Владимир Войнович - Малиновый пеликан
– Но позвольте, – сказал я, ведь мы с вами встречались чуть ли не в середине прошлого века, а вам тогда уже было, как мне казалось, ну не меньше чем за пятьдесят.
– Прекрасная память! – похвалил он меня. – Мне действительно было немного за пятьдесят. Мне и сейчас примерно около того же.
– Как же так получается?
– А вот так и получается. – Он слегка развел короткими ручками. – Вы ведь мудрый человек, очень интересуетесь людьми моей профессии и давно могли бы заметить, что мы, как бы вам сказать, не стареем, а движемся вместе со временем… Поэтому, как говорится, вы приходите и уходите, а мы остаемся. Что поделаешь, служба такая, не отпускает. И стареть нам нет ни времени, ни причины-с. Но что мы все обо мне, давайте о вас. Куда путь держим, если не секрет?
Я охотно ему поведал, что еду в институт Склифосовского, никаких тайн не имею, антигосударственных мыслей (соврал, конечно) в голове не держу, потому что мне сейчас не до них.
– А что такое? – Он поверил и забеспокоился отсутствием у меня антигосударственных мыслей, чего раньше за мной вроде как не замечалось.
Я рассказал ему про клеща.
– Ах, вот оно что! Наконец-то вы сами заметили. Так ведь он, этот клещ, давно в вас сидит. Что смотрите на меня? Разве не так?
– Не так, – сказал я. – Вы имеете в виду условного клеща, а я вам говорю про реального, про насекомое, которое влезло мне вот сюда в живот и вовсе не условно, а физически.
– Ну, это как раз ерунда, – отмахнулся он. – Этого клеща любая медсестра из вас в один момент выковыряет, – а вот этот, который сидит у вас здесь, – он постучал себя по лбу, – с ним даже мы справиться не можем. То есть можем, но не всегда.
– Очень вам сочувствую, – говорю. – С другой стороны, если б нас, таких, как я, не было, вы бы все были безработными.
– Это верно, – вздохнул он, – но я, собственно, не из личной выгоды, а исключительно ради познания наблюдаю и думаю. Вот вы, начиная со всяких там народников, все проявляете недовольство властью, печетесь за народ, а ведь народ-то вас об этом не просит.
– Не просит, потому что сам выгоды своей не понимает.
– Очень даже понимает, – возразил мой собеседник. – Лучше вас понимает. Его выгода состоит в том, чтобы все было, как есть, по заведенному издревле порядку. Он понимает, что жизнь так устроена, что с одной стороны – он, а с другой – господа, или начальство, или, как это называется, то есть люди, которые берут на себя труд за него думать и им руководить. Говорить ему, как жить, кормиться и умирать. Его такое разделение труда устраивает, а вы испокон веков зовете, насильно тащите его к чему-то такому, чего он не понимает, и поэтому всегда готов вас сдать нам. Народники, помните, по деревням ходили, грамоте крестьян учили, чтоб прокламации могли понимать. Так эти же крестьяне в полицию их сдавали. Так было тогда, так есть и сейчас. Если вести отсчет хотя бы от Радищева, то за две сотни с лишком лет тысячи людей, боровшихся за так называемое народное счастье, сгинули, пропали, как говорится, ни за понюх табаку, а народ этого даже и не заметил. Так стоят ли такой цены ваши усилия? Подумайте лучше о себе. Чего вам не хватает? Все у вас лично сейчас есть. Ваши книжки печатают, хотя я бы, на мой вкус, кое-какие главки все-таки выкинул и кое-что попросил бы вас переписать, но мы этого не делаем, а что касается народа, то он, если вы примечаете, сыт, одет, обут и властью доволен. Всегда доволен, во всяком случае, она всегда может в этом его убедить. Вы вот все кричите: народ бедствует, а он не бедствует, он просто живет скромно, как привык. Хлеб, картошка, соленый огурчик, бутылка с получки, ему ничего больше не надо. Ему лишь бы войны не было.
– Вот именно, – сказал я, – лишь бы войны не было. Но вы же без войны не можете. Вы уже сто лет ведете войну с собственным народом, а как только возникает возможность или вам кажется, что она возникла, лезете наводить порядок к соседям. Зачем вы туда лезете? Что вы там потеряли?
– Мы, – сказал он, – восстанавливаем историческую справедливость. Мы объединяем весь русский мир, и мы его объединим независимо от того, нравится это вам или не нравится.
– Вы русский мир объедините, а зачем? – спросил я и этим вопросом поставил его в тупик.
– Что значит зачем? Что значит зачем? Что значит зачем? – трижды он повторил мой вопрос, пока обдумывал возражение. – Что значит зачем? – спросил он в четвертый раз и ответил своим вопросом: – А то, что мы самый разделенный в мире народ, а то, что двадцать пять миллионов русских вынуждены жить за пределами России – это вас не волнует?
– А чего ж мне волноваться, я-то живу в пределах. А если вас судьба двадцати пяти миллионов волнует, так позовите их сюда, в Россию, дешевле будет, чем захватывать их вместе с территориями. У нас, – уточнил я, – страна большая, малозаселенная. И пятьдесят миллионов бы легко разместились, так что и не заметишь. Так позовите их.
Иван Иванович смутился и помрачнел.
– Так зовем же.
– И что же?
Он насупился и неохотно сказал:
– Не едут, сволочи. Уж мы им все обещаем. Жилье построить. Работой обеспечить. А они опасаются, что обманем.
– Ну и не зря опасаются. Вы же нам всем коммунизм обещали построить, а построили ГУЛАГ. Вот они, разделенные, и опасаются, что вы им то же самое снова построите.
– Ерунда это все, – сказал он. – ГУЛАГ остался в далеком прошлом, и нечего его без конца поминать. То время прошло, и теперь у вас все хорошо. Книжки печатаются, гонорары текут, живите в свое удовольствие. Езжайте на курорт, купайтесь, загорайтесь, читайте, наслаждайтесь природой, рисуйте или фотографируйте, наконец. Это безопасно. Запомните, жизнь коротка и неисправима, старайтесь взять от нее все, что удастся, и радуйтесь ей такой, какая есть. А если вы не опомнитесь, то…
– То вы меня посадите?
– Нет, – поморщился он, – посадить это последнее, что бы мы с вами сделали. Посадить вас – это глупо и, как выражаются умные люди, контрпродуктивно. Конечно, при случае можно и посадить, но шуму-то будет… сами знаете. Однако есть же всякие другие способы, ну, как бы вам сказать, избавления от назойливого персонажа, радикальные, совершенно бесшумные, вызывающие подозрения, но недоказуемые.
– Вы имеете в виду…
– Вот именно то, что вы подумали. Со всяким человеком может случиться инфаркт, инсульт. Ну, можно утонуть, разбиться на машине и, наконец, – на лице его заиграла блудливая улыбка, – клещик может оказаться все-таки энцефалитным. Впрочем, будьте пока здоровы. Тем более что вам, кажется, привезли то, чего вы ожидали.
В самом деле подъехал микроавтобус оранжевого цвета с надписью по бокам: ТЕХПОМОЩЬ.
– Мы еще увидимся, – сказал мне Иван Иванович и дернул правой рукой, очевидно, намереваясь мне ее протянуть. Но опомнился, не протянул и полез в свой «Мерседес».
