколько это стоит?
— Всего один пенс, хотя, если желаете, можете внести и больше.
— Вот вам шесть пенсов, сдачи не надо! — Дама вложила мне в ладонь монету.
— Благодарю вас! — сказал я, пряча монету в карман. — Желаю приятного дня!
— Избирательное право для женщин! — выкрикнула Эмили на той стороне улицы, размахивая в воздухе своей брошюркой. Вид у нее был хмурый. Я рассмеялся: выражение ее лица было весьма красноречиво. Она негодовала, что я оказался прав.
