KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Михаил Нисенбаум - Теплые вещи

Михаил Нисенбаум - Теплые вещи

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Михаил Нисенбаум, "Теплые вещи" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– У меня дочке шесть лет, неужели у меня права нет купить ребенку детскую книжку! – говорила высоким голосом молодая женщина с химической завивкой.

– Я уже ее взяла. Мне она нужна не меньше вашего, – отвечала ей Родинка голосом народной певицы Ольги Воронец, прижимая к груди какую-то большую книжку.

– У вас есть дети? – спрашивала молодая.

– Я первая взяла книгу. Где написано, что детские книги нельзя покупать взрослым? – тихонько голосила Родинка.

– Я не говорю, что так написано. Просто прошу вас, объясняю ситуацию.

– У меня тоже ситуация.

– Какая у вас ситуация?

– У меня муж болеет.

– У меня дочка тоже простыла, дома сидит. И кашляет, между прочим, мокрым кашлем.

На обложке книжки, которую прижимала к своему гороховому пальто Родинка, было написано «Дональд Биссет». И еще: книжка была прекрасно издана.

– И зачем вашему мужу читать про всяких уточек! – звонко и отчаянно продолжала женщина с перманентом.

– Мужу незачем. Чего вы пристали ко мне! – в голосе Родинки не было никакого раздражения, только тихая неизбывная печаль. – У нашего лечащего врача дети, понятно?

Слушать дальше этот душераздирающий диалог было выше моих сил. Не знаю, зачем меня понесло в отдел подписных изданий... Иногда там продавали нераскупленные тома, наверное поэтому. Сейчас в продаже были только какие-то письма Погодина, которые меня совершенно не интересовали.

Я уже собирался уходить, как вдруг беглый взгляд проснулся от какого-то несоответствия. Я пригляделся. На полке, где стояли в ряд кумачовые тома Материалов XXV съезда КПСС, сверху лежала небольшая красная книжечка. В отличие от коммунистических скрижалей она была довольно маленькой, а кроме того, ее красный цвет был каким-то другим, непартийным. Оглядевшись по сторонам, я крадучись приблизился к полке и взял в руки маленький увесистый томик. Это была книга в коленкоровом переплете прохладно-красного цвета, с тончайшим золотым тиснением: «Цветет мэйхуа». Уже то, как плотно и приятно легла книга в руку, какой своей она была на ощупь, говорило об удаче.

Иногда, не так уж часто, мне попадаются книги, которые сами распоряжаются мной помимо моей воли. Такие книги обладают непреодолимой властью нравиться с первого взгляда. От них исходит притяжение породняющего предчувствия: увидев раз, уже невозможно отвести от книги взгляда и пройти мимо.

Еще неясно, что это за книга и о чем она, а уже хочется взять ее в руки, провести пальцами по шероховатому корешку, раскрыть, полистать, втянуть ноздрями щекотный запах новых страниц. И почти всякий раз, встречая такую книгу и раскрывая ее, я убеждался, что мне именно суждено было увидеть ее, взять и прочесть.

Томик был как раз таким. Я осторожно раскрыл плотный мелованный разворот и увидел:

В годы юности, помнится, было мне жаль,
что в стихе моем скорбь и печаль не звучали.
Затворялся я в башне, чтоб вызвать печаль,
Затворялся я в башне, чтоб вызвать печаль,
Я на башню всходил, чтобы петь о печали.
А теперь, чашу горечи выпив до дна,
рассказать я о скорби хочу
и... молчу.
О печали поведать хочу, а шепчу:
«Хороша ты, осенней поры тишина!»[1]

Вместо заглавия было указано, что стихи написаны «на стене по дороге в Бошань». Я не затворялся в башне, в Тайгуле и башен-то не было. Что за место Бошань, у нас никто слыхом не слыхивал. И все же отчего-то это были слова для меня и про меня.

Возвращаясь по оживленной улице Машиностроителей на работу, я поглядывал на крыши домов с радостной готовностью затвориться в первом же похожем на башню помещении. Рука, сжимающая тяжеленький томик, спряталась в карман куртки: все-таки уже нежарко.

Поднявшись по ступенькам к служебному входу, потянул дверь и оказался на лестнице, где яростно пахло мастикой, которой дважды в неделю натирали дворцовые паркеты. Наша мастерская находилась на первом этаже с восточной, тыльной части Дворца и состояла из двух комнат: общей, где работал я вместе с двумя другими художниками, и кабинета главхуда.

Открыв ахнувшую дверь, я увидел, что в мастерской никого нет, а в лотке для смывки щитов из шланга сочится горячая вода. Пахло паром и мокрым мелом.

В настоящее время постояным обитателем общей комнаты был я один: Зоя месяц назад ушла в декрет, а второй художник, пожилой дядька Мокеев (которого все звали Мокеичем), служил рабочим сцены, а художником лишь подрабатывал. Он появлялся в мастерской только на час-полтора, да и то, если была работа, которую он, матерясь с первой до последней минуты, выполнял быстро и безупречно. Остальное время Макеев посвящал азартным играм с пожарником Никишкиным и столяром Кричихиным.

Заглянув в кабинет и убедившись, что он пуст, я быстренько накинул на вешалку куртку, сунул книжку в ящик своего письменного стола и решил как можно быстрее взяться за какое-нибудь бросающееся в глаза дело. К примеру, можно было смыть и загрунтовать два старых рекламных щита, потому что чистые щиты всегда могли пригодиться, да и работа эта была простая и приятная.

Надев синий замызганный халат, я с натугой поднял квадратный щит в лоток и стал поливать его горячей водой. Бумага афиши с изображением Аллы Баяновой потемнела, набухла пузырями, из-под края показался желтоватый клей. Зеленые гуашевые буквы сначала стали от воды яркими, новенькими, потом с них поплыли полупрозрачные прядки цвета, – и вдруг каждая побледневшая буква высветила все кистевые мазки, которыми она была написана.

Когда бумага размокла, я в три лоскута сорвал ее, бросил клейкие, мутно-капающие комья в ведро и принялся жесткой щеткой соскребать разбухшие остатки краски и клея. Кожа на руках обсохла и стала теснее.

В ведре кружились, помешиваясь, свежие белила, когда в коридорчике, ведущем к нашей двери, пробил командорский шаг, взвизгнула пружина и на пороге показался Вялкин, сверкающий небольшими орлиными очами. Кажется, энергическая свежесть никогда не покидала моего друга и учителя с большой буквы. Он даже зевал бодро.

– Демьяныч тут? – резко спросил Вялкин, расстегивая верхнюю пуговку кофейного короткого плаща.

– Здрасьте, – сказал я, напоминая, что воспитанные люди говорят при встрече. – Он где-то во Дворце, дверь открыта была.

– Вечно никого на месте нет! – отрубил Вялкин тоном человека, от скорости и пунктуальности которого зависят десятки жизней. – Еще зайду.

Дверь хлопнула, как стартовый пистолет. Я вздохнул, макнул широкий флейц в белила, отер лишние капли о край ведерка и повел гладкую сметанную полосу по фанере.

Не прошло и минуты, как в мастерскую почти неслышно вошел Николай Демьяныч. Не глядя на меня, он поправил узел галстука и нервно пробормотал:

– Ну так нельзя все-таки, Михаил. Работы невпроворот, а тебя на месте нет.

– Да я давно уже здесь, – соврал я, показывая на лежащий на полу щит.

– Послезавтра конференция, надо кумачи поновить.

– Сейчас?

– Не то что сейчас, давно уже надо! – Николай Демьяныч отбросил со лба прядь седеющих волос.

Это было возмутительно. Если он знал, что есть срочная работа, не надо было отпускать меня после обеда. А если он отпустил меня, значит срочной работы не было и она появилась только что. Или он недавно про нее вспомнил.

– Да сделаем, Николай Демьяныч, не волнуйтесь вы.

– «Не волнуйтесь»... Из райкома звонили, могут прийти в любой момент, а ты... Ладно, пойдем.

– Может, я щит быстренько догрунтую?

– Потом! На черта этот щит, господи! Потом! Потом!

«Я на башню всходил, чтобы петь о печали», – подумалось обидно и сладко, когда мы вышли из мастерской.

Пройдя в окованные железом двери, мы углубились в пахнущий бархатной пылью и потом полумрак сцены.

2

Дворец имени В. П. Карасева не был большим клубом или домом культуры, который из тщеславия повысили в звании. Это был именно Дворец. Огромный, таинственный, скрывающий в шкатулках помещений самоцветную уральскую роскошь. Он высился на пустой дворцовой площади посреди большого парка и казался зданием, перенесенным сюда из другого города при помощи колдовства.

Я бывал во Дворце с раннего детства, ходил на утренники, на елки, на спектакли и концерты, репетировал в театре «Ойкос», а теперь вот работал уже без малого два месяца. Однако до сих пор мне не удалось увидеть всего здешнего устройства и богатства. Отлынивая от дел, я часто блуждал по закоулкам Дворца в окружении ледяного эха своих шагов. Блестящий, нарядно пахнущий живицей паркет плавно переходил в узорные мраморные полы. Массивные, как алтарные врата, двери с витыми бронзовыми ручками вели из малахитовых залов в яшмовые, от черного гранита к палево-розовому. Высокие окна прикрывал туманный оборчатый тюль, выглядывающий из-за тяжело переливающихся парчовых портьер. В одном коридоре по стенам была развешана галерея писанных маслом портретов героев-машиностроителей, в другом в нишах белели античные бюсты. В простенках лестничных маршей с полотен мерцали эротично-жутковатыми изгибами бажовские ящерки.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*