Жильбер Синуэ - Дни и ночи
— Женщина действительно существовала.
— Вы осознаете, что подразумевает подобное утверждение?
— Несомненно.
Он быстро проговорил, словно произносимая фраза жгла ему грудь:
— Реинкарнация. Ренессанс. Жизнь до моей жизни. Я, должно быть, знал эту женщину.
— И вы приходите к такому выводу из-за изумруда…
— Это вас удивляет? — Немного.
Она наклонилась к нему:
— Послушайте меня. Я первая установила, что ваши кошмары, видения, предчувствия не входят в общую категорию. Так что не заблуждайтесь, не стройте иллюзий.
Он потряс камнем:
— Этот драгоценный камень может быть иллюзорным?
— На примере «Ицзина» я попыталась вам объяснить, что существует вселенское бессознательное. Я не могу дать вам математического доказательства, тем не менее это бессознательное существует. Ни одна из составляющих жизнь величин не является изолированной. Каждая частица Вселенной находится в постоянном взаимодействии. Это не материальная реальность, я убеждена, однако она достойна быть гипотезой о реинкарнации. Ограничиваться только материальной реальностью — значит лишать свое существование значительных богатств. Повторяю: старайтесь больше не думать по-западному. Для восточного мира вполне естественно то, что люди Запада называют сверхъестественным, сверхчеловеческим, необъяснимым и так далее.
— Для меня недоступно ваше отрицание. Вы даже на мгновение отказываетесь вообразить, что я мог быть прав. Вам хочется, чтобы я присоединился к вашим теориям, тогда как сами признаете, что они лишены материальности. В чем мое предчувствие менее допустимо, нежели восточная философия?
С обезоруживающим спокойствием она ответила:
— Я этого никогда не говорила. Если уж церковь, начиная с пятого века нашей эры, издала декрет о еретизме реинкарнации, то Востока это никак не касалось.
— Тогда почему вы отказываетесь придерживаться моего мнения?
— Потому что вы не должны довольствоваться одной интуицией! Интуиция не может быть рассматриваема как признак реальности реинкарнации.
— Вы упомянули о церкви. Почему она-то отбрасывает эту гипотезу?
— Потому что, отрицая реинкарнацию, церковь вводит в сознание людей нечто более страшное: понятие смерти. Смерти окончательной и бесповоротной. Такпоявился ад. Единственным спасением для грешников, имеющих только одну жизнь, дабы достичь святости, являлось лоно церкви и следование всем ее предписаниям и диктатам, сводящимся к словам: «Вне церкви нет спасения». Религия превращается в безраздельный инструмент власти. Если человека угрожают предать вечному проклятию, если его судьба заключена в рамки одной жизни, то смерть становится ужасным, самым исключительным неизбежным событием нашего существования. И однако…
— Однако?
— Все в окружающей нас природе говорит нам о возрождении. — Все так же спокойно она заключила: — Не писано ли, что Бог создал человека по своему подобию?
— Тогда чем могу я вас убедить, что знал ту женщину в другой жизни?
Она с подозрением посмотрела на него:
— Судя по всему, у вас уже есть идея.
— На первом сеансе я рассказал, что, со слов моей невесты, мне случалось говорить во сне на неизвестном языке. Мы с доктором Толедано решили, что это мог быть один из диалектов индейского племени зуньи. Вы помните?
— Я ничего не забываю, сеньор Вакаресса. У меня есть недостатки, но память у меня отличная.
— Толедано сказал мне, что существует прибор, который может записывать звуки. Я мог бы раздобыть один такой и пристроить его на ночь в изголовье.
— Вы это серьезно?
Он ответил вопросом на вопрос: — Будь вы на моем месте, что бы вы сделали, сеньора Майзани?
Увлеченные дискуссией, они не заметили присутствия Флоры. Стоя за витриной кафе, она смотрела на них с почти страдальческим выражением лица.
Найти такой прибор — задача не из легких; тем более что название его было неопределенным: назывался он по-разному. И все-таки с помощью родственника доктора Толедано удалось его найти. Он был собственностью некоего Рональде Денни, ирландского эмигранта, увлеченного записью и воспроизведением звуков. Этот просвещенный человек был убежден, что только новая технология изменит будущее мира. Сам он торговал случайными вещами в лавочке, расположенной в центре, на улице Демариа, недалеко от ботанического сада.
Там-то и нашел его Рикардо. Переступив порог, он наткнулся на хаотическое нагромождение самых немыслимых вещей. Десятки причудливых предметов валялись вповалку: лампы, кофеварки, стенные и напольные часы, морские карты, кресло-качалка — короче, старье на все вкусы.
Торговец вытянул шею над горкой старого картона и оглушил громовым голосом:
— Вы от доктора Толедано?
— Да, — ответил Рикардо.
— От меня ничего невозможно скрыть, — доверительно прорычал ирландец с видом, по которому можно было судить, что никто этого делать и не собирается. — Подходите, не бойтесь. Видите эту фарфоровую куклу? Она обойдется вам в десять тысяч песо, если вы ее разобьете. — Обтянутая пыльным капором, кукла была похожа на старую загримированную обезьяну.
— Подходите, смотрите, вы не пожалеете, что пришли сюда.
Кое-как протиснувшись, изгибаясь и нагибаясь, Рикардо добрался до торговца. Рыжие волосы, рыжая борода, хитрые глаза, лицо, обильно усеянное веснушками, могли принадлежать только ирландцу.
Не дожидаясь его, тот повернулся, приглашая посетителя за собой. Они оказались перед маленькой дверью с двумя солидными замками — можно подумать, что за ней ждали своего часа все сокровища, собранные когда-то Вест-Индской компанией. Освободившись от запоров, дверь открылась с призрачным скрипом.
Ирландец вошел первым.
— Любуйтесь, сеньор. Запомните эти диковины. Никогда вам уже не доведется так близко приблизиться к этим редчайшим предметам.
К стене было приставлено пианино, в зияющих недрах виднелись странные металлические рулоны. Шарманка. Фонограф. Назначение остального имущества Рикардо был не в состоянии определить. Его больше заинтересовала машина, воспроизводящая звуки.
— В начале было слово! — с пафосом воскликнул ирландец, положив руку на непонятный механизм. — Взгляните на это чудо!
— А что это? — заикаясь спросил Рикардо.
— Графофон! Единственный экземпляр. Ему дали жизнь в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году два американских инженера, которые выдвинули гениальную идею надеть на цилиндр фонографа картонную манжету, покрытую воском.
Рикардо ничего не понимал в этой тарабарщине. Больше из вежливости, чем из интереса, он указал на педальное устройство от швейной машинки:
— Для чего это?
— Чтобы вращать круг. Довольно хитро придумано, вы не находите?
Рикардо выдавил неубедительное «да».
— Сеньор Денни, не перейти ли нам к причине моего визита?
Вместо ответа ирландец подсел к шарманке и завертел ручку, находившуюся сбоку. Комната тотчас наполнилась плаксивыми звуками польки.
— Еще один гениальный человек! Известно ли вам, что изобретатель ее, Барбари, вначале был обыкновенным столяром-краснодеревщиком из Модены?
— Я не знал этого. Доктор Толедано сказал мне…
— Да-да, я знаю. Вам нужен звукоуловитель. Он у меня есть. Пойдемте.
Они остановились перед любопытным устройством, собранным, казалось бы, из всякого хлама.
— Телеграфон! — гордо заявил ирландец. — Или уж, скорее, значительно усовершенствованный телеграфон. Он гораздо технологичнее устройства Пульсена и является настоящим революционным скачком по сравнению с фонографом Мартинвилля. При его разработке используется прохождение стальной проволоки по пластмассовой ленте. Шедевр!
— И… как он действует? Какова продолжительность записывания?
Ирландец почесал затылок.
— Скажем… несколько минут.
— Сколько? — вскричал ошеломленный Рикардо.
— Минут пять. Может, шесть.
— Пять минут! По всей видимости, сеньор, мне кажется, вы совсем не поняли, что мне нужно.
— Почему же, звукоулавливатель… А в чем дело? — Он показал на небольшой рупор, выходящий из угла устройства. — Что вы беспокоитесь? Вы приближаете рот в десяти сантиметрах от входного отверстия. Не дальше. Подойдите поближе. Я объясню вам принцип действия.
Вакаресса раздраженно замотал головой:
— Нет. Не стоит.
— Успокойтесь, это очень просто. Достаточно…
— Я сказал: нет. Бесполезно. Я не это искал.
— Теперь я вас не понимаю. Вам был нужен звукоулавливатель?
— Оставим это. Примите мои извинения за то, что оторвал вас от дела. Adios, сеньор.
Тот попытался удержать его за руку:
— Может, вас не устраивает цена…
— Нет.
Рикардо произнес это таким непоколебимым тоном, что ирландец быстро попятился.
— Ну что ж, — проблеял он. — Я вам не навязываю…
15
Необычно прозрачное небо отражалось в это утро на поверхности воды. Солнце запуталось в кустарниках, будоражащие запахи земли переполняли воздух. Весна окончательно обосновалась в парках Палермо.
