Ирвин Шоу - Богач, бедняк
Джин родила перед самой полуночью. Девочка. Когда доктор Левин вышел из родильного отделения сообщить Рудольфу, что мать и младенец чувствуют себя хорошо, он уже любил доктора, не помня зла.
Он шел рядом с каталкой, на которой Джин везли в палату. Жена показалась ему такой маленькой, изможденной, а когда попыталась ему улыбнуться, то не смогла — это требовало слишком больших усилий.
— Теперь ей нужно поспать, — сказал доктор. — Можете ехать домой.
Когда Рудольф выходил из палаты, она сказала ему вслед поразительно бодрым голосом:
— Прошу тебя, Руди, завтра принеси мою «лейку». Хочется иметь реальное воспоминание о первом дне жизни дочери.
Доктор Левин проводил его в отделение для новорожденных, чтобы он увидел через стекло свою дочь. Она спала вместе с другими пятью младенцами. Доктор показал на нее пальцем:
— Вот — ваша дочь!
Все шестеро были на одно лицо. Шестеро — за один только день. Бесконечный поток новых жизней. Врачи-акушеры, должно быть, самые большие циники в мире.
Рудольф вышел из больницы. На улице похолодало. Утром было тепло, и он не захватил с собой пальто. Весь дрожа, он подошел к машине. На этот раз он забыл запереть дверцу, но радиоприемник был на месте.
Он понимал, что сейчас слишком взволнован, слишком возбужден и не заснет. Ему хотелось кому-нибудь позвонить, выпить, отпраздновать свое отцовство, но уже час ночи, и он, конечно, не имел права никого будить.
Он включил обогреватель. Подъезжая к дому, он уже согрелся. В окнах горел свет: Марта не стала его выключать, чтобы ему было видно, куда ехать. Шагая через лужайку к дому, он вдруг заметил на крыльце чью-то тень.
— Кто там? — резко спросил он.
Фигура медленно вышла на свет. Вирджиния Калдервуд, в сером пальто на меху, с шарфом, намотанным на голове.
— Боже, это ты, Вирджиния! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?
Она подошла и теперь стояла рядом, очень близко от него, глядя на него в упор своими большими черными глазами на бледном, тонком, красивом лице.
— Я все время названивала в больницу, чтобы узнать, как у Джин дела. Выдавала себя за твою сестру. Я все знаю. Она родила. Этот ребенок должен был быть моим.
— Вирджиния, тебе лучше пойти домой, — сказал Рудольф, делая шаг назад, чтобы она к нему не прикоснулась. — Если твой отец узнает, что ты бродишь здесь ночью…
— Плевать я хотела, узнают, что я была здесь, или нет, — сказала Вирджиния. — Я не стыжусь…
— Может, отвезти тебя домой? — предложил он. Пусть ее семья разбирается, в своем уме она или нет. Но не он. И не в такую счастливую для него ночь. — Тебе нужно как следует выспаться и ты…
— У меня нет дома, — ответила Вирджиния. — Мой дом — твои объятия. Там мое место. Отец не знает, что я в городе. Мой дом здесь, рядом с тобой, и тут мое место.
— Нет, Вирджиния, это не твое место, — остановил ее Рудольф. Он всегда был человеком нормальным, здравомыслящим и перед лицом безумия чувствовал полную беспомощность. — Я здесь живу со своей женой.
— Она соблазнила тебя, украла у меня, — выпалила Вирджиния, — встала между нашей любовью. Боже, как я молилась сегодня, чтобы она умерла там, в больнице.
— Вирджиния, опомнись! — Прежде его никогда особо не шокировали ее слова и поступки. Они его раздражали, забавляли, вызывали жалость, но сегодня ее поведение его испугало. Впервые до него дошло, что Вирджиния может стать опасной. Как только он придет домой, немедленно позвонит в больницу, предупредит обслуживающий персонал, чтобы они не пускали Вирджинию Калдервуд ни в палату новорожденных, ни в палату жены.
— Вот что, — примирительно сказал он, — садись в машину, я отвезу тебя домой.
— Нечего обращаться со мной как с ребенком, — отмахнулась Вирджиния. — Я не ребенок. И у меня есть своя машина, стоит неподалеку, через квартал. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня куда-то отвозили.
— Вирджиния, — пытался урезонить он девушку. — Я очень устал и хочу спать. Если тебе на самом деле очень нужно со мной поговорить, позвони завтра утром.
— Я хочу заняться с тобой любовью, — сказала она, не сходя со своего места, в упор глядя на него и держа руки в карманах пальто. Со стороны — обычная, нормальная, хорошо одетая девушка. — Я хочу, чтобы ты любил меня сегодня ночью. Я знаю, ты тоже этого хочешь. Я видела это по твоим глазам все эти годы. — Она перешла на едва слышный шепот. — Просто ты не осмеливался. Как и все здесь, ты боишься моего отца. Не бойся. Не пожалеешь. Ты по-прежнему считаешь меня маленькой девочкой, такой, какой увидел меня, когда впервые пришел к нам. Не беспокойся, я уже далеко не маленькая девочка. Я кое-чему научилась. Может, у меня меньше опыта, чем у твоей драгоценной жены, путавшейся со своим фотографом. Ты, я вижу, удивлен, что я знаю об этом. Я все узнала о ней и могу теперь рассказать очень и очень многое, если ты меня выслушаешь…
Рудольф больше не мог выносить этого. Открыв дверь, он с грохотом захлопнул ее за собой, закрыл на ключ — пусть Вирджиния беснуется одна на крыльце. Она забарабанила кулаками в дверь. Он проверил на первом этаже все двери и окна — надежно ли заперты. Когда вернулся снова к входной двери, стук маленьких женских кулачков прекратился. К счастью, Марта крепко спала и ничего не слышала. Позвонив в больницу, он устало поплелся к себе в спальню, в которой всегда рядом с ним в постели лежала Джин.
«Поздравляю тебя с днем рождения, дочурка! Ты родилась в тихом, респектабельном городке», — мысленно сказал он, уже засыпая.
Была суббота, но еще довольно рано, и в загородном клубе пусто, так как большинство его членов все еще пропадали на площадках для гольфа и на теннисных кортах. Рудольф сидел в баре один и пил пиво. Джин переодевалась в женской раздевалке. Ее выписали из больницы всего пять недель назад, но она уже побила его в двух сетах в теннис. Рудольф улыбался, вспоминая, какой у нее был довольный вид — вид победительницы, когда она уходила с корта.
Здание клуба — низенькое, разваливающееся прямо на глазах деревянное строение. Клуб постоянно находился на грани банкротства и поэтому с удовольствием принимал любого, кто мог заплатить довольно незначительные вступительные, а также членские взносы на лето, и в клуб вступали, как правило, на один сезон. Бар украшали выцветшие фотографии членов клуба в длинных фланелевых штанах, которые лет этак тридцать назад выигрывали здесь различные турниры, и засиженными мухами снимками Билла Тилдена и Винсента Ричардса, которые некогда сыграли на кортах клуба показательный матч.
Ожидая прихода Джин, Рудольф взял в руки свежий номер «Уитби Сентинел» и тут же пожалел об этом. На первой полосе он увидел статью о возвращении в университет профессора Дентона со всеми инсинуациями в его адрес и высказываниями неназванных лиц, выражающих опасения в связи с тем, что его назначение может оказать на впечатлительную молодежь весьма сомнительное, губительное влияние.
