Элизабет Гилберт - Последний романтик
Еще он помнит другой долгий день в Виргинии, когда шел до поздней ночи, чтобы выполнить ежедневную норму пройденных миль. Он шел по темной проселочной дороге в сельской глуши. Был вечер пятницы, и деревенские парни разъезжали на своих пикапах, слушали музыку и выпивали по пути на вечеринку. Увидев Юстаса, они остановились спросить, куда он идет.
– Приятель, может, тебя подвезти? – спросили ребята.
– Нет, спасибо, – отвечал Юстас.
– Откуда идешь?
– Из Мэна.
Его ответ, казалось, ничуть не впечатлил деревенских парней.
– А куда путь держишь? – полюбопытствовали они.
– В Джорджию, – сказал Юстас – и услышал недоверчивый возглас:
– Это дурачьё топает пешкодралом до самой Джорджии! Видимо, деревенские ребята просто не знали, где находится Мэн.
Потом им стало жалко Юстаса, они угостили его пивом и укатили восвояси. Юстас шел в темноте, попивал пиво, мурлыкал себе под нос и слушал песни виргинских цикад. Он как раз допил банку, когда мимо проехал очередной пикап. Послышался вопрос:
– Может, тебя подвезти, приятель?
И повторился слово в слово недавний разговор – вплоть до последней фразы «Это дурачьё топает пешкодралом до самой Джорджии!».
Поход Юстаса закончился в сентябре 1981 года, накануне его двадцатого дня рождения. Путь занял четыре с половиной месяца. Юстас написал сам себе письмо с поздравлениями – проникновенное письмо, из тех, какие пишут только в двадцать лет, искреннее и преисполненное гордости и изумления от осознания грандиозности только что свершенного подвига.
Солнце скрылось за горной грядой, и тени сгущаются над лесом. Сегодня мой последний вечер на Аппалачской тропе, последняя ночь «долгого и нескончаемого путешествия». Я начал его так давно, что это кажется туманным сном. За это время я сильно изменился. Я стал мужчиной. Индейцы дали бы мне новое имя: Охотник на Ястребов. Теперь мои цели и принципы высоки, как у самого Короля Птиц. Я о многом могу рассказать. Я много где побывал и много кого повстречал. Все эти люди были разными, но по большей части хорошими. Я научился молиться чаще и принял немало даров от Божественного провидения. Я верю, что Бог запланировал это путешествие для меня еще до того, как я об этом узнал… То, что подвигло меня отправиться в путь, поначалу было довольно простой причиной, но со временем наполнилось глубиной и опытом. В начале пути я стремился найти хороший способ стать ближе к природе и познать себя. Кажется, и то и другое мне удалось. Я очень доволен. Я хотел бы, чтобы дневной свет позволил мне закончить эти мысли, но ночь наступает, и тени уже не видны. Ночные звери вышли на охоту, и я должен следовать циклу, который избрал.
Юстас Р. КонвейИ с тех пор он действительно следовал этому циклу. Все его последующие путешествия и свершения выросли из этого похода. К примеру, когда спустя несколько месяцев Юстас сидел за столом в Северной Каролине, устроив себе пикник, и свежевал енота, к нему подошел мужчина и сказал:
– Юстас Конвей? Я видел вас на Аппалачской тропе – вы чистили змею. Помню, мы разговорились о приключениях на природе.
Мужчина представился Аланом Йорком, и они поговорили немного, а потом Алан сказал:
– Хотите вместе пойти в поход вокруг Аляски? Юстас ответил:
– Не уверен, что Аляску можно обойти пешком, но вот на байдарке наверняка можно обогнуть.
Так они и сделали. Юстас и Алан проплыли на байдарке кругом всего штата, сражаясь с холодом и сильными волнами, а всего в нескольких дюймах под ними проплывали сельди и лососи, киты и бурые водоросли.
После такого приключения путешествие по мексиканским деревням, где Юстас учился гончарному ремеслу и плетению корзин, и вовсе показалось плевым делом. Поездка в Мексику прошла так успешно, что воодушевленный Юстас полетел в Гватемалу, сошел с трапа самолета и спросил первого встречного: «И где тут у вас первобытные люди?» А ведь всё началось с Аппалачской тропы. И, вспоминая себя девятнадцатилетнего на Аппалачской тропе, Юстас всегда ярче всего видит один момент – момент, который до сих пор считает самым счастливым в жизни.
Он в Нью-Гемпшире. Миновал Мэн, не умерев с голоду и не замерзнув до смерти. Он переходит гряду. Повсюду разливается розовый утренний свет, делая четче тени на снегу, льду и гранитных скалах. И это всё. Обычный вид Белых гор в конце зимы. С годами Юстасу предстоит побывать в сотне мест от Аляски до Австралии и Аризоны, куда более интересных, чем это, и увидеть самые невероятные панорамы нашей планеты; и возможно, что этот вид был не самым красивым в его жизни, а этот переход – не самым героическим, не одним из тех, что заставляет сердце биться чаще, за спиной у него будут переходы и посложнее. Но именно тогда, утром в Белых горах, Юстас Конвей почувствовал себя свободным. Он почувствовал себя человеком и понял, что именно здесь хочет быть в эту секунду. Он понял, что способен совершить то, что делает сейчас, и всегда знал, что способен на это – у него просто не было возможности принимать решения самостоятельно. И этот момент наполняет его смирением, восторгом, чистотой, глубиной понимания и чувством избавления без меры, потому что именно в эту секунду он осознает, что на этой высокой и прекрасной горе отец его не увидит. Он его не достанет. И никто не достанет. Теперь никто не сможет его контролировать и не от кого ждать наказания.
Юстас стоит на перевале, не в силах пошевелиться от счастья, и ошеломленно похлопывает себя по бокам. Так чувствуют себя смертники, которым удалось спастись, потому что винтовки солдат расстрельного взвода дали осечку; он даже проверяет, нет ли следов от пуль – и их нет. Воздух пахнет сладко, Юстас слышит биение своего сердца и смеется, смеется, понимая, что невредим.
И это лучший момент в его жизни, потому что именно в эту секунду Юстас Конвей впервые понимает: он выжил.
Глава 4
Мы немного обескуражены таким количеством планов социальной реформации. Некоторые даже читать не умеют, а все равно припасли в кармашке жилета проект нового общества.
Ралф Уолдо ЭмерсонКогда осенью 1981 года Юстас Конвей вернулся в Северную Каролину, он стал искать новое место, где поставить вигвам. Он знал, что если поискать не спеша, то можно найти отличное местечко. В те годы Юстас только начал жить взрослой жизнью, и если ему нужно было поселиться на одном месте надолго, он легко находил пристанище на земле добрых людей, которые разрешали ему у себя обосноваться, и питался тем, что дает эта земля.
«Уникальность моя в том, что я живу в индейском вигваме, – объяснял Юстас в письме, написанном добровольно с целью рассказать о себе северокаролинскому землевладельцу, чьи замечательные владения он заприметил. – Я искал место, где бы осесть грядущей осенью, и увидел ваши земли. Хотел бы узнать, не разрешите ли вы мне разбить лагерь у ручья. Денег у меня немного, но небольшая арендная плата мне вполне по карману. Я мог бы быть сторожем и присматривать за вашими владениями. С уважением и пониманием отнесусь к вашему решению. Я вложил в письмо конверт с маркой и обратным адресом для ответа, а также газетную вырезку, где более подробно рассказывается о моем образе жизни».
