Пол Теру - Вокруг королевства и вдоль империи
— Я все равно ответил неправильно! Меня заставили писать рефераты. Заняться самокритикой!
— Расскажите, что это были за рефераты.
— Они давали мне темы: «Почему мне нравится Чарльз Диккенс», «Почему мне нравится Шекспир».
— Я думал, вам полагалось рассказывать, почему они вам не нравятся.
— Они бы не поверили, — сказал он. — Они меня называли реакционером. Следовательно, я должен был написать, почему мне нравятся эти писатели. Это было ужасно. Шесть страниц каждый вечер, после даньвэя[42], а они всегда говорили: «Это какая-то чушь собачья. Пиши еще шесть страниц».
— А в чем состояла ваша работа?
— Играть на скрипке в Красном оркестре. Одни и те же мелодии, снова и снова. «Алеет Восток», «Да здравствуют мысли Мао», «В плавании по морям все решает кормчий» и тому подобное. Они меня заставили играть под дождем. Я сказал: «Не могу — скрипка развалится на части». Они не знали, что скрипка держится на клее. Я сыграл. Скрипка развалилась. Мне выдали другую и приказали играть под деревьями во время Кампании Против Четырех Вредителей — отпугивать воробьев, чтобы не садились на ветки.
Под остальными тремя вредителями подразумевались комары, мухи и крысы.
— Какой абсурд, — сказал я. — Мы покрасили Хуаи Хай Лю — это еще абсурднее, — сказал Ван.
— Как можно покрасить улицу? — вопросил я (улица, которую он назвал, была одной из главных шанхайских магистралей).
— Мы ее покрасили в красный цвет, из почтения к Председателю Мао, — сказал Ван. — Ну разве не глупость?
— И много вы покрасили?
— Три с половиной мили, — сказал Ван и засмеялся, припомнив что-то еще. — Но были и более крупные глупости. Когда мы приходили в даньвэй, то всегда делали «цин-ань»[43] портрету Мао на воротах. Махали в воздухе цитатником, говорили «Да здравствует Председатель Мао» и салютовали ему. То же самое мы делали; когда выходили с работы. Люди что-то мастерили ради Мао — например, вязали на спицах его эмблему, или вышивали крестиком красную звезду и вешали в особой «Комнате Почтения» в даньвэе — стены в ней были выкрашены красным. Это делалось для Мао. Если люди хотели показать, какие они преданные, то прицепляли значок к Мао прямо к своей коже.
— Наверно, хунвэйбины были в восторге, — сказал я.
— Дело было не только в хунвэйбинах — теперь все их винят, но на самом деле никто не оставался в стороне. Поэтому теперь люди так стыдятся — сознают, что делали ради Председателя Мао не меньше глупостей, чем остальные. Я знаю одного банковского служащего, которого сделали ловцом мух. Он должен был убивать мух и складывать их в спичечный коробок. Каждый вечер приходил человек, пересчитывал мертвых мух и говорил: «Сто семнадцать — маловато. Завтра чтоб было сто двадцать пять». А послезавтра еще больше, понимаете? Правительство говорило, что будет война, «Враг наступает — будьте готовы».
— Что за враг?
— Империалисты: Россия, Индия, Соединенные Штаты. Неважно, который враг. Враги придут и нас всех убьют, — сказал Ван, театрально закатив глаза. — И потому мы должны были делать кирпичи для обороны. Девяносто кирпичей в месяц с каждого человека. Но мои родители были уже старые, и мне приходилось делать кирпичи за них. Обычно я приходил домой с работы; писал реферат «Почему мне нравится западная музыка» и делал кирпичи — надо было сдать двести семьдесят в месяц. А еще меня всегда спрашивали про мою яму.
— Вашу яму?
— «Шэнь ва дун» — постановление «Копайте глубокие ямы». Тоже для обороны. На случай войны у каждого должна была иметься яма. Время от времени хунвэйбины стучались в дверь и спрашивали: «Где ваша яма»? Ван сказал, что по всему Шанхаю есть бомбоубежища, сооруженные по приказу Мао («к грядущей войне»), но, разумеется, они ни разу не использовались по назначению. Я попросил показать мне какое-нибудь из них. Мы отыскали один такой бункер — очень похожий на заброшенную станцию метро — по адресу Нанкинская улица, 1157. Оказалось, теперь в нем кафе-мороженое. Меня поразило, что отныне это, очевидно, местечко, куда парни ходят целоваться с девушками. Кафе было битком набито молодыми китайцами и китаянками, сцепившимися в полунельсоне[44] — так они представляют себе страстные объятия. Ирония судьбы состояла не только в том, что эти юные создания целовались и тискались под сводами объекта, выстроенного нервозными параноиками-хунвэйбинами в 60-е годы, но и в том, что заведение называлось «Кофейня Дун Чан», принадлежало государству и управлялось государственными служащими.
Как-то, рассказывая Вану о своей поездке по Советскому Союзу, я упомянул, что из-за дефицита товаров в магазинах местные вечно докучают иностранцам — уговаривают продать джинсы, футболки, кроссовки и прочее.
— В Китае этого никогда не бывает, — сказал я.
— Нет, — подтвердил Ван. — Кстати, вот что я вспомнил. Года три назад в одном отеле в Шанхае остановился русский артист балета. Я ходил на спектакль — великолепно! А танцовщик был очень красив. Я его узнал, и он мне улыбнулся. И тут он показал на мои кроссовки, а потом на себя. Я понял: он хочет мои кроссовки. Кроссовки были дорогие — «Найк», я заплатил за них пятьдесят юаней. Но деньги меня мало волнуют. Мы сравнили ступни, нога к ноге. Один размер. Я не знаю ни слова по-русски, но я чувствовал: он очень хочет эти кроссовки.
— Вы ему их продали?
— Подарил, — сказал Ван, досадливо поморщившись: мол, какая мелкая услуга. — Мне стало жалко человека, которому хочется всего лишь кроссовки. Как грустно, что он не может их достать у себя на родине. Я снял кроссовки и пошел в свой офис босиком! Он был страшно счастлив! Я подумал: «Он вернется в Россию. И никогда этого не забудет. Будет рассказывать: "Как-то я был в Китае. Я встретился с одним китайцем и попросил у него его собственные кроссовки, и он их мне подарил!"».
Помолчав с минуту, Ван сказал:
— В Китае можно достать все, — что пожелаешь. Продукты, одежду, обувь, велосипеды, мотоциклы, телевизоры, радиоприемники, антиквариат. Если желаешь девушек, то найдешь.
Затем, широко распахнув глаза, Ван добавил:
— Или мальчиков, если желаешь мальчиков.
— Или дефиле модельеров.
— Дефиле показывают по телевизору почти каждую неделю, — сказал Ван. — Шанхай ими славится.
Я спросил его, какого мнения старики обо всех этих нововведениях — проститутках и высокой моде в стране, где всего несколько лет назад западное упадничество осуждалось и все ходили в мешковатых синих робах.
— Старикам нравится теперешняя жизнь в Китае, — сказал Ван. — Они просто в восторге. Почти никто не против. Раньше они чувствовали, что их сильно угнетают.
ДРЕССИРОВАННЫЕ ЖИВОТНЫЕ
Прогуливаясь по Шанхаю, я часто проходил мимо Театра китайской акробатики — здания с куполом неподалеку от центра города. Из любопытства я посетил представление, и после всего, что я там увидел — а помимо акробатов, клоунов и «людей-змей», там выступал человек, который зажимал в зубах палочку и балансировал на ней обеденный сервиз на двенадцать персон — мне захотелось узнать побольше.
Господин Лю Маою ведал акробатами в шанхайском Управлении культуры. Он начал с должности младшего библиотекаря в центральной библиотеке Шанхая, но в китайских библиотеках даже в самые благополучные времена жизнь течет слишком тихо, поскольку людям, кто бы они ни были, почти невозможно — по причинам политического свойства — получить на руки хотя бы одну книгу. Библиотекарь — фактически лишь сторож. Когда Лю подвернулся шанс перевестись на другую работу, он был рад уйти в Управление культуры. Лю сопровождал китайских акробатов во время их первых гастролей по Соединенным Штатам в 1980 году.
— Мы употребляем слово «театр», так как он сочетает элементы циркового искусства с элементами драмы, — сказал Лю. — У нашего театра три аспекта — акробаты, иллюзионисты и цирк.
Я спросил, как возник театр.
— До Освобождения все труппы акробатов были семейными. Акробаты путешествовали и выступали. Выступали на улице, на любом свободном месте под открытым небом. Но мы задумались о том, что их нужно объединить и дать им настоящее образование. Конечно, китайцы занимаются акробатикой тысячи лет. При династии Тан акробаты достигли пика своего мастерства, и им разрешили выступать беспрепятственно.
Эту фразу господин Лю произнес с таким пылом, что я поинтересовался его мнением о династии Тан.
— Это была лучшая эпоха для Китая, — сказал он. — Больше всего свободы — в эпоху Тан достигли расцвета все искусства.
Я подивился, что такие люди как Лю работают в Управлении культуры Шанхая. Но тут он, кое-что добавил:
— До Освобождения акробаты двигались, но их движения не имели художественной формы. Однако акробат должен применять не только тело, но и разум. Поэтому мы открыли центр обучения. Мы не хотим, чтобы у акробатов было пусто в голове. После утренних тренировок они изучают математику, историю, китайский язык и литературу.
