Светлана Борминская - Куплю свадебное платье
— Оставайся, — моментально отозвалась Анна Львовна. — Ты мне не мешаешь, живи.
— Давайте я вам полы вымою и кухню могу побелить? — зачастила я.
— Ну-у, — протянула Князева, оглядывая чистенький потолок. — По мне, хоть все тут перебели! Ну, рассказывай, что там еще было-то? Что тебя спрашивали?..
Я рассказывала уже в ванной, одновременно наливая воду в тазик. Анна Львовна держала Глафиру, а я тихонько обливала ее теплой водой из кружки, душ был старинный и торчал под самым потолком.
— Анна Львовна, я не понимаю, что я ей сделала? Что?.. — Я повернулась, стараясь встретиться взглядом с прозрачными глазами бывшей женщины, а теперь старухи.
— Ну-у… — подумав, сказала она. — Хамила, конечно, тебе, но я думаю, Ольга считает: вот, мол, приехали, а ей теперь разбирайся с убийством!
— Но… — начала я, пораженная логикой, в которой, на мой взгляд, не было никакой логики. — Но как вы рассуждаете! У нее же работа такая, сама ее выбрала! Шла бы в фотомодели! С убийством ей разбираться? Такая разберется, как же!..
— Выходит так, если по-житейски рассудить, — погримасничала Анна Львовна. — Вот в Сапожке твоем приезжие убили бы мать с сыном?.. Ну, разве ты не стала б их ненавидеть?..
— Но я же не убивала, и Дима не мог их убить! — Я чуть не выпустила из рук скользкую и теплую Глафиру, и сердце у меня екнуло. В старой с пожелтевшими плитками ванной лампочка мигала и пахло чистым паром и присыпкой.
— Но он там был! — убежденно сказала Анна Львовна и вышла из ванной. — Зачем он зашел туда? Зачем в его руках был топор? Зачем он кинулся на милиционера? Иди, я подотру!
— Я сама…
— Глашу уложи, — наступив на тряпку ногой, не дала старушка.
Мои девятнадцать лет на тот момент были плохими советчиками в той ситуации, в которую я попала. Звонить бабушке я не хотела категорически — еще помрет, думала я, что же с коровой тогда будет? Такие фортели судьбы, к сожалению, не по уму моей бабули, мудрость не коснулась ее чела своим крылом, зато одарила таким криком, что лучше уж ей ничего не знать и пребывать в неведении. К тому же моя простая и бесхитростная бабка — совершенно безденежная и вряд ли может мне помочь. Вот так.
Если бы не Глафира
Если бы не Глафира Дмитриевна, я была бы в ту ночь дома, и ничего бы не произошло!
Если бы не Глафира Дмитриевна, что было бы со мной? Осталась бы я жива?
Я ни на минуту не сомневалась — все было не так, как пытаются мне растолковать. Дьявольское совпадение. Топор у Димы в руках… но, может, он защищался?
Причина! Ведь нет причины — убить женщину, которая нас приютила, разрешив заплатить, когда будут деньги. А ее слабоумного сына? Его-то за что? Косноязычный замкнутый подросток с открытым мокрым ртом и остановившимся взглядом. При этом он выглядел абсолютно неопасным мальчиком. Конечно, незнакомец мог его испугаться, но, присмотревшись, — нет, нет и нет.
Нина говорила, что у него бывали приступы злобы, когда он ломал вещи, рвал на тряпки одежду, кидал из окна железки, но я этого ни разу не видела. За два месяца я только в последние дни видела, как он ругался с матерью…
За окном помалкивала ночь. Уже третья ночь, как я вышла из роддома, и вдруг мне пришло на ум…
Таня Дубинина… Ну почему Таня ни разу не навестила меня? Мы ведь так нежно, действительно нежно, подружились! Я ничего не понимаю…
— Не спишь? — появилась за моей спиной Анна Львовна в длинной, как у привидения, рубашке с двумя пуговицами величиной с тарелки. — Наташа, я знаешь что придумала, послушай бабку и согласись!..
Я повернулась.
— Давай влезем в 36-ю квартиру и заберем твои вещи? А то у тебя даже тапок нет — вон, босиком шлепаешь третий день…
— Да, — кивнула я и не двинулась с места.
— Да! Пошли! Пошли! У тебя ключ есть?..
— Есть, — эхом ответила я. — А пломба?..
— Прислюним обратно! — беспечно махнула рукой старушка и побежала к двери.
В подъезде гулко шуршало какое-то невидимое чудовище… Это ветер залетал в разбитое окно и гонял пакет по парадному. Я подняла и, расправив, повесила его на ручку двери 33-й квартиры. Ни души и ни звука приободрили нас настолько, что мы, взглянув друг другу в глаза, быстро побежали к опечатанной квартире, и я попыталась открыть верхний замок, потом нижний, повернула ключ, дернула дверь. Она даже не шелохнулась, едва только скрипнула.
— Дай я! — задышала мне в ухо Анна Львовна и, наступая на подол своей рубашки, начала прокручивать ключом оба замка и толкать дверь коленкой. Мы так старались, что замерли на месте и тихо вскрикнули, услышав прозвучавший сзади вопрос.
— А чего это вы тут околачиваетесь?! — рявкнул на всю лестницу голосище.
— Ай-ай! — Было очень страшно.
— Соседки мои!.. — голосом, которым обычно говорят «убью!», спросил пьяный в лоскутики Винников из 33-й квартиры. — Ну што, поймал я вас? Теперь вы у меня — во где! — И помахал кулаком у нас перед носом, сперва перед князевским, потом обернулся ко мне. И едва не упал, мне пришлось его поддержать, так его немилосердно штормило и качало. — Без меня теперь и воровать не можете? — без перехода завопил он и со всей дури шваркнул кулаком по двери.
Хрясть! — скрипнула и упала вовнутрь дверь, а Винников, потеряв точку опоры, влетел туда же и с воплем: «Наливай, хозяйка, щей, я привел товарищей!» — упал, подобрал под себя ноги в грязных бахилах и затих на коврике.
— Хорошо хоть собак закрыли, с собой не взяли, — держась двумя руками за сердце, тихо сказала мне Анна Львовна, и я поразилась ее спокойному дыханию — меня-то всю трясло! — Тшшш, — прижала палец к губам старушка, — тшшш…
Но из 33-й квартиры ни жена, ни дочь Винникова не вышли и даже не поинтересовались, кто тут упал; наверное, спали.
Мы опасливо переступили через клянущего во сне какого-то Леву из Могилева Льва Винникова.
— А дверь?
Дверь и правда представляла собой печальное зрелище и висела лишь на одной нижней петле.
— Давай, Наташ, мы ее приставим чуть-чуть? Ты берись за край, и я за край.
У меня после родов болело все, чем я воспользовалась, чтобы выносить и подарить этому миру такую замечательную девочку, но оставлять дверь в таком состоянии было просто непростительно: мало ли кто мог пройти наверх, пусть и в третьем часу ночи.
— Две калеки, ты да я, — пошутила Анна Львовна, когда мы наконец, обливаясь потом, поставили дверное полотно на место. — Включай свет!
— А как же? — опешила я.
— Так без света ничего не видно! — махнула рукой Анна Львовна. — Включай!
И я включила.
Длинный обшарпанный коридор, обои, которых теперь уж не печатают, стоптанная обувь в углу и на вешалке чужие вещи от съехавших жильцов, тряпки, которые не жаль было забыть.
— Ну што, б…! — вдруг поднял голову и обвел нас злющими глазами Винников. — Што-о-о?! Давай, чоль, штаны снимай!
Я вздрогнула, а Анна Львовна вздохнула и, накрыв половиком Льва Винникова, погладила его по лысой башке.
— Спасибо, мать! — поблагодарил за половик шофер-ас, закутался и задышал, как во сне.
— До времени, — поморщилась Анна Львовна, и мы сделали по шагу. — Посадили твоего, а те-то куда делись — Мазут с Саркисом? И бабы? Наташа? Я их и не видела больше, всю неделю в окно гляжу. Может, их тоже?..
— Что-что?.. — Я зашла в комнату и встала у порога — все наши нехитрые вещички валялись по полу.
— Кто же это все тут порвал? — поднимая разорванные и сваленные в кучу памперсы, смятые пеленки, распашонки в пакете, дошла до окна Анна Львовна. Майки, трусики, носки под ногами, мой единственный шелковый платок, нежно-синий с белыми гиацинтами — под столом, словно об него кто-то вытер ноги.
— Да-а…
— Вот — видите?..
Сваленная на пол одежда, распоротая подушка, разрубленный диван и мягкая его в цветочках плоть с пружинами, выдвинутые ящики в комоде, разбитое зеркало на полу, вывернутые карманы всех наших вещей, не осталось ничего целого и нетронутого. Все было кем-то схвачено, прощупано, рассмотрено и потом кинуто, как мусор, в общую кучу.
— Что-то я не пойму…
— И я…
— Не он! — показала, как дирижер на оркестр, на кучу рваных вещей Князева.
— Если ему что-то было нужно, он и так знал, где искать, — кивнула я.
Все непорванное и целое — белье и обувь — поместилось в две простыни.
— Все забирай! Чтобы больше сюда ни ногой! — убирая с лица растрепанные волосы, командовала Князева. — Что-то я утомилась. Платок не бери, все равно не отстирается!.. В другие комнаты не пойдем? — деловито спросила она.
— Там ничего нашего нет, — быстро сказала я, меня замутило при мысли о чужих комнатах. — Пойдемте отсюда быстрей!
— Ну, пойдем!
Мы схватили по узлу и потащили их в прихожую — там храпел сквозь половик шофер Винников, около него образовалась лужица, и пришлось поднять узлы повыше, когда мы перешагивали через него. Дверь снова упала, и когда мы вернулись ее закрыть, были ошеломлены здоровущим задом, который надвигался на нас из 36-й квартиры.
