Иэн Бэнкс - Чистый продукт. В поисках идеального виски
Профессиональные дегустаторы утверждают, что при носовании виски следует немного приоткрыть рот: по их словам, это улучшает восприятие. Я разницы не заметил (мне об этом рассказали всего месяц назад на заводе «Макаллан»), но буду учиться.
А чем разбавлять, если не хочется пить чистый? Значит, так: если уж купил виски, то пей его как хочешь, но добавлять, скажем, колу или лимонад в хороший молт – только портить. Это как купить «Феррари», но ездить только на первой передаче, так и хочется спросить такого горе-водителя: «Ну и зачем деньги тратил? Чтобы повыпендриваться? Гляди, у меня есть жгут и почти новенький шприц. Давай впрыснем тебе порцию и посмотрим, что получится…»
Односолодовый виски дорог. Его маленькими партиями изготавливают серьезные профессионалы, а потом он много лет стоит без движения – только занимает место на складе, медленно испаряется и набирает вкус. Им не напьешься сильнее, чем куда более дешевым блендом той же крепости, так что ты доплачиваешь за вкус, а загубить этот вкус добавлением сладкой шипучки ничего не стоит. Впрочем, если кто-то все равно предпочитает пить молт со льдом и содовой – что ж, дело вкуса. Каждая проданная бутылка помогает поддерживать производство, дает людям работу и способствует процветанию этого мира, так что какая разница?
Меня учили, что, пробуя виски, сначала нужно использовать зрение, чтобы оценить цвет. Потом немного поболтать напиток по стакану, чтобы увидеть, густой он или жидкий, и оценить «ноги» (небольшие струйки, которые стекают по стенкам на дно стакана после взбалтывания). Потом нужно хорошенько понюхать – с открытым ртом, с закрытым, как угодно. Далее – сделать глоток неразбавленного виски. Объем глотка зависит от крепости: бочковая крепость иногда достигает шестидесяти градусов, и поэтому напиток бывает резким, откровенным. Организм реагирует на это выделением слюны, которая разбавляет виски, а потому чем крепче напиток, тем меньше глоток.
Воду добавляют по вкусу. Считается, что разбавлять надо в пропорциях один к одному, хотя многие утверждают, что должно быть два к одному. В любом случае некоторые сорта бочковой крепости, возможно, придется разбавлять довольно сильно. А потом просто пейте. И при желании смакуйте: покатайте его во рту, прочувствуйте вкус на языке и, когда будете глотать, – в горле. Залпом пить не следует; это допустимо лишь в тех случаях, когда в аэропорту ваше имя уже объявили по громкой связи, грозя улететь без вас, или когда вы узнали о выигрыше в лотерею, или когда вам сказали, что вы станете отцом (другое дело – если сказали, что вы станете матерью. Пить вам точно не следует. Закурить – еще куда ни шло).
Мы с Лэсом познакомились в старших классах гринокской средней школы. Я тогда писал поистине ужасные рассказы о персонаже по имени Дагоммей Брешнев (sic и еще раз sic). Они были нелепыми, слабыми и просто никудышными по ряду причин, но особенно из-за того, что я в то время обожал каламбуры и старался в каждый рассказ впихнуть их как можно больше. В итоге сюжет строился на каламбурах: я писал и, когда останавливался перед выбором дальнейшего развития событий, выбирал путь, который обещал больший простор для игры слов.
* * *И вот наглядный пример
Вот пример тех каламбуров: одного из персонажей в поздних историях о Дагоммее Брешневе звали Бес Смертный.
Я предупреждал.
Чем больше я писал, тем больше каламбуров пытался затолкать в рассказы, и моя авторская гордость зависела от того, удастся ли мне в новом произведении накаламбурить больше, чем в предыдущем. Я считал слова в каждом рассказе, потом считал каламбуры, делил одно на другое и получал процент концентрации каламбуров. В итоге это быстро стало самой важной характеристикой моих опусов (высчитать этот процент легко, показатель точный, даже наукообразный… иногда я думаю, что из меня мог бы получиться классический бюрократ). Образы, сюжет, моральный выбор, достоверность?
Для меня это были всего лишь слова.
Причем, если рассуждать с тех же позиций, не очень-то и нужные. «Образ» еще можно как-то воткнуть в «дикобраза», но «выбор» – это просто не пришей, не пристегни. Так же и «моральный», хотя, конечно, если отделить от этого слова начальное «м»… Нет, слишком примитивно даже для меня. «Сюжет» можно привязать к сюсюканью… «Достоверность»? Нет, мертвый груз.
(Подростковая любовь к игре слов и каламбурам порой дает о себе знать и теперь, по прошествии тридцати лет. В первом варианте третьей главы этой книги, в разделе « Виски: как это делается», было такое предложение: «Лишь бы ячмень не вскочил на глазу». Слава богу, я его вычеркнул.)
Наверное, мне стоит стесняться, но я до сих пор помню, как раздувался от гордости, когда в последнем рассказе о Дагоммее «Похоже, бесконечные приключения» каламбуры составили ровно десять процентов текста.
Печально. Я и тогда это понимал, но мне было плевать. Я резвился.
В свою защиту могу сказать только то, что я, по крайней мере, никогда – ни одной миллисекунды – не надеялся поразить своей писаниной девчонок. Мне нравился сам процесс, и если двое-трое приятелей считали мои опусы достойными пары довольных хмыков – поскольку на большее, чем хмык, с такими каламбурами рассчитывать не приходилось, – то я уже был доволен, хотя писал, конечно, не для этого.
Но все равно, в тщеславных и глупых попытках донести мои позорные бредни до большего числа читателей я начал иллюстрировать их коллажами, используя для этой цели фотографии, вырезанные из журнала «Обсервер». Они были и до сих пор остаются лучшим, что публиковалось в нашем маленьком школьном альманахе. Некоторые коллажи можно с натяжкой назвать изобретательными, а парочку – даже остроумными.
Возможно, моя маниакальная тяга к игре слов, но, скорее всего, неприличные картинки с манекенщицами в купальниках заставили Лэса попросить другие мои опусы. Удивительно, но вместо того, чтобы быстро их вернуть, вежливо улыбаясь и стараясь не делать резких движений – но при этом давая себе обещание больше никогда со мной не здороваться, – Лэс, кажется, посчитал, что их стоит посмотреть, а может быть, даже и прочитать. Это было безумно лестно, и мы подружились.
На следующий день после успешного спуска лодки на воду мы прощаемся с Эйли, которая с классом уезжает в Исландию. (Я пожелал ей счастливого пути еще вечером, потому что автобус ждал у школы в жуткую рань – около шести утра, – а после пива, вина и виски, пусть и в достаточно скромных объемах, я бы не смог заставить себя подняться в шесть утра для сонных прощаний.)
Лэс и Айлин – потрясающие хозяева, к ним приезжает столько народу, что они даже завели у себя книгу отзывов. Ее содержимое в большинстве своем – это какой-то пьяный бред, неприкрытая ложь, бахвальство успехами на бильярде, в гольфе, в картах и других играх, безнадежные потуги на юмор и всевозможные неразборчивые каракули, среди которых все же попадаются искренние благодарности за гостеприимство (обычно их авторы – это люди, которые гостят там не слишком часто и не понимают, что книга отзывов как раз и предназначена для пьяного бреда, неприкрытой лжи и далее по тексту).
Учитывая, что писательство – мое ремесло, я постоянно переживаю, что мои записи в этой регулярно пополняющейся книге редко попадают в число самых смешных; не реабилитировался я и в этот раз, когда написал, что Эйли слетала в Исландию, но не привезла мне заказанный для салата «айсберг». На самом деле я попросил ее привезти немного черного вулканического песка, и, хвала ей, через неделю его получил.
Воскресенье мы проводим на воде, греясь под теплым не по сезону, безоблачным небом, а затем исследуем окрестности реки Гленаладейл (Glenaladale) и отправляемся на юг, где на небольшой скорости кружим между небольшими островками, разведывая обстановку возле юго-восточного берега, после чего мчимся на полной скорости – просто так, забавы ради. Я бы мог точно сказать, где мы были, однако для этого придется употребить четыре сложных гаэльских топонима, но, признаюсь, ни мне, ни вам это не нужно. На Гленаладейле, при том что мне сорок девять и Лэсу почти столько же (он никогда не упускает случая напомнить, что я на целых три месяца старше), мы тратим довольно много времени и сил, запуская по воде блинчики. Целимся маленькими камешками в большие, пока те еще летят, метим в плывуны, бросаем плоские или круглые камешки вертикально вниз, чтобы послушать так называемый уткин пердеж, а потом ценой неимоверных усилий затаскиваем огромные булыжники на вершину утеса, чтобы сталкивать их вниз и наблюдать большой плюх.
(Ведь взросление заключается не в том, чтобы полностью отказаться от таких развлечений, а в том, чтобы не делать их единственнымирадостями жизни.)
6. ВискиЛэндУорлдВилль!
