Владимир Войнович - Малиновый пеликан
Иван Иванович
Проснулся, увидел склонившуюся надо мной Варвару.
– Ты не ушибся? – встревоженно спросила она.
– Вроде нет, – сказал я. – С чего бы мне ушибаться?
– Пашка, блин, тормозит резко, – вступила Зинуля. – Хорошо, что вы привязаны.
– Как же не тормозить, блин, когда колесо, блин… – колесо прокололось, – имел в виду Паша, – заменив слово «прокололось» эвфемизмом наоборот, и, вылезая из кабины, добавил: – Хорошо еще, что правое переднее, а если б левое, могло, блин, вынести на встречную полосу и тогда всем нам… – конец, он хотел сказать.
Я вылез вслед за ним, толкнул колесо ногой.
– Да, – говорю, – прокол. Запаска у тебя далеко?
– Какая, блин, запаска, – сердито ответил Паша. – Моя запаска на складе лежит.
– В каком смысле? В таком смысле, что нет у меня запаски, не выдали. – И добавил еще несколько слов, с которыми мне пришлось согласиться. Тут же перед нами возник симпатичный молодой человек уголовной наружности, в синем комбинезоне с масляным пятном на груди, с косичкой на затылке и домкратом в руке.
– Ну, что, – говорит, – командир, прокололся?
– Прокололся, – бурчит Паша.
– Ну да, бывает. На этом месте все прокалываются. Давай запаску и полштуки, сейчас все сделаем..
– Нет у меня запаски. – хмуро сказал Паша. – И полштуки нет, а до получки еще два дня.
– Так я и думал! – сказал лохматый сердито и разочарованно. – Ездят, а чем думают, непонятно.
– А ты-то чем думаешь? – сказал Паша. – Ты же видишь, государственная машина, а все равно гвозди подкладываешь.
– Не гвозди, а шипы, – уточнил молодой человек. – Нехорошо, конечно, но семью-то кормить надо. Вот и работаю, колеса частным людям менять помогаю. А для гостранспорта есть гостехпомощь.
– Дать бы тебе по башке.
– И не пробуй, – миролюбиво предупредил прокольшик. – Я же тут не один работаю. У нас тут, можно сказать, целый мафиозный трудовой коллектив. – И, движением головы указав на стоявшего у фонаря напарника с монтировкой, направился на другую сторону улицы обеспечивать проколы встречному транспорту. Напарник пошел за ним. Паша, высказавши по поводу всех прокольщиков несколько непечатных, но не переходящих на критику государства мыслей, сел на свое место и принялся звонить по мобильному в службу технической помощи, чтобы привезли запаску.
А я, воспользовавшись неожиданной паузой, вышел размяться и подышать свежим воздухом.
На мокром от только что прошедшего дождя асфальте желтым расплавленным и расплывшимся маслом отражались огни уличных фонарей. Фары проносящихся автомобилей отражались полосами, которые мгновенно вытягивались, сокращались и исчезали. Вечер неожиданно для этого времени года и суток был теплый. Я расстегнул куртку и, заложив руки за спину, пошел гулять по тротуару, туда-сюда. Когда второй раз шел туда, кто-то меня окликнул по имени-отчеству. Я повернул голову и увидел вылезавшего из черного «Мерседеса» некрупного человека в сером демисезонном пальто с черным бархатным воротником и в фетровой шляпе-котелке с загнутыми полями, такие головные уборы, по моим представлениям, носили в девятнадцатом веке.
– Добрый вечер, – сказал этот человек и протянул мне руку с маленькой и, как я почему-то подумал, потной ладошкой и обручальным кольцом на безымянном пальце. Прежде чем ответить обратным жестом, я пристально вгляделся и увидел перед собой человека неопределенного возраста, огуречной наружности, с лицом, не имеющим ни одной индивидуальной черты, хотя именно этим оно мне показалось очень знакомым.
Тем не менее…
– Не имею чести, – сказал я холодно и от рукопожатия уклонился.
– Ну как же, как же-с, – проговорил обладатель котелка, подражая, очевидно, какому-то литературному персонажу из далекого прошлого, когда в моде были такие головные уборы. При этом руку опускал медленно, очевидно, надеясь, что, если я передумаю, ему не нужно будет опять поднимать ее высоко. – Мы ведь с вами встречались. И имели очень обстоятельную, так сказать, беседу-с.
– Мы с вами встречались? – Я вгляделся в него еще пристальней и вскрикнул не радостно, но удивленно: – Иван Иванович!
– Он самый, – самодовольно осклабился Иван Иванович, но руку повторно протягивать не решился.
А я смотрел на него и удивлялся, как же я сразу его не узнал. Его лицо, конечно, совершенно незапоминаемо, но, представьте себе, именно этой абсолютной незапоминаемостью и запоминается. Теперь я, конечно, его узнал. Это был тот самый Иван Иванович… то есть Иван Иванович это, понятно, выдуманное имя. Кто выдумывал, не слишком-то напрягался, да и задача не требовала напряжения. Они все были тогда и, наверное, сейчас Иваны Ивановичи, Николаи Николаевичи, Петры Петровичи, Владимиры Владимировичи, чтоб нам легче запомнить и им не сбиваться… так вот это был тот самый Иван Иванович, который жарким летним днем какого-то очень давнего года допрашивал меня в душном кабинете… то есть, прошу прощения, не допрашивал, а спрашивал (формально это был не допрос, а профилактическая беседа), почему я пишу упаднические, как ему казалось, тексты… Все у вас, говорил, жизнь какая-то грустная, приземленная, герои бескрылые, а ведь на самом деле… И он мне тогда тоже раскрывал глаза на наши достижения, военную мощь и космические успехи, обещал помочь овладеть оптимистическим взглядом на жизнь и угрожал печальными для меня последствиями, если я не приму его помощи, а о нашей беседе кому-нибудь расскажу.
– Но позвольте, – сказал я, ведь мы с вами встречались чуть ли не в середине прошлого века, а вам тогда уже было, как мне казалось, ну не меньше чем за пятьдесят.
– Прекрасная память! – похвалил он меня. – Мне действительно было немного за пятьдесят. Мне и сейчас примерно около того же.
– Как же так получается?
– А вот так и получается. – Он слегка развел короткими ручками. – Вы ведь мудрый человек, очень интересуетесь людьми моей профессии и давно могли бы заметить, что мы, как бы вам сказать, не стареем, а движемся вместе со временем… Поэтому, как говорится, вы приходите и уходите, а мы остаемся. Что поделаешь, служба такая, не отпускает. И стареть нам нет ни времени, ни причины-с. Но что мы все обо мне, давайте о вас. Куда путь держим, если не секрет?
Я охотно ему поведал, что еду в институт Склифосовского, никаких тайн не имею, антигосударственных мыслей (соврал, конечно) в голове не держу, потому что мне сейчас не до них.
– А что такое? – Он поверил и забеспокоился отсутствием у меня антигосударственных мыслей, чего раньше за мной вроде как не замечалось.
Я рассказал ему про клеща.
– Ах, вот оно что! Наконец-то вы сами заметили. Так ведь он, этот клещ, давно в вас сидит. Что смотрите на меня? Разве не так?
