Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица
– Who and what for invites you?
– Stanley Michael, your citizen.
– Who is Stanley Michael for your?
– My good friend.
– How long you are familiar?
– About three years.
– Under what circumstances you have got acquainted?
– Mmmmmm… – К такому повороту разговора я не был готов.
– We… have got acquainted… mmm…
– Ok, sir. I don't have any questions more. Please take your passport and go to an exit.
– Listen, but it is incredible, stand! We have got acquainted in a choral synagogue here in Moscow. I go to have a look at life of the Jewish community!
При этих словах тетка за стеклом невероятно напряглась, черты ее лица хищно заострились, рот осклабился в злобной гримасе ненависти, и она буквально прохрипела:
– I've told you completely clearly. You may not drive in USA owing to your financial inconsistency. Immediately go to an exit! Don't detain the others!
Как побитая собака, чувствуя себя идущим по территории какого-то гетто с нашитой белой звездой на спине, я поплелся к выходу под насмешливые взгляды и перешептывания сидящих в накопителе людей.
– Вишь ты, завернули, видать, жиденка-то, загрустил, – насмешливо произнес какой-то здоровый рыжий жлоб своему соседу с явным расчетом на то, что я услышу.
– Ага, вон какой понурый. Не по его, видать, вышло.
В глазах у меня потемнело. Я запихнул оскверненный штампом отказа паспорт во внутренний карман куртки, распрямился и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Сел в машину и стал ждать.
Я не терплю унижения собственной личности. Я могу заболеть от этого. Сидя в машине, я поглядывал на выход из желто-белого здания, над которым развевался флаг недоступного для меня государства. Наконец я дождался: рыжий жирный увалень вышел, запахивая пальто на ходу, нелепо взмахнул руками и рухнул на асфальт. Маленькая злобная пулька-пчела укусила его в рыхлую потную ляжку. Вреда здоровью это не принесло, кость не была задета. Уж что-что, а опыт точной стрельбы из всего, что может стрелять, у меня наработан еще со времен, когда я стрелял из детской рогатки. Птиц я не убивал. Как, впрочем, кошек и собак. А вот расколотить с двадцати метров стеклянную банку из-под болгарского компота для меня проблемы не составляло.
Вначале никто не отреагировал: подумаешь, упал человек. Через минуту над толпой раздался истеричный женский вопль: «Человека убили!»
В тот момент, когда рыжий ксенофоб, завывая, закатывал глаза, держась за ранку, которая для него на самом деле была как для слона дробина, я стоял в пробке на перекрестке возле здания бывшего СЭВ и свинчивал с «Walther PPK» здоровенный самодельный глушитель. Не надо думать, что можно безнаказанно оскорбить меня, да еще и в такую минуту и таким паскудным образом. Стереотип о хилом и забитом еврее в моем случае не действует. После того, как я приобрел у знакомых бандитов несколько стволов «на всякий случай», волю кулакам я стал давать только в спортивном зале, избивая мешок.
Самым тяжелым, самым гадким оскорблением я считаю оскорбление по национальному признаку. Да, не спорю, между культурами есть различия, так было угодно Богу. Личное дело каждого: есть плов руками, заливаться водкой, не есть свинину, отделять молочное от мясного, носить на лбу забавную черную коробочку, скакать на тройках с бубенцами под бледной луной, играть странную музыку на странных музыкальных инструментах, носить килт, поливать все кетчупом. Все мы разные, и все мы одинаковые. Мы – человеки. Когда кто-то с короткими усиками и челкой, скошенной на лоб, начинает орать что-то про превосходство арийцев, про неполноценных славян, про окончательное решение еврейского вопроса, когда его последователи, упыханные планом и с восторгом павианов нацепившие на соски свастику, в мистическом экстазе рвут глотку в вопле «Зиг хайль!» – это уже не проявление культурных традиций. Это причина, чтобы продырявить ширококостный лоб пулей калибра 6,35. Все равно – не переучишь.
Итак, надеждам уехать в Америку было не суждено сбыться. Мы с Лерой пили коньяк на кухне ее крошечной тридцатиметровой квартиры и размышляли о том, что делать дальше. Коньяк, как всегда, подсказал правильный ответ: я пошарил в карманах и отыскал телефон Куку.
– Понимаешь, Лера, – это сейчас единственный шанс заработать хоть какие-то деньги. Придется уехать в Молдавию. Возможно, что надолго. Перед этим мне надо будет слетать в Екатеринбург и Тольятти, там у меня есть друзья на местных винных заводах, если получится, то все будет прекрасно, уж квартиру-то мы точно поменяем.
– Да уж, Маркус. Ребенку уже пять лет, и мне до смерти надоело трахаться, лежа на кухонном столе.
– Вот и я о том же. Оставлю вам денег. Половину от тех, что есть. Продам машину, еще что-нибудь и поеду. Черт с ней, с Америкой.
– Ты знаешь, я тоже подумала: что бы мы там делали? Ведь у нас никого там нет.
– Да. А вдруг бы мне дали визу, а тебе не дали?
– По крайней мере, ребенка бы точно пришлось оставить на неопределенный срок здесь, у моих родителей, а они совсем уже старики. Нет, все это к лучшему.
– Ты знаешь, я застрелил сегодня какого-то придурка.
– Да прекрати ты! Хватит шутить, серьезную ведь тему обсуждаем!
– Ну да, да… Шутка действительно неудачная.
– Дурень, пошли спать, утром поговорим.
Утро было хоть и похмельным, но не сняло решимости ехать и работать. И я начал: повесил в Интернет объявление о продаже машины за смешные деньги, чтобы ушла сразу, позвонил в Екатеринбург и Тольятти, договорился о встрече, спустился вниз, зашел в авиакассу, вход в которую был с торца дома, и купил себе билет. На следующий день я улетел.
Коммерческим директором Тольяттинского винного завода оказалась любовница учредителя – загорелая девчонка по имени Аделя. Я зашел в ее большой, со вкусом обставленный, чистейший кабинет, расположил ее к себе поцелуем руки и всеми силами попытался показать ей, что она, как женщина, произвела на меня ошеломляющее впечатление. Мы проболтали полтора часа обо всем понемногу. О деле проговорили всего ничего, и я пригласил Аделю к себе, в гостиницу. Она засмеялась и сказала, что заедет после работы, «если папа разрешит».
В восьмом часу вечера того же дня я провел довольно много времени между ее восхитительных ног, заставляя ее подниматься выше самых высоких деревьев несколько раз, не используя при этом свой главный аргумент, а после того, как она вдоволь налеталась, я удовлетворил свою страсть, долго плывя в ее потоке. Вылететь в Москву на следующий день не получилось, Аделя приезжала утром, в обед и вечером. Пришлось сдать билет и задержаться в Тольятти на неделю, причем в довольно необычной для меня роли куртизана-затворника. Я жил в трехкомнатном номере, никуда не выходил, по три раза в день принимал у себя Аделю, «папочка» которой, очевидно, мало что мог и смог последний раз около года назад, после чего укатил в Испанию и там попал в больницу с переломом шейки бедра, полученным в результате падения с высокой кровати в травести-борделе Барселоны. Я ел какие-то блюда, которые она заказывала для меня в городских ресторанах, ходил по номеру нагим, в обнимку с бутылкой коньяка. Вот за это я всегда с ностальгией вспоминаю свой маленький винный бизнес. Ведь он начался с такой восхитительной физиологической прелюдии по имени Аделя. Она сама отвезла меня в аэропорт, я пригласил ее в Молдавию, и она обещала приехать. Поглядеть образцы вина и провести со мной свой отпуск.
