Нагиб Махфуз - Избранное
— Сорок лет моей жизни кажутся мне нелепостью, когда я стою на коленях перед твоим телом, сынок, глубоко вздохнув, — проговорил он.
Внезапно Адхам поднял взгляд на Кадри, стоявшего напротив него. Его захлестнула волна слепой ненависти.
— Ты на собственной спине отнесешь Хумама домой!
Кадри испуганно отшатнулся, но отец, обойдя тело Хумама, быстро подошел к нему и схватил за руку.
— Неси брата!
— Я не могу, — простонал Кадри.
— А убить ты смог?!
— Я не в силах, отец!
— Не называй меня отцом! У убийцы брата нет ни отца, ни матери, ни брата!
— Не могу…
— Убийца на себе должен почувствовать тяжесть убитого им.
Адхам еще крепче вцепился Кадри в руку. Кадри попытался высвободиться, но Адхам, не ослабляя хватки, другой рукой надавал ему затрещин. Кадри покорно терпел побои, не пытаясь увернуться, даже не охнул от боли. Обессилев, Адхам сказал:
— Не теряй времени. Мать ждет нас. Кадри вздрогнул при упоминании о матери.
— Позволь мне скрыться! — взмолился он. Но Адхам подтолкнул его к трупу брата.
— Давай поднимай! Понесем вместе! Адхам нагнулся и взял Хумама под мышки, а Кадри обхватил его ноги. Вдвоем они подняли тело и медленно пошли к дому. Адхам углубился в свои мрачные думы и не замечал ничего вокруг, он даже перестал чувствовать душевную боль. Кадри же, наоборот, страдал невыносимо, сердце его бешено колотилось, руки дрожали. Запах могильной земли бил ему в ноздри, холод, исходивший от трупа, леденил руки. Было очень темно, и только на горизонте, там, где находились жилые кварталы, светились огни… Кадри остановился в изнеможении и сказал отцу:
— Я понесу его один!
Он взвалил тело Хумама себе на плечи и, сопровождаемый Адхамом, побрел к дому.
22.
Подойдя к лачуге, Адхам и Кадри услышали обеспокоенный голос Умеймы:
— Ну что, нашли его?
Адхам строгим голосом приказал ей не выходить из комнаты, а сам остановился, пропуская вперед Кадри. Но Кадри замер у порога, не в силах его переступить. Отец жестом велел ему войти.
— Я не смею встретиться с ней, прошептал Кадри.
— Ты посмел сделать нечто более ужасное!
— Нет! Это ужаснее! — покачал головой Кадри, не двигаясь с места.
Тогда Адхам силой заставил Кадри войти в комнату, где находилась Умейма. Сам же кинулся к жене и, закрыв ей рот ладонью, заглушил готовый вырваться крик.
— Не кричи, старая! Я не хочу, чтоб нас кто–нибудь слышал. Будем страдать молча. Надо вытерпеть эту боль. Мы с тобой породили это зло, и проклятье лежит на всех нас.
Адхам крепко зажал Умейме рот. Она пыталась вырваться, укусить его руку, но не смогла. Ей не хватало дыхания, силы оставили ее, и она потеряла сознание. Кадри все так же стоял в полном молчании, держа на руках тело брата, и, чтобы не смотреть на мать, безотрывно глядел на фонарь. Адхам подошел к нему, помог уложить Хумама на постель, бережно прикрыл тело. Кадри смотрел на брата, на постель, на которой они долгие годы спали вдвоем, и понимал, что ему больше нет места в этом доме… Гут Умейма пошевелила головой, приходя в себя, затем открыла глаза. Адхам поспешил к ней.
— Только не кричи! Умейма попыталась встать, и Адхам помог ей подняться, но, увидев, что она готова кинуться на тело сына, удержал ее. Подчинившись его воле, Умейма скорбно вздохнула, вцепилась себе в волосы и стала вырывать их прядь за прядью. Адхам не остановил ее и лишь заметил:
— Делай что хочешь, только молча. Умейма тихо причитала:
— Сыночек… Сыночек…
— Это только его труп… У нас нет больше сына… А вот его убийца! Если хочешь, убей его! — сказал Адхам.
Ударив себя по щекам, Умейма прохрипела, обращаясь к Кадри:
— Ты хуже дикого зверя!
Кадри молча опустил голову, а Адхам с яростью произнес:
— Этого нельзя простить! Убийца не может оставаться в живых! Справедливость требует отмщения!
— Вчера еще у нас была светлая надежда, — рыдала Умейма. — Мы говорили ему: «Иди!» А он отказался. Почему он не ушел?! Если бы он не был таким благородным, добрым, милосердным, он бы ушел и остался жив. Где же возмездие? Как ты смог, жестокосердый? Ты не сын мне больше, а я тебе не мать!
Кадри снова промолчал, но про себя подумал: «Я убил его один раз, а он убивает меня каждую секунду. Я уже мертв. Кто сказал, что я живой?»
— Что мне сделать с тобой? — сурово спросил его Адхам.
— Ты же сказал, что я не должен жить, — спокойно ответил Кадри.
— Как тебе пришло в голову убить его? — тихо спросила Умейма.
— Что толку причитать? Я готов понести любую кару. Мне легче умереть, чем выносить такие страдания! — в отчаянии воскликнул Кадри.
— Но ты и нашу жизнь сделал хуже смерти, — зло проговорил Адхам.
Умейма не переставала бить себя по щекам и тяжело вздыхать.
— Я не хочу так жить! Лучше похороните меня вместе с сыном. Почему ты не даешь мне оплакать его? — причитала она.
— Я опасаюсь не за твое горло, — ответил ей Адхам, — я боюсь, как бы нас не услышал сатана!
— А хоть бы и услышал! — воскликнул Кадри. — Мне все безразлично!
Вдруг снаружи послышался голос Идриса:
— Брат мой, Адхам, иди сюда, несчастный! Все оцепенели. Но Адхам крикнул в ответ:
— Иди к себе! Не смей ко мне приставать! А Идрис продолжал:
— Зло убивает зло. Ваше горе избавило вас от моего гнева. Забудем наши распри. Мы оба страдаем. Ты потерял дорогого сына, а я — единственную дочь. Дети были нашим утешением в изгнании, но их не стало. Иди сюда, бедняга, давай пожалеем друг друга.
Итак, значит, тайна раскрыта. Но каким образом? Только сейчас Умейма испугалась за Кадри.
— Твое злоречие, — проговорил Адхам, — не задевает меня. Что оно в сравнении с моими страданиями!
— Злоречие? — укоряюще сказал Идрис. — Ты ведь не знаешь, как я плакал, когда увидел тебя извлекающим тело сына из ямы, которую вырыл Кадри.
— Проклятый шпион! — вскипел Адхам.
— Я плакал не только об убитом, но и об убийце. Я сказал себе: «Бедный Адхам! В одну ночь он потерял двух сыновей».
Тут Умейма заголосила, уже не обращая ни на кого внимания, а Кадри бросился к выходу. Адхам поспешил за ним.
— Я не хочу терять обоих! — стенала Умейма.
Кадри кинулся было на Идриса, но Адхам оттолкнул его, а сам встал перед Идрисом и с вызовом сказал:
— Предупреждаю, не вмешивайся в наши дела!
— Глупец! — спокойно произнес Идрис. — Ты не понимаешь, кто твой друг, а кто — враг. Ты готов драться с собственным братом, чтобы защитить убийцу твоего сына.
— Уходи прочь!..
— Ну что же, прими мои соболезнования и до скорой встречи, — проговорил, хихикнув, Идрис и скрылся в темноте…
Адхам повернулся к Кадри, но того уже не было. Он увидел лишь Умейму, которая стояла рядом с ним и спрашивала, куда делся Кадри. Адхам, вглядываясь в окружающий мрак, громко позвал:
— Кадри, Кадри, где ты?!
Ему, как эхо, вторил голос Идриса: «Кадри! Кадри! Где ты?..»
23.
Хумама похоронили на кладбище в Баб ан-Наср. На похороны пришло много народу — все, кто знал Адхама, такие же торговцы, как он сам, а также его постоянные покупатели, уважавшие Адхама за мягкий нрав и вежливое обращение. Идрис не только явился без приглашения на похороны и шагал вместе со всеми в похоронной процессии, но и после погребения стоял со скорбным видом, принимал соболезнования в качестве дяди умершего. Адхам негодовал, глядя на него, но молча терпел его присутствие. В похоронах участвовали и футуввы, и люди, занимавшиеся сомнительными делами: жулики, воры, разбойники. Когда тело опускали в могилу, Идрис, стоявший рядом с Адхамом, говорил ему слова утешения, а Адхам скрепя сердце молча стискивал зубы, и только слезы градом катились из глаз его. Умейма била себя по щекам, голосила, каталась по земле. Когда все наконец разошлись, Адхам, обращаясь к Идрису, спросил:
— Существует ли предел твоей жестокости?!
— О чем ты говоришь, мой бедный брат? — притворно удивился Идрис.
— Я не знал, что ты так жестокосерден, хотя всегда плохо думал о тебе. Ведь смерть — конец всему. Над чем же злорадствовать?
— В горе ты утратил свою обычную вежливость, но я прощаю тебя, — проговорил Идрис, ударяя ладонью о ладонь и выражая этим жестом отчаяние от того, что чувства его истолкованы столь неверно.
— Когда же ты наконец поймешь, что нас уже давно ничто не связывает? Помилуй Бог, разве ты мне не брат?! Эти узы нельзя расторгнуть!
— Идрис! Неужели тебе мало того, что ты со мной сделал?
— Твое горе — причина твоей грубости! Но мы оба несчастны. Ты потерял Хумама и Кадри, а я — Хинд. У великого Габалауи остались лишь внук — убийца и внучка–распутница. И все же тебе легче, ведь у тебя есть еще дети, они заменят тебе ушедших.
