Абель Поссе - Долгие сумерки путника
Монолог этот касик произносил обратясь лицом к небу, медленно вдыхая дым листьев. Звездная россыпь сияла во мраке ночи.
— Мы уже хорошо узнали вас, белый человек. Прошло много месяцев и много лет с тех пор, как первые из вас прибыли на наши острова в ваших плавающих дворцах. И о захвате Теночтитлана мы тоже знаем.
Было тяжко слушать такие речи. Посланцы соседних племен, добравшиеся до Мексики или плававшие от одного острова к другому, сообщали о страшных событиях, о которых нам теперь известно. Как в надгробной элегии или при чтении поминального списка, Дулхан перечислял наши злодеяния:
— Вы конопатили свои суда мясом и кожей наших людей. Вы унижали отца на глазах у сына. Хозяева этой земли стали рабами, их заставляли работать как скот, и они лишь жаждут достойно умереть поскорее. Ты знаешь, что целые семьи, целые селенья закрываются в своих хижинах и наполняют их дымом, чтобы задохнуться. Ты знаешь, что ваши собаки приучены пожирать наших детей. И вы, белые люди, еще проповедуете нам веру в доброго и всепрощающего бога, который позволил прибить себя к кресту, чтобы подать пример. Вы противоречите своему собственному богу, и это очень возмущает нас. Вы покоряете людей, деревья, леса. Вы не уважаете беременных женщин. Даже растения, которые вы насаждаете, подчиняются игу рабства — растут унылыми рядами, а не так, как их чудесным образом расположил Податель Жизни… Да, белый человек, мы знаем, что нам суждено исчезнуть, так гласили пророчества, но знаем и то, что вы не боги, что ваш приход — наказание… Мы рассеемся, как пыль на ветру. Вы избавили нас от ложной надежды, теперь мы можем уйти, ибо это Солнце уже не удастся зажечь даже кровью всех людей и животных Земли… Теперь мы знаем, что, нанося нам удары кинжалом, вы стремитесь утвердить самих себя. Знаем, что привел вас сюда не ваш бог, а, скорее всего, вы бежали от собственных демонов…
На рассвете послышался глухой гул, будто исходивший из недр земли. На горизонте появилось огромное облако пыли. То был поток животных, буйная орда бизонов, чудовищное стадо диких быков. Наши вожди, стоя на камнях, с благоговейным чувством глядели на рождающееся в пустыне зрелище мощи, вслушиваясь в громовой топот. Дулхан полагал, что они движутся следуя движению звезд. Они всегда проходят по одному и тому же пути, оставляя глубокую полосу, протоптанную их копытами в твердой почве, подобную пересохшему руслу, заваленному грудами навоза. Еще говорил Дулхан, что их стадо знает или чует потаенное течение воды под землей и умеет находить места, где вода эта выходит на поверхность. Там бизоны-вожаки и могучие самцы затевают жестокие бои за первенство и за самок. Устанавливается новая иерархия старшинства, власть меняется. Избирают лучших — тех, кто лучше знает путь звезд и места, пригодные для жизни.
Облако пыли окутало нас так плотно, что день превратился в ночь. Мычанье, глухое громыханье тысяч копыт. Мычанье и густой запах огромного, слитого воедино зверя, многоголового дракона. Спасаясь от пыли, мы прикрыли лица руками. Попробуешь говорить, голос исходит из груди хриплый, дрожащий.
И тогда молодые воины, обуянные жаждой показать свою храбрость, пошли навстречу. Они приблизились к ревущему потоку быков, некоторые рванулись вперед с необычной дерзостью и стали бросать старательно изготовленные копья из обожженного дерева. Один попытался ухватить быка за рога — лишь мгновение продержался он и тут же был сброшен под тысячи копыт. Растерзанный, он исчез в земле, взрыхленной диким стадом. И следа не осталось от этого храбреца.
Женщины и дети под охраной воинов прошли в некотором отдалении от стада. За ними поплелись старики, напрягая последние силы, чтобы прожить последнее свое лето.
Я должен был уйти по длинному пути среди зарослей маиса. Касик палкой начертал на пыльном грунте две дуги — одну против другой. Та, что указывала дорогу среди маиса, изгибалась к югу, к берегу другого бескрайнего моря, потом входила в землю мексиканцев и высоких гор, «таинственных вершин», как говорил касик. Вершин высоты невообразимой, «откуда спускаются Основатели, когда солнце скрывается за облаками».
В течение всего следующего дня воины и рабы собирали кал бизонов. К ночи одна из групп вернулась с кусками туши огромного быка. Он был ранен копьем и после долгой агонии упал в двух лигах от нашего лагеря. Кровь из внутренностей убитого бизона собрали и устроили пиршество, ритуальный смысл которого был мне непонятен. Колоссальную голову бизона поставили посреди импровизированного лагеря как некое божество. Касику в знак почтения поднесли отрезанные веки животного. Жир вокруг глаз, сырой, еще хранящий тепло тела, считается лучшим лакомством. Дулхану вздумалось угостить меня, и я не мог отказаться. Надо сказать, что отвращение тут больше от воображения, чем от самого вкуса. Я подумал, что ведь едал уже муравьев и червей в виде желе, уложенного на кору молодой сосны, и то, что я тогда глотал, не казалось мне слишком гадким. Зато полное удовлетворение я получил от чудесного жаркого, которое изготовили вечером из мяса этого гигантского бизона. Оно действительно было великолепным и напомнило мне лучшие харчевни далекой Андалусии. Желудок тоже способен пробуждать чувства ностальгии и меланхолии.
Касик отобрал несколько человек, и мы отправились на другой край этой пустыни.
— Ты должен пройти выучку, которую в юности проходят все наши воины. Без этого тебе не удастся достигнуть дороги среди маиса и входа в Священные Города.
Он назвал эту выучку чем-то вроде «опыта с землей-кормилицей».
Мы собрали все нужное для шалашей, и он отправил меня в пустыню в сопровождении двух сведущих колдунов.
— Ты должен знать и помнить, что тебе ничего не надо опасаться со стороны земли! Что ты сам есть земля. Хотя кажется, будто ты отпал от нее или тебя изгнали из нее твои близкие, те самые, что учили тебя жить. Но ты можешь вернуться, должен вернуться… — сказал Дулхан на прощанье.
Колдуны-знатоки, не говоря ни слова, как монахи-картезианцы, показывали мне места, где были еще не совсем высохшие корни или останки животных. С помощью двух камней и воды готовилась питательная бурда, и мне приходилось учиться самому трудному — глотать ее. Меня заставляли скрести землю, чтобы различать более съедобные комья. Если приглядеться, обычные горсти земли сильно отличаются и употреблять их можно по-разному. В первый и второй день я испытывал колики от «земли-кормилицы», потом привык к этой спартанской пище.
Дулхан говорил:
— Ты должен терпеть, белый человек. Земля, проходя через твое тело, отдает тебе свою сущность. Твои жилы питаются, и кровь приобретает силу, как от всякой другой пищи. Так человек приучается не бояться голода. Никогда не бояться…
Я научился истирать двумя камнями в порошок сухие корни и кожу игуан, твердую, как подошва. Колдун научил меня находить и ловить змей, изымать у них яд, давая им укусить краешек камня, а затем выпивать из них жидкость и кровь, а потом съедать их белое мясо, которое у иных змей столь же вкусно, как у креветок или у откормленных цыплят.
Думаю, что я тогда усвоил науку святого Антония в пустыне — наслаждаться месивом из гусениц, высасывать лапки скорпиона, словно высасываешь содержимое морских ракушек. Я приобрел опыт выискивать воду и извлекать ее из стволов и плодов смоквы и всяческих кактусов. Это вовсе не так уж легко. Колдуны же сумели бы добыть воду даже из камней или из книг библиотеки теологической литературы монастыря Санта-Клара.
Действительно, я полагаю, что моя тренировка была весьма полезной. Если ты приучаешься терпеть самое худшее и омерзительное, тогда уж тебе нетрудно выжить в любых неблагоприятных условиях.
…
КОГДА МЫ ВОЗВРАТИЛИСЬ, Я ОБНЯЛ АМАРИЮ И ДЕТЕЙ. У меня было грустное чувство начала неотвратимого конца. Я не мог связать их судьбу со своей, принести их в жертву, привезя в Испанию, которая видит в индейцах скорее занятных животных, чем людей.
Они были детьми земли. Амария рожала своих детей, как рожает их лань, как сейба отдает свои плоды. Я не учил ее испанским словам, потому что язык, знания изменяют человека. В течение тех лет молчание и жест сообщали нам больше, нежели слова. И она могла оставаться собой, частью своего народа.
Чорруко стараются, чтобы женщины их племени не ведали опасностей обширных знаний. В этом они очень сходны с нашими галисийскими горцами и с жестокими арагонцами.
Дети — Амадис и Нубе — бегали, вздымая пыль, по равнине с невероятной быстротой, вместе с другими малышами племени. Они проводили дни сообща, вне зависимости от возраста. Примерно так же, как в Испании, играли в игры, в которые взрослые играют уже всерьез, — они воображали себя воинами, раскрашивая лица глиной, или матерями, качая кукол из прутьев, или колдунами, пугая друг друга.
