Марк Гиршин - Дневник простака. Случай в гостинице на 44-й улице
Эту девушку я сразу увидел. На ней были высокие сапоги, шорты и рыжая жилетка, надетая на голое тело, виден был даже пуп. Наверное, у меня был очень глупый вид, когда я к ней обратился по-русски. Она тут же положила голую руку на мой мокрый плащ, а я обнял ее за талию, прикрыв ладонью замерзший пупок. В таком виде мы предстали перед толстой продавщицей вводных билетов. Я вытащил из кармана все мои деньги и протянул ей. Девушка повела меня по узкой лестнице наверх. Открыла дверь, я увидел кровать и опущенную штору на окне.
Она мне что-то стала говорить, я не понял. Настаивала. Ничего не понял. Повела меня вниз. Та в лифе у входа написала на бумажке пять долларов и дала мне. Это кредит, объяснила. И я могу в следующий раз принести эту бумажку и еще десять долларов, и меня пустят.
Когда я вышел на улицу, девушка стояла с какими-то неграми.
Она мне понравилась. От нее сильно пахло вином. Но с другой стороны, не согревая себя из бутылки, попробуй постоять с голым животом в такую погоду. Но смешно ходить туда, когда денег в обрез. Когда найду работу, другое дело.
Диккенсовский уродец повез меня в лифте. Стоял у своих рычагов и молчал. Я тоже.
Только что позвонил Ган. Говорит, администратор жаловался, сегодня целый день звонят эмигранты, возмущаются, почему гостиница предоставляет кров советчику, которому нечего делать в этой стране. У меня даже мороз прошел по коже, что могут выслать. Конечно, я себя уговаривал, что не могут. Все равно я уже не был спокоен. А о чем вы думали раньше, закричал Ган. После него позвонил Леня. Я буду говорить тихо, чтоб они не услышали, они смотрят телевизор. Они думают, я звоню товарищу, а я уже давно никому не звоню, потому что они мне никогда не позвонят. А как ваши дела? Я уже в школу не хожу, меня хотят перевести в младший класс, а мама бегает и клянчит, чтоб оставили. Но я хотел бы, чтоб меня перевели в другую школу, потому что с теми ребятами у меня нет ничего общего. Знаете, как по-английски клянчит? Смешно, правда? Есть еще одно английское слово, я сейчас посмотрю в словаре, я забыл. А вы пока подержите трубку, я сбегаю наверх. Мы с ним еще долго говорили, пока он не предупредил, вот кто-то идет, скоро он опять позвонит, чтобы узнать, как у меня.
Не успел я положить трубку, опять звонок. Зачем я пожаловал в Америку, услышал дребезжащий голос. На велфэр? За счет наших налогов? А служить большевикам? Где моя совесть? Такая ересь. Я хотел спросить, что такое велфэр, но старичок страшно разнервничался и даже швырнул трубку. Следующему мне удалось все объяснить, а когда я спросил, что значит это английское слово, он ответил, что если я не знаю, то мне и знать не надо. Но скорее всего я знаю, потому что эта третья эмиграция очень хитрая.
Накрыл телефон подушкой, чтоб не трезвонил, сейчас лягу. Под голову положу словарь, а на него пиджак. В первый раз за это время пожалел, что дежурит не мой враг, он бы мой телефон ни с кем не соединил.
Декабря, следующий деньЯ варил завтрак па плитке, вдруг постучали. Пришел хозяин. Как всегда смущенно улыбался, особенно когда объявил, что хотел бы получить вперед за следующую неделю. А еще оставалось два дни. Я спросил, почему сегодня. Он стал объяснять, но я не понял. Вдруг он сказал это по-русски. С небольшим акцентом. Это так меня удивило, что я, не раздумывая, полез в чемодан и дал ему за неделю вперед. Осталось совсем мало, на еду не хватит. Если бы я не заплатил за вход в то заведение, то хватило бы. Но я не жалею. Вдруг хозяин увидел мою швабру, которую я купил, чтобы убирать улицу. Позвал уборщицу, ткнул пальцем в щетку и стал ей что-то выговаривать, наверно, как она посмела забыть у меня такую ценную вещь. Я сказал, это моя, но видно было, он не очень мне верит. Когда он ушел, я пожалел, что не догадался предложить ему купить у меня эту щетку за полцены, ведь я ею ни разу не пользовался. Но он бы, скорее всего, не купил. Мне кажется, он ушел разочарованный. Может быть, надеялся, я не заплачу, и тогда он меня выселит. Если быть справедливым, то известное беспокойство я ему причинил, особенно когда заявил, что по его гостинице свободно разгуливают налетчики. К тому же еще далеко не выяснено, что я собой представляю. Судя по полицейским допросам, ничего хорошего. Так что я его понимаю.
Гулял. Выпал снег, улицы белы, только дороги машины уже раскатали до чернильного блеска. В сапожной мастерской я показал свои туфли, каблуки совсем сбились. Но ремонт стоит дорого, и я не отдал. Там сидел один сапожник, я по лицу сразу угадал, что он эмигрант. Я спросил, как он устроился. А вы сапожник, он мне ответил. Так что вы спрашиваете? Вам должно быть без разницы. И правда.
Вернулся в гостиницу за шваброй, чтоб отнести в магазин. Но снег так изменил вид колониальной улицы, что я долго искал этот магазин. Я думал, придется доказывать, что я купил у них щетку, но продавец меня ни о чем не спросил, преспокойно воткнул ее в бочку и вытащил взамен другую. А деньги ни за что не хотел вернуть. Подвел меня к кассе, там было написано, что деньги не возвращаются. Я оставил у них швабру и ушел. Все равно мне она ни к чему.
Пока я относил швабру, они укатили из моего номера телевизор. Должно быть, хозяин думал, это такое для меня лишение, что я тут же убегу из его гостиницы. А мне все равно.
Но лег и почувствовал, что мне обидно. Я же заплатил. Уже не лежалось, и я спустился вниз искать хозяина. Он насмешливо смотрел, как я иду к нему, наверное, догадывался, в чем дело. Охотно объяснил, он взял с меня только за номер, а если я хочу телевизор, надо платить отдельно. А как же раньше, я хотел узнать. ОМО за вас оплачивала все. Я уже уходил, он вернул меня. Кастрюлю вам дали? Это они тоже за вас оплатили, потому что вы одиночка. Когда будете уходить, можете забрать ее, теперь она ваша.
Мне стало приятно, что обо мне заботились, как обо всех. Не меньше. Я воспользовался тем, что у него хорошее настроение и спросил, почему, когда меня ругал дежурный за телефон, он не вступился. Он пожал плечами. Это ничего. Вам никакого вреда. И поспешил уйти. Я понял это так, он человек не плохой, но все-таки не хочет, чтоб я у него оставался.
Снова пойду на улицу.
Двумя днями позжеПродолжу рассказ о том дне. Когда я вечером вернулся в гостиницу, то увидел в вестибюле Риту. Дежурный вышел из-за стойки и шутил с ней, даже пытался ее обнять, но Рита кружилась вокруг колонны, а он был слишком толст, чтобы ее догнать. На щите коммутатора вспыхивали лампочки телефонных вызовов, но дежурный не видел. Когда Рита меня увидела, она удивилась:
— Алик, что, ты уже стал таким занятым человеком, что тебя нужно целый час ждать! Где ты открыл свой бизнес?
Она не хотела подняться ко мне, сказала, у нее болит голова, лучше пойдем куда-нибудь на воздух. Когда мы вышли на улицу, она призналась: знаешь, я тебе скажу честно, я хотела бы у тебя отдохнуть, как тогда, но они меня найдут. Давай лучше пойдем в другое место. Твоя миллионерша один вечер как-нибудь перебьется без тебя. Я спросил, мог я ее недавно видеть в длинной машине у «Мюзик-холла», но она сказала, что нет. У самого Бродвея она показала мне гостиницу и сказала, чтоб я договорился насчет номера. И дала деньги.
Мы вошли в ободранный коридор, и я сразу увидел, что в сравнении с этой моя гостиница дворец. К стойке дежурного вели несколько ступеней, как бы для того, чтобы он мог с высоты обозревать, что творится в его заведении, а на ступеньках сидели три цветные девы и расчесывали волосы, концы которых лежали у них на коленях. Они лениво раздвинулись, пропуская меня с Ритой, дежурный взял у меня деньги и позвал уборщика, который отвез нас в лифте в нашу комнату. Она была почему-то треугольная, и в ней стояли только кровать и ночной столик, больше ничего туда бы не поместилось. Еще, правда, круглое зеркало висело над кроватью. А кровать была расстелена и измята. Рита возмутилась, за такие деньги и такой номер, но потом решила, что одну ночь здесь можно провести. Она сказала, что мы пойдем купить сигареты, а уборщик пока что приведет номер а порядок. Когда мы вернулись, лежала уже свежая постель, и от этого в комнате стало приятнее. Она мне рассказала о своем инженере в Канаде, он к ней, наверное, никогда не приедет, и жизнь дала трещину Конечно, если бы мы сидели там, все было бы хорошо, и был бы уже ребенок. А так он пьет и легко попадает под чье-то влияние. Я спросил, зачем она тогда эмигрировала, но Рита вдруг возмутилась, ой, что ты говоришь, что ты говоришь! Если бы мы не уехали, его бы посадили. Уже пришла повестка к следователю. Он же был на такой работе, что каждый час надо было ставить голову. Ты знаешь, сколько он имел каждый день? Потом она другим тоном сказала, что хотела бы попросить меня сделать одно одолжение, положить ее деньги в банк на свое имя. Она полезла в лиф и вытащила оттуда пачку долларов. Она объяснила, у нее болит зуб, а в госпитале записывают все твои документы, и если потом оказывается, что у тебя что-то есть а банке, то снимают эти деньги в оплату за доктора. А если у тебя ничего нет, то можно лечиться бесплатно. Она раскрыла рот и показала, какой зуб у нее болит. Я согласился. Рита обрадовалась, завтра утром мы пойдем в банк, и через минуту я буду свободен.
![Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]](/uploads/posts/books/138467/138467.jpg)
