Ирина Левитес - Отпусти народ мой...
Поэтому Женя не имела права подвести родных. Тем более что любая случайная встреча на улице или каждый телефонный звонок начинались с животрепещущей темы: «А вы уже решили, куда будет поступать Женечка?», «Она уже готовится?», «Семь человек на место, что вы говорите?», «Проходной балл восемнадцать? Постойте-постойте, дайте сосчитать: это две пятерки и две четверки? Или, в крайнем случае, три пятерки и тройка? Но я бы на вашем месте не рисковала — тройка, это, знаете, чревато!», «А вы уверены, что Женя хорошо знает? Вот у Цили Ароновны внучка, она-таки хорошо знала, но это никого не касается — поступила только с третьего раза!», «Воронеж! Я вам говорю — только Воронеж! Там наших берут. Для них главное — голова!», «Какой Воронеж? Нет, вы только посмотрите на него — какой Воронеж? Надо ехать в Улан-Удэ! Улан-Удэ — и все!»
От всех этих разговоров у Нины голова шла кругом. Тревога начинала грызть ее заранее: предположим, Жене удастся поступить, но ведь через два года наступит очередь Леры, а еще через два — ее, Нины. И что тогда? Если все волнуются и переживают за умных, талантливых Женю и Леру, то что говорить о посредственной Нине? Математику она не любит и свои четверки получает, наверное, незаслуженно. Да и вообще особыми достижениями не отличается, хотя ей ставят отличные оценки по русскому, французскому, литературе и истории. Леля говорит про Нину, что она ярко выраженный гуманитарий. Но Нина точно знает, что ей не хватает терпения и усидчивости. Уроки делает наспех, лишь бы поскорее освободиться и уйти с головой в очередную захватывающую книгу.
Но, с другой стороны, может быть, сложности с поступлением только в Киеве и других крупных городах? Вот в их классе, например, сплошные вундеркинды учатся. Нина на их фоне просто безмозглая серая мышка. Может быть, на Сахалине нормальные дети и ей не придется постоянно краснеть за свои скромные данные? Скорее бы уж поехать к маме, папе и Федору. Только как Нина будет жить без Гриши?
Глава седьмая
Ну что тебе сказать про Сахалин?
Но Сахалин Нине было суждено увидеть только через три года.
Оля устроилась почти по специальности — инженером-гидрогеологом — и с головой ушла в новое для себя дело, истосковавшись по настоящей работе. Многое она забыла, многое попросту не знала, поэтому ей приходилось до полуночи сидеть над учебниками и справочниками. Но так радостно было вновь окунуться в атмосферу веселья, которую создавали беззаботные геологи.
Она, с ее экзальтированностью и детской восторженностью, привитыми на всю жизнь университетским братством, сразу и безоговорочно приняла бродяжью жизнь, простодушно наделяя своих новых товарищей небывалыми достоинствами: суровой мужественностью и кристальной честностью. Упоенно рассказывала Димке и Федору о необыкновенных людях, о романтике полевой жизни, о том, как ей повезло найти, наконец, такой замечательный коллектив. Федор так увлекся ее рассказами, что пошел на курсы буровых мастеров и прочно осел в геологоразведке, отчасти потому, что там работала мама (именно мама! Так он стал звать Олю, едва они приехали на остров), отчасти в силу того, что романтическая жизнь полностью соответствовала его скитальческой душе.
В служебной квартире, которую Дмитрий получил сразу по приезде, вечно шумели новые друзья-приятели. Геологи набивались в тесную комнату и пели под гитару, рассказывали истории, смеялись, влюблялись — в общем, жили!
Особенно близко Оля сошлась с двумя подружками, Галей и Тамарой, недавними выпускницами московского техникума, приехавшими на остров по распределению. Им как молодым специалистам дали по комнате в двухкомнатной квартире, имевшей статус общежития. Обе девушки привязались к Оле и вечно плакались ей в жилетку по любому поводу. Они были полной противоположностью друг другу, опровергая утверждение о том, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».
Галя — наивная и открытая, с душой нараспашку, была готова каждому встречному-поперечному рассказать о себе все-все-все! Маленькая, плотная, как гриб-боровик, она легко двигалась на своих коротковатых крепеньких ножках. Недовольство собственной внешностью не умела скрывать, постоянно причитая по поводу широких плеч и отсутствия талии. Но долго грустить даже по такому серьезному поводу Галя не могла, потому что больше всего любила болтать о всяких пустяках, возводя их в ранг значительных событий. При этом ее круглые серые глаза становились еще круглее, а полные губы разъезжались в клоунской улыбке, поэтому никто из окружающих и не вспоминал о ее недостатках.
Тамара была совсем другой — тихой и замкнутой, играя в дружеском тандеме роль трепетной лани. Она была гораздо красивее простушки Гали, но пользовалась мужским вниманием в меньшей степени. Когда рядом была Галя, Тамару почти не замечали — ни ее стройную фигурку, ни ладные ножки, ни длинные пшеничные волосы. Казалось, такое пренебрежение ее не волновало, она молча сидела в тени шумной подруги и постоянно была погружена в собственные мысли.
Дмитрий восторгов жены по поводу новых знакомых не разделял и даже несколько их сторонился, в основном — молчаливой Тамары.
У Федора с Галей стремительно вспыхнул роман. Уже в новогоднюю ночь легкомысленные геологи полушутя заставили их написать на листке в клеточку, наспех вырванном из тетради, расписку: «Мы, Федор Громов и Галина Ромашова, обязуемся не позднее 10 января 1968 года подать заявление в загс и пригласить всех вас (список прилагается) на свадьбу». Пребывая в эйфории от своего новенького чувства, заявление они подали в срок и через месяц расписались.
После шумной и бестолковой свадьбы Федор перебрался к молодой жене и на подначки по поводу еще одной расписки, о зачатии ребенка в рекордные сроки, не реагировал. Маленькие глазки его при этом хитро поблескивали. К жене он относился без излишней сентиментальности, нежностей от него не дождешься. Галя дулась, капризничала и по сто раз на дню тянула: «Ну скажи правду, ты меня любишь?» Федор отмалчивался. О чем говорить, если и так все ясно? Не любил бы — не женился.
В начале полевого сезона тихая Тамара подвернула ногу. Нога отекала прямо на глазах. Пришлось ехать в больницу, делать снимок и накладывать лонгету. Ни о каком поле думать не приходилось, Тамара даже выйти из дому не могла. Галя с Федором перед командировкой накупили для нее побольше продуктов, а Оля взяла торжественное обещание с мужа, что он хотя бы раз в три дня будет навещать травмированную девицу. Дмитрий недовольно поморщился:
— Вечно ты стараешься осчастливить весь свет. Думаешь, у меня времени полно? Больше делать нечего, только за твоими подопечными бегать.
— Дим, как ты не понимаешь? Она ведь совсем одна. И телефона нет. Вдруг что-нибудь понадобится? И вообще, мало ли что может случиться? А наших никого в городе не будет.
— Ладно, заеду как-нибудь при случае, — нехотя пробурчал Дмитрий.
Через три недели Оля вернулась в Южный. Ей дали пару дней, чтобы сдать в лабораторию пробы почв, а заодно повидаться с мужем. Приехала загорелая, похудевшая, счастливая. Димки дома не оказалось. В «Минске» скучали две банки сгущенки, полбутылки кефира и каменный кусочек сыра. Она наскоро ополоснулась, переоделась в непривычные после бессменных кед и брюк шершавое крепдешиновое платье и туфли-лодочки и, спрятав авоську в сумочку, пошла в магазин. Выйдя из дома, прикинула, что вполне может успеть проведать Тамару, а на обратном пути забежать за продуктами.
Тамара сидела на своей узкой кровати и шила. Подняв голову, увидела улыбающуюся Олю.
— Привет! Почему дверь не закрыта? — весело спросила Оля. — Ну, как ты тут?
— От кого закрывать? Кругом советские люди. И больно на ногу наступать. Вот и не закрываюсь днем.
— Меня вот на пару дней отпустили. Получить порцию цивилизации.
— Цивилизации! Скажете тоже, — Тамара презрительно поджала губы. — В этой дыре и пойти толком некуда. Один театр, но уж такой провинциальный, что слов нет.
— Да уж, — сочувственно вздохнула Ольга. — Что верно, то верно. С московскими не сравнить. Можно в кино пойти.
— Вот это единственное, что остается. И то — всего пара кинотеатров, а Дом офицеров — вообще в старом японском здании. Сарай сараем. И асфальт весь в трещинах и горбом стоит. На шпильках не выйти. Ненавижу этот проклятый остров! И кто придумал это дурацкое распределение?
Оля засмеялась:
— Тебе ничем не угодишь. Какие шпильки? Ты и так еле ковыляешь. — Она мечтательно потянулась. — Зато какая природа — просто сказка! Сопки, тайга, море! Удивительная красота.
— Я не медведь, чтобы в тайге жить. Все на свете отдала бы, чтоб в Москву сбежать. Вот отработаю три года, как молодой специалист, — и сбегу. Клянусь!
— А мне тут нравится. Я впервые почувствовала, что летом можно не задыхаться от жары. Климат специально для меня. Влажный, мягкий. И зима какая чудесная…
