Фред Стюарт - Век
— Сегодня денег забирали больше, чем всегда, — сказал Виктор.
— Обычное дело в это время года. Незадолго до Пасхи люди начинают чувствовать потребность потратить деньги и покупают что-нибудь для дома, новую шляпку для жены, короче, это нормально, особенно после такой холодной зимы, как нынешняя. Кстати, мистер Декстер просил тебя заглянуть к нему перед уходом.
— Спасибо.
Виктор пожелал мистеру Кэнтреллу всего хорошего и поднялся по лестнице на первый этаж. Основу клиентуры частного «Декстер-банка», заведения консервативного, гордившегося своей исключительностью, составляли представители тесного мирка старых нью-йоркских семейств, которые вели с ним дела многие годы. Виктор считал детище Огастеса слишком консервативным, потому что с тех пор, как Нью-Йорк буквально взорвался энергией и напором миллионов иммигрантов, банк упускал огромные возможности увеличить клиентуру. Но, поскольку Виктор был всего лишь кассиром, никто не интересовался его мнением. Однако, молодой человек решил обязательно довести его до сведения руководства банка.
Пройдя через «площадку», то есть ту часть зала, где сидели, ревниво оберегая порядок, дававший им хлеб насущный, ведавшие ссудами служащие, он вышел в коридор, который вел к кабинетам руководителей банка.
Консервативный в отношении финансовой политики, Огастес Декстер был на удивление прогрессивен во всем, что касалось технических достижений. Его банк одним из первых провел электричество и телефонную связь, первым закупил пишущие машинки (и это было немалой победой, поскольку большая часть клиентов, считая напечатанную корреспонденцию «ниже своего достоинства», в штыки встретила отказ от изящной каллиграфии). Кроме того, Огастес оснастил банк новейшими системами безопасности и даже скрытыми фотоаппаратами, которые в случае надобности могли бы сделать снимки грабителей; это нововведение Декстер позаимствовал у Французского банка, который ввел его в практику одиннадцать лет назад. Прогрессивный в техническом отношении, «Декстер-банк», по мнению Виктора, все еще топтался на месте с точки зрения финансовой политики.
Мистер Гримзби пропустил молодого человека в кабинет президента. Виктор приблизился к столу, за которым Огастес изучал какие-то документы. Он поднял голову и снял пенсне:
— А, Виктор, присаживайся.
Виктор сел.
— Я получил просьбу о ссуде от некоего Сальваторе Вольпи, — сказал Огастес. — Он живет… — Банкир заглянул в бумагу — На Гарфилд-плейс в Бруклине. Просит две тысячи долларов на расширение своего бакалейного бизнеса. Одним из поручителей назван доктор Марио Диффата. Думаю, это не простое совпадение, что поручитель твой домохозяин?
— Нет, сэр. Это я посоветовал Вольпи обратиться за ссудой в ваш банк.
— Понимаю. Значит, ты знаком с Вольпи?
— Да, сэр. А доктор Диффата хорошо известен в итальянской общине не только благодаря медицинской практике, но и как один из деятелей Сицилийского союза.
— Что это такое?
— Это организация итало-американцев, которые хотят помочь новоприбывшим иммигрантам. Доктор Диффата брал меня с собой на несколько заседаний этой организации. Одна из самых больших проблем, с которой сталкиваются эти люди, — это где взять деньги, чтобы начать свой бизнес или, как в случае с Вольпи, расширить его. Вольпи хороший человек, основательный, работящий. Он пожаловался доктору Диффате, что не может получить ссуду, поскольку банки не хотят давать деньги иммигранту.
Огастес снял пенсне и положил на стол:
— Ты всерьез ожидал, что мы пойдем на это?
— Я подумал, что можно попробовать. Перед банком, готовым вкладывать деньги в этих людей, несмотря на то что, по общим понятиям, это рискованно, открываются огромные перспективы.
— Гм… Не исключено, что ты прав, но, полагаю, «Декстер-банку» придется отказаться от этой замечательной возможности. Просьба Вольпи о ссуде отклонена.
Виктор увидел, что Огастес, черкнув что-то на бумаге, отложил ее в сторону. Внутри молодого человека все кипело. «Ты старый дурак, — думал он. — Ты проклятый слепой старый дурак».
— Это все, сэр?
— Да. Только еще одно: на будущее прошу тебя ограничить свою деятельность в банке тем, за что тебе платят, — обязанностями кассира.
Виктор сжал зубы:
— Мне жаль, что вы считаете мое предложение увеличить число клиентов попыткой вмешаться не в свое дело.
— «Декстер-банк» гордится тем, что его клиенты принадлежат к высшим слоям общества, Виктор. Мы намерены и дальше идти тем же путем. Всего доброго.
Виктор не двинулся с места.
— Я сказал: всего доброго, Виктор.
— Я увольняюсь из банка, сэр.
Огастес прищурился:
— Что ты сказал?
— Не вижу смысла работать в банке, который не видит дальше своего носа. Поэтому ухожу.
Его приемный отец напрягся:
— Ты этого не сделаешь! И мне не нравится твой оскорбительный тон!
Виктор подошел вплотную к столу и оперся кулаками на его полированную поверхность.
— Мистер Декстер… Нет, черт возьми, отец, потому что я ваш сын, хотите вы этого или нет… Выслушайте меня хотя бы раз в жизни. На занятиях по банковскому делу в вечерней школе, оплаченных вами же, мне говорили, что банки должны служить обществу, давая возможность людям хранить деньги в надежном месте и получать ссуды в законном порядке. Но, черт возьми, в Нью-Йорке все не так, потому что большая часть банков, вроде нашего, не хотят ничего делать для тех, кто беден и грязен, для «макаронников», для евреев… О, жизнь в Бруклине по-настоящему открыла мне глаза! Вы знаете, что лишь меньше пяти процентов итальянцев имеют счет в банке? Большинство их, в страхе перед банками, хранит свои небольшие сбережения в матрацах или жестянках, зарытых на задних дворах, совсем как в Италии. И почему? Потому, что у банков не хватает воображения вовлечь этих людей в свою деятельность! Вы можете насмехаться над ними, потому что сейчас они бедны, но они могут стать богатыми, если получат хотя бы самый маленький шанс! Они приехали в Америку в поисках лучшей жизни и будут работать ради этой цели, не жалея себя. Для вас ничего не значат ни мой характер, ни ум, но все же скажу вам: я бы поставил все свои небольшие деньги до последнего гроша за то, что Вольпи вернет ссуду, и с хорошим процентом! Если из-за своего проклятого снобизма и недоброжелательности вы не хотите дать бедняку шанс, как должно было бы быть в этой стране, то я не думаю, что у «Декстер-банка» есть будущее, и не хочу иметь с ним ничего общего.
Огастес буквально побагровел от гнева:
— Как ты смеешь так говорить со мной?
— Я должен был сделать это давным-давно.
— Ты неблагодарный…
— Знаю: «воп», «итальяшка», «макаронник» — выбор богатый.
— Если уйдешь из банка, я сделаю так, что ты никогда не сможешь получить работу на Уолл-стрит!
— Тогда я куплю тележку, и по вашему клубу пройдет восхитительный слух, что приемный сын Огастеса Декстера торгует апельсинами и бананами в Маленькой Италии.
— Так ты меня шантажируешь? — прогремел Декстер.
— Возможно. Согласитесь дать ссуду Вольпи, и я забуду все, что здесь было сказано. Или по крайней мере не повторю за стенами этого кабинета.
Огастес заставил себя успокоиться. Виктор почти с интересом наблюдал за мучениями тщеславного банкира. Наконец старик схватил прошение о ссуде и на место прежней резолюции вписал другую. После этого швырнул бумагу Виктору:
— Вот, черт тебя побери, я разрешил выдать ссуду. Но если Вольпи ее не вернет, виноват будешь ты!
Виктор посмотрел на надпись, сделанную банкиром: «Одобряю. О. Д.», и убрал кулаки со стола.
— Он выплатит, — сказал он спокойно. — Я передумал уходить. Всего доброго… отец.
Он направился к двери.
— Виктор!
Он остановился и обернулся.
— Подойди сюда на минутку.
Он вернулся к столу:
— Сэр?
Огастес боролся с собой. С огромным трудом он преодолел себя и сказал:
— Садись.
Виктор снова сел. Пауза длилась довольно долго. Потом Огастес произнес:
— У тебя когда-нибудь возникал вопрос, как я начал свое дело?
— Вы заработали деньги на бирже.
— Верно, но ты не знаешь, откуда у меня взялись деньги для игры на бирже. Никто не знает, даже твоя мать. Я никому не рассказывал, потому что, откровенно говоря, стыжусь. Во время войны я украл в Джорджии драгоценности и золотые часы, которые позже продал в Нью-Йорке за сорок тысяч долларов. Точнее, не украл, а купил у старого негра за тридцать долларов, но это равносильно краже. Ты удивлен?
— Немного. Больше всего меня удивляет, что вы мне об этом рассказали.
Огастес откинулся назад.
— Я поступил так, потому что мне импонирует твое мужество, Виктор. Даже когда я совершенно не согласен с тобой, мне нравится, что ты отстаиваешь свою точку зрения. У меня всегда было перед тобой преимущество, но теперь ты знаешь, что я начинал как воришка, и это, возможно, несколько уравнивает наше положение. — На лице банкира появилась слабая улыбка. — Надеюсь, с этих пор мы сможем устраивать настоящие потасовки.
