Ирина Левитес - Отпусти народ мой...
— А мне тут нравится. Я впервые почувствовала, что летом можно не задыхаться от жары. Климат специально для меня. Влажный, мягкий. И зима какая чудесная…
Тамара возмущенно фыркнула:
— Зима! Вообще сплошной кошмар! Снегу по шею, ни пройти, ни проехать. Хочу в Москву! — и разрыдалась.
Оля обняла девушку за плечи и попыталась ее успокоить:
— Ты прямо как все три сестры, вместе взятые: в Москву! в Москву! А здесь люди какие замечательные, я таких еще никогда не встречала. И все может быть: вот найдешь на острове своего принца, влюбишься и никуда не поедешь!
Тамара покраснела и, неловко отвернувшись, стала поправлять подушки у себя за спиной. Из-под нижней с глухим стуком выпали часы. Оля наклонилась и подняла их. Часы были мужские. Командирские. Именные. Димкины. Оля держала их в руке, ничего не понимая, а потом недоуменно посмотрела на Тамару. Можно было ничего не объяснять. Правда была написана на белом как стенка лице девушки.
Ольга молча встала и вышла. В другую жизнь. Без мужа. Без дома. Без иллюзий.
* * *Забрать Нину было решительно некуда. Оля скиталась по городу, временно снимая сначала комнату, потом даже угол. Положение казалось безвыходным: получить хотя бы место в общежитии она не могла, ведь была прописана в ведомственной квартире. Роль обманутой жены в почти опереточном контексте была для нее, самолюбивой и скрытной, когда дело касалось ее личных переживаний, абсолютно неприемлемой. Она лишь брезгливо стряхивала постоянно возвращающиеся в одну и ту же точку мысли, не позволяя себе думать об этой истории.
Ольга вообще ничего не желала — ни торжества справедливости, ни мести — ничего. Вернуться в Киев тоже не могла. Гордость не позволяла. Но ее постоянно терзало чувство вины перед дочерью и тревога за маму и Веку. Она прекрасно понимала, что для пожилых сестер воспитание резвого ребенка в переходном возрасте — ноша весьма обременительная.
Помимо оскорбленного самолюбия, ее удерживала на Сахалине еще одна причина: она неожиданно влюбилась в остров. Устраивало все — и необычные отношения между людьми, спаянные трудностями и изолированностью от материка, и пронзительная, щемящая душу красота ландшафтов, и свинцово-серое море, с мерной настойчивостью выплескивающее на берег коричневые водоросли, и даже капризная погода, неустойчивая, как настроение избалованной красавицы. Постоянные моросящие туманы окутывали остров, приглушая жгучие лучи южного солнца, и Оля впервые в жизни ощутила, что летом можно не изнывать от тягостной жары, а чувствовать себя легкой и бодрой.
Спустя два года Дмитрия неожиданно перевели на новое место службы, и он, в очередной раз пытаясь вернуть жену-беглянку, отчаянно уговаривал ее поехать с ним, да не куда-нибудь — в Ленинград! Он приводил самые разнообразные доводы — от спекулятивных во имя будущего Нины до откровенно меркантильных — жить в Ленинграде! Об этом можно только мечтать, особенно нагулявшись по воинским частям, расположенным в глуши. Но Оля не могла пойти на компромисс даже по самым идейным соображениям. Нет! Она вычеркнула мужа из своей жизни и запретила себе думать о нем.
Тамара из очередного отпуска не вернулась. Галя, тараща от возбуждения глаза, таинственным шепотом рассказывала всем знакомым об экстренной регистрации фиктивного брака в целях воссоединения с утраченной столицей и избавления от постылой послетехникумовской трехлетней ссылки. Олю это мало интересовало. Но Галя и Федор, ставшие к тому времени молодыми родителями новорожденного Сашеньки, развернули бурную деятельность по вселению Оли в освободившуюся комнату.
Теперь они жили все вместе на первом этаже блочной пятиэтажки, крайней в ряду недавно построенных, поэтому вид на пологую сопку, поросшую лесом, беспрепятственно открывался из окон. По ночам сопка сливалась с черным беззвездным небом, и только огни турбазы «Горный воздух» горели, как фантастическое созвездие.
Можно было ехать за Ниной. За три года Оля истосковалась по своему брошенному ребенку. Хоть и приезжала каждое лето в длинный отпуск, полагающийся сахалинцам, всякий раз с нетерпением ждала встречи. Разлука с дочерью была для нее почти непосильной, и только тотальная неустроенность останавливала ее горячую решимость забрать Нину, не дожидаясь конца учебного года.
Оля прилетела в Киев без предупреждения. Не хотела сообщать о своем приезде заранее, чтобы никого не обременять поездкой в аэропорт, тем более что рейсы из Хабаровска постоянно задерживали — можно было и двое суток провести в бдениях у окошка справочной: вылет откладывали бесконечно, то на час, то на два. И только получив багаж в Борисполе, позвонила из автомата домой.
Она с трудом несла чемодан и сумку, набитую соленой рыбой и банками с икрой. На углу Игоревской остановилась отдохнуть и вдруг увидела молоденькую бело-розовую девушку, в которую превратилась пухлая булочка-Нинка.
* * *Сахалин приветствовал Нину дождем. Он почти скрыл серой пеленой приземистое здание и бетонную полосу, носящие гордое звание «аэропорт». Федор, нетерпеливо топтавшийся за металлическими прутьями забора, встретил Нину совершенно обалделым взглядом, удивленный преображением ребенка в почти взрослую девицу. Ожидая мать и сестру в конце июля, получил в месткоме путевку в пионерский лагерь на вторую смену. (Сезон на туманном острове начинался с июля, в июне было слишком холодно для юных октябрят и пионеров.)
Пока ехали в дребезжащем сто восьмом автобусе в город, Федор расписывал достоинства лагеря: домики на сопке, а внизу, буквально в ста метрах, — море. И что самое главное — по случайному стечению обстоятельств геологическая партия будет вести разведочные работы неподалеку. Палатки уже разбиты прямо под сопкой, поэтому Нина с ними надолго не расстанется.
Но поездку в лагерь пришлось отложить: в дороге Нина простудилась. Отчихав и откашляв несколько дней, отбыла вместе с Олей к месту отдыха и развлечений. Неторопливый автобус качался по неровной дороге, вздымая пыльное облако, оседавшее и на окрестности в радиусе двадцати метров, и на пассажиров. Девочка во все глаза смотрела на гигантские травяные растения, которые по высоте вполне могли бы сойти за небольшие деревья, а лопухи — при необходимости служить зонтиками. Придорожные склоны были покрыты густыми зарослями бамбука, сухо шелестевшими при каждом порыве ветра. Слева расстилалась низина, поросшая лесом, прерываемая мелкими ручьями и болотцами с черной водой, которым не хватало только страдающей Аленушки, застывшей в печали на камне. Нина, при своем минорном настроении, вполне могла бы ее заменить.
Параллельно дороге, в серо-голубой дали, тянулась синусоида сопок. В целом необычный пейзаж, выдержанный в пастельных приглушенных тонах, мог бы считаться фантастическим, если бы Нина приехала прогуляться по туристическим маршрутам. Но остров отнял отца, разлучил ее с родными и близкими, а главное — с Гришей, поэтому она категорически не хотела видеть хорошее, а придирчиво искала недостатки, чтобы немедленно уговорить всех вернуться в Киев.
Разлука с Гришей была просто невыносимой. Воспоминания о нем становились навязчивым рефреном. Она то перемалывала их прошлые встречи и разговоры (причем обязательно в качестве декораций присутствовали киевские улицы), то придумывала новые сюжеты, в которых они с Гришей исполняли роли главных героев. В эпизодических были заняты Лера и Женя, тетя Леля и дядя Миша, бабушки, а также менее значимая киевская массовка.
Неожиданно автобус остановился. По ступенькам поднялись два милиционера. Старший объявил:
— Граждане! Приготовьте документы.
Пассажиры закопошились, а Нина, удивленная странным требованием, спросила:
— Мама, зачем проверяют документы?
— Затем, что Сахалин — закрытая зона. Сюда так просто не прилетишь — или прописка нужна, или вызов.
— Почему?
— Близко к границе, — пожала плечами Оля.
— Так мы же на острове. Кругом вода, — продолжала приставать Нина.
— Границы не только по земле проходят, но и по морю, — скороговоркой прошептала Оля, протягивая документы милиционеру, поравнявшемуся с ними. Он внимательно просмотрел Олин паспорт, сверяя изображение на фото с оригиналом, и, видимо, остался удовлетворен, потому что на Нинкино свидетельство бросил лишь беглый взгляд и едва уловимо подмигнул девочке.
Процедура проверки документов, казалось, была обыденной, никто беспокойства не проявлял. Внезапно милиционер строго сказал кому-то в глубине автобуса:
— А где разрешение? Нет? Выходи на улицу.
— Да я к брату на свадьбу еду. Не успел разрешение взять. Честное слово, первый и последний раз! Пропустите меня, пожалуйста.
— Не положено! — равнодушно ответил милиционер.
Нина обернулась. Молодой парень с прямыми иссиня-черными волосами, похожий на вьетнамца из папиной военной академии, начал протискиваться к выходу, где его уже поджидал второй милиционер. Взяв парня за плечо, он властно повел его к «газику» и заставил сесть в машину.
