Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
Мне шесть лет
Сегодня 20 ноября — мой день рождения. Мне шесть лет! Мамочка сказала, что вечером она раньше придёт с работы и мы будем праздновать мой день рождения!
Мы очень хорошо живём после лета — Папа сделал нам ещё два «жирафа», и вечером в комнате много света, у нас больше еды, и никто уже никуда не падает, но есть хочется. А самое замечательное — это музыкальная школа! Там так красиво, так интересно, мы водим хороводы и поём в большой красивой комнате, где меня принимали в музыкальную школу, мне очень нравится Елена Григорьевна и ещё одна преподавательница, она — по музграмоте. Все преподаватели мне улыбаются, как будто я маленькая. Я им тоже улыбаюсь — они же не знают, что я большая. Мне очень нравится музыкальная школа, но мне совсем не понравилась скрипка! Не похожа она ни на какой прекрасный женский голос, особенно на Бабушкин. Она противная, скрипучая, и у канифоли гадкий запах. А музыкальная школа мне очень нравится!
Эллочка поступила в «общеобразовательную школу» в третий класс — сама готовилась по книжкам из библиотеки. Когда её принимали в школу, то сказали, что по знаниям её можно было бы взять в пятый класс, но там мальчишки-второгодники по четырнадцать лет «её совсем забьют, могут и искалечить», поэтому её возьмут в третий. Кроме того, ей ещё только восемь лет!
Ещё после лета, когда стало холодно, ко мне опять приходило воспаление лёгких. Мамочка и Эллочка ставили мне много банок — и оно ушло. А у Эллочки была очень большая «болячка» на голове, мне было её так жалко — она садилась на пол и грела её о батарею. Я несколько раз спрашивала: «Эллочка, тебе больно?» Она качала головой. Тогда я спросила у Бабушки: «Что у Эллочки с головой?», потому что болячка росла и росла и стала такой большой, как будто к голове сзади приставили ещё полголовы. Бабушка прижала руки к щекам, чуть не заплакала и сказала, что у Эллочки «заражение крови» и завтра или послезавтра ей будут делать операцию. Мне стало странно! Потом я постояла у окна и пошла к Бабушке. «Бабушка, — говорю, — всё будет хорошо, Эллочка поправится?» — «Да, — сказала Бабушка очень уверенно, — Эллочка поправится и всё будет хорошо!»
Эллочке сделали операцию, она поправилась, теперь всё очень хорошо, потому что сейчас уже вечер, пришла Мамочка и… начнётся мой день рождения!
Мы все сидим за столом, светло, потому что все «жирафы» горят. Мамочка встаёт и говорит:
— Нинуша, милая, ненаглядная моя девочка! Я поздравляю тебя с твоим шестилетием — ты уже совсем большая, и я желаю тебе всегда оставаться такой же! — И тут Мама стала говорить про меня очень хорошие слова, а я смутилась, потому что я совсем так про себя не думаю — вообще, я много думаю, но не про это. — И ещё, — сказала Мамочка, — я желаю тебе стать очень сильной и очень здоровой! А вот это, — Мамочка протянула мне свёрток, завязанный ленточкой, — это подарок от всех нас.
— Спасибо, Мамочка, спасибо всем! — закричала я и стала быстро развязывать и разворачивать подарок. Это так замечательно, когда ты разворачиваешь подарок, — ты ведь совсем не знаешь, что там, даже догадаться невозможно.
Я развернула подарок — ой-ой-ой! — там два зайца — один голубой, а другой тёмно-тёмно-синий. А ведь у нас здесь совсем нет игрушек, а теперь будет сразу два зайца! И ещё в подарке маленький кулёчек. Я быстро его раскрыла — а там ПРЯНИК и ШОКОЛАДНАЯ КОНФЕТА в бумажке! Анночка, Элка и я — мы все охнули. Пряник и шоколадная конфета — вот это совсем нельзя было догадаться. А пряник ещё так сладко пахнет! Я думаю: сейчас их заверну обратно, а потом медленно, медленно, маленькими кусочками съем. Потом! Одна! И только я это подумала, Мамочка говорит:
— Вот как раз сейчас будет чай — и ты сможешь угостить Эллочку и Анночку, разделишь всё на три части, и будет праздничный ужин!
— Что-о-о?! — Не может быть, неужели Мамочка так сказала? И у меня в голове все мысли сталкиваются, потому что я хочу, очень хочу всё это съесть сама и не хочу ни с кем делиться! Пряник маленький и конфета не очень-то большая… Если всё это разделить на три части, как мало получится! Нет, это же мой день рождения! Я должна всё это съесть сама! Так хочется! Всё съем сама! Сейчас скажу Мамочке — только надо придумать, как сказать.
Я смотрю на Эллочку и на Анночку — у них такие странные лица! Почему, думаю я? И сразу понимаю: они меня жалеют. Они понимают, как мне хочется всё съесть самой. Но они знают, что мы всегда всё делим на три — и я сейчас это тоже разделю, думают они. И жалеют меня! У меня начинает стучать сердце: как же так, неужели я «жадина»? Мы всегда всё делим на три — всё, больше я не буду про это думать, про пряник и про конфету, и я говорю:
— Мамочка! Помоги мне, пожалуйста, разделить всё на три части, а то я боюсь пряник раскрошить.
Когда мы выпили чай, Мамочка спрашивает меня:
— Нинуша, как ты зайцев назовёшь?
— Не знаю, ещё не думала, — говорю.
— Назови их Ночик и Небик, — говорит Эллочка задумчиво, — голубого Небик, а синего Ночик! — Я так удивилась — она сразу придумала такие красивые имена! — Тебе такие имена нравятся? — спрашивает Эллочка.
— Очень нравятся! — говорю.
— И мне очень нравятся! — говорит Анночка.
— Красивые имена, — говорит Бабушка.
— И очень подходят этим зайчикам, — смеётся Мама, — потому что тёмно-синий цвет — это цвет ночи, а голубой — цвет неба. Ты хорошо это придумала!
Мамочка обнимает нас всех по очереди и целует. А имена Ночик и Небик кажутся мне не просто именами, а ещё чем-то. Я думаю про это, но не могу найти слова, чтобы это понять. И тогда я просто думаю: как всё это замечательно и прекрасно!
Я очень удивилась!
— Почему ты не пошла в музыкальную школу? — спрашивает меня Эллочка. — У тебя ведь сегодня урок по специальности, и в понедельник ты не ходила!
— А я бросила музыкальную школу, — говорю, — больше ходить не буду.
— Что значит «бросила»?! — Эллочка так хмурит брови, что я понимаю: она не понимает, как можно бросить музыкальную школу.
— Не буду больше ходить в музыкалку!
— Но ведь ты туда поступила! Ты сама хотела!
— А теперь не хочу!
— Почему?!
— Потому что скрипка очень противно скрипит, от неё по спине мурашки, но не хорошие, а плохие.
— Это потому, что ты ещё не умеешь играть. А когда научишься, будет красивый звук!
— Надо очень долго ждать, а сейчас очень противно.
— Во-первых, ты очень сильно канифолишь смычок, когда ты начинаешь играть, вокруг тебя облако из канифоли, во-вторых, ты так закручиваешь смычок, что Елена Григорьевна всегда его развинчивает.
— Нет! Скрипка — очень противная. Я решила не ходить!
Эллочка садится за стол, смотрит на меня спокойно и строго, как иногда Мамочка смотрит, и вдруг говорит:
— Дай мне скрипку!
Я смотрю на Анночку — у неё брови под самую чёлку заползли. Я думаю, зачем Элке скрипка, и спрашиваю:
— Зачем? Ты же на скрипке не умеешь играть?
— Дай скрипку. — Она повторяет это так же спокойно и как будто ей всё равно.
Я иду, вынимаю скрипку и даю её Элле.
— Каким нотам соответствуют струны? — спрашивает она меня, а скрипка лежит перед ней на столе.
— Ми, ля, ре, соль, — дёргаю я за струны. А потом обратно: — Соль, ре, ля, ми.
Эллочка аккуратно дёргает за струны, бормочет: «Ми-ля-ре-соль». Потом говорит:
— Вынь и поставь пюпитр!
Я просто «обалдела» — недавно узнала это слово «обалдела», оно очень смешное и мне нравится. В общем, я обалдела, вынула пюпитр и поставила его на пол, на свободное место.
— Что тебе задали? — Она опять говорит спокойно и как будто ей всё равно.
— «Сурок», — говорю, и мне очень интересно, что она собирается делать? Ведь она не умеет играть на скрипке, а я играть не буду!
— Поставь ноты на пюпитр, дай смычок и подушечку. — Она командует очень спокойно, это очень странно и интересно.
Я ставлю ноты на пюпитр, даю ей смычок и подушечку под подбородок. Элла завязывает подушечку на шее, очень ловко. Ну и ну, думаю я! Она берёт скрипку и смычок в руки, подходит к пюпитру и говорит:
— Подними пюпитр на уровень моего лица. Я поднимаю. И вдруг она кладёт скрипку на плечо с подушечкой, ставит смычок на струны — и тут я опять «обалдела», она похожа на настоящую скрипачку, у нас в классе так только самые большие девочки и мальчики держат скрипку, это те, которым лет по двенадцать — тринадцать, а кто помладше — настоящие закорюки. Я, наверное, тоже закорюка!
Она смотрит в ноты, нехорошо улыбается и говорит: — Даже пальцы проставлены! — Потом что-то немножко бормочет, тихо-тихо скрипит смычком по струнам и… начинает играть! Она играет медленно, чисто, и это не похоже на прекрасный женский голос, но это совсем не противно. Я удивляюсь и восхищаюсь, ведь я занимаюсь на скрипке уже несколько месяцев, а слушать, как играю сама, не могу. А Эллочка взяла скрипку в руки первый раз — и её можно слушать, и никаких мурашек по спине не бегает.
