Харуки Мураками - Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе
— Эй, — позвал меня Хираку Макимура.
Я поднял голову и посмотрел на него.
— А ведь ты знал эту женщину, верно? — сказал он. — Ту, которую задушили… Я в газете прочел. Это же в отеле случилось? Ну вот. Писали, что ее личность не установлена. Что в ее сумочке нашли только чужую визитку, и что с хозяином визитки проводится дознание. Фамилии твоей не указано. Как мне сказал адвокат, полиции ты заявил, что ничего не знаешь… Но ведь ты что-то знаешь, правда?
— Почему вы так думаете?
— Да так… — Он подобрал с земли клюшку для гольфа, выставил ее перед собой, словно меч, и продолжал говорить, пристально глядя на острие воображаемого клинка. — Показалось. Будто ты кого-то покрываешь, чего-то недоговариваешь. Интуиция, если хочешь. И чем дольше я с тобой говорю, тем больше мне так кажется. Ты весьма привередлив по мелочам — но небрежен в обобщениях. Есть у тебя такая манера, словно мыслишь по заданному образцу. Любопытный характер. Чем-то на Юки похож. По жизни с трудом пробираешься. Окружающим понять тебя трудно. Оступился, упал — вся жизнь под откос, и никто тебе не поможет. В этом вы с Юки два сапога пара. Вот и на этот раз — считай, тебе крупно повезло. Гиблое это дело — полицию за нос водить. Сегодня ты выкрутился, но нет никаких гарантий, что выкрутишься и завтра. “Своя система мышления” — вещь неплохая, но если за нее все время цепляться, можно и лоб расшибить. Не те сейчас времена…
— Я-то как раз не цепляюсь, — сказал я. — Скорее, это как движения в танце. Рефлекторные. Голова не думает, а тело помнит. И когда звучит музыка, тело само начинает двигаться, очень естественно. И даже когда вокруг все меняется — не важно. Танец очень сложный. Нельзя отвлекаться на то, что вокруг происходит. Начнешь отвлекаться — собьешься с ритма. И будешь просто бездарностью. “Не в струю”…
Хираку Макимура помолчал, глядя на кончик клюшки в вытянутой руке.
— Странный ты, — сказал он наконец. — Что-то ты мне напоминаешь… Но что?
— И действительно — что? — пожал я плечами. Ну, в самом деле, чтоя мог ему напоминать? Картину Пикассо “Голландская ваза и три бородатых всадника”?
— Но в целом, не скрою: ты мне понравился, и я тебе доверяю. Так что уж сделай милость, присмотри за Юки. А придет время — я тебя отблагодарю. Свои долги я возвращаю всегда. Это я, по-моему, уже сказал?
— Да, я слышал…
— Ну, вот и хорошо, — подытожил Хираку Макимура. И небрежным жестом прислонил клюшку к перилам веранды. — Вот и поговорили.
— А что еще написали в газете? — спросил я.
— Да больше почти ничего. Что задушили чулком. Что отели высшей категории в городе — самое сложное место для расследования. Ни имен, ни свидетелей не найти. Что личность убитой устанавливается. И все… Такие происшествия часто случаются. Очень скоро об этом забудут.
— Наверное, — сказал я.
— Хотя кое-кто, я думаю, не забудет, — добавил он.
— Похоже на то, — согласился я.
25
Юки вернулась в семь. Сказала, что гуляла у моря. Может, хоть поужинаете на дорогу, предложил Хираку Макимура, но Юки только головой покачала. Есть не хочу, заявила она, поеду домой.
— Ну, появится настроение — заезжайте. До конца месяца я, скорее всего, буду в Японии, — сказал отец. И поблагодарил меня за то, что я приехал. Извини, сказал он, что не смог принять получше. Ну что вы, ответил я.
Помощник-Пятница проводил нас до машины. Проходя мимо стоянки за домом, я заметил припаркованные там джип “чероки”, мотоцикл — здоровенную “хонду” на 750 кубов — и тяжелый мотороллер для езды по бездорожью.
— Работа у вас нелегкая, как я погляжу, — сказал я Пятнице.
— Да уж… Забот хватает, — ответил он, чуть подумав. — Сэнсэй ведь не ищет покоя, как обычные писатели. Вся его жизнь — это нескончаемое движение…
— Псих ненормальный, — буркнула Юки себе под нос.
Мы с Пятницей сделали вид, что не услышали.
* * *Не успели мы сесть в “субару”, как Юки тут же объявила, что хочет есть. Я подрулил к ресторанчику “Хангри Тайгер” тут же, на взморье, и мы съели по стэйку. Я выпил безалкогольного пива.
— Ну, и о чем вы разговаривали? — спросила Юки, переходя к десерту.
Скрывать что-либо смысла не было, и я вкратце рассказал ей, что мне предлагал ее отец.
— Я так и думала, — сказала она мрачно. — Очень на него похоже. Ну, а ты что ответил?
— Отказался, само собой. Такие игры не для меня. Детский сад какой-то, ей-богу… Но тем не менее, я думаю, нам с тобой стоило бы встречаться время от времени. Не ради твоего отца. Просто так, друг для друга. Конечно, между нами дикая пропасть — и в возрасте, и в образе жизни, и думаем мы по-разному, и чувствуем непохоже, — но все-таки, по-моему, мы могли бы неплохо общаться. Как ты считаешь?
Она пожала плечами.
— В общем, захочешь меня увидеть — звони. Никаких встреч по обязанности. Захотим — встречаемся. Все-таки мы с тобой рассказали друг другу то, что никогда никому не рассказывали, и нас теперь связывает общая тайна. Ведь так? Или нет?
Она чуть помялась, потом пробурчала:
— Угу…
— Ведь такие штуки, если долго держать их в себе, разбухают внутри. Так, что и сдержать порой невозможно. И если иногда не выпускать их наружу — взорвешься к чертям. Бабах! Понимаешь? И если такое, не дай бог, случится, жизнь превратится в кошмар… В одиночку сдерживать свои тайны очень нелегко. И тебе нелегко, и мне трудно бывает. Никому не рассказываешь — и никто не понимает, что у тебя внутри… Но мы-то друг друга понимаем. И можем спокойно рассказывать все как есть.
Она молча кивнула.
— Я от тебя ничего не требую. Захочешь рассказать что-нибудь — звонишь мне по телефону. Неважно, чего там хотел от меня твой отец. Играть с тобой роль добренького всепонимающего старшего братца я не собираюсь. Мы с тобой равны. В каком-то смысле. И можем помогать друг другу. Вот почему нам стоило бы иногда встречаться.
Она ничего не ответила — просто прикончила свой десерт. Шумно глотая, запила водой из стакана. И, чуть скосив глаза, принялась изучать семейку толстяков, жизнерадостно набивавших рты за соседним столиком. Папа, мама, дочка, сын. Все так замечательно толсты, что просто глаз радуется. Я положил локти на стол и, потягивая кофе, разглядывал ее лицо. Обалденно красивый ребенок, думал я. Если долго смотреть на такое лицо, приходит странное чувство, будто кто-то без особой цели бросил маленький камушек и угодил тебе прямо в душу. Такая вот красота. Хотя лабиринт твоей души настолько запутан, что обычно все застревает где-нибудь на полпути, этот кто-то умудряется попадать своими камушками в самую сердцевину. Будь мне пятнадцать — точно влюбился бы, подумал я раз в двадцатый. Впрочем, в пятнадцать лет я бы вряд ли понял, что она чувствует. Теперь — понимаю, в какой-то степени. И сумел бы по-своему о ней позаботиться. Но теперь мне тридцать четыре, и я не занимаюсь любовью с тринадцатилетними девочками. Ничего хорошего из этого не получится никогда.
