Максим Лапшин - К Лоле
Банкет начинался с прохладцей. К вернувшимся из путешествия москванавтам прибавились захмелевший от пробки Читатель, Ян с подружкой, невзначай пообещавшей стриптиз, как только совсем стемнеет, и еще пара патронов из обоймы нашего этажа. Мы проголодались так, что ели в полном молчании, улыбаясь друг другу набитыми ртами. Я набросился на желанный винегрет, к которому присовокупил шпроты и бутерброды с острой корейкой. Было очень вкусно. Юрий с Оксаной почему-то сидели на разных концах стола. Неужели опять поссорились? Катя, которая орудовала вилкой медленнее остальных, застыла и вопросительным взглядом обвела стол. Тогда Юрий отодвинул тарелку, намереваясь произнести тост. Он встал, поднял бокал, оценил его прозрачность на свет и пригладил ладонью пиджачный лацкан. Я настроился на пять официальных минут, но Юра изменил своей традиции сложносочиненных речей.
«Я обещал Кате спеть, — проговорил он. — Поэтому, чтобы сейчас не произносить много фраз, я лучше исполню самое лиричное из известных мне произведений. Оно называется „Луна над Вероной“ и посвящается Николя и Кэти».
Юра зазвучал белиссимо итальяно. Он, как вурдалак, умеет преображаться в особенных обстоятельствах. На этот раз он вытянулся почти до потолка, накренился вместе с комнатой и вызвал маленькую синюю туманность у себя над головой. Когда он потушил последнюю ноту, мы в восторге зааплодировали. С порога шагнули новые гости, жаждавшие успеть к следующему взлету бокалов. Постепенно комната наполнялась: Ж. и М. притащили в своих сетях Александру, которую никто не видел раньше с подобной прической: распущенные волосы с завитушками на концах делали ее похожей на польскую певицу с черно-белой фотографической открытки тридцатилетней давности. Она посмотрела на меня немного игриво и тут же из архивной единицы превратилась в обольстительную чушь.
Я оглядел наш круг. Лола блекла. Тут все куролесило и шумело, а она стояла поодаль, неизменная и увлеченная собой. Однако нет… Если приглядеться, вокруг нее все же было удачное освещение, и она летала, как будто была поставлена на невидимые качели.
Николай протянул руку с бутылкой в мою сторону. Для крепких напитков у нас в комнате водится набор химической посуды. Наполнив мензурки доверху, он подмигнул мне и потянулся ложкой к «Дарам».
— Ты мне много налил, — запротестовал я, вспоминая историю с шампанским.
— Ничего, ты закусывай.
— Все равно много. Хочешь меня отравить?
— Что ты, наоборот!
Водка называлась «Красный Холм». Не знаю, где такой. Катя закурила и, кашлянув в сторону, обратилась к нам обоим:
— Ребята, пора зажигать танцы.
Стол вынесли в коридор и поставили поперек прохода. У Яна включили диско, соорудив около дверей колонну из динамиков. Повесили пиджаки на спинки стульев, отделились от стола и задвигали, закачали бедрами, привлекая в компанию всех, кто в это время появлялся на этаже и либо тут же замирал в растерянности, либо пытался по стенке незаметно проскользнуть к себе и своим уединенным занятиям — разумеется, тщетно.
Власта изящно извивалась, стоя на стуле, и решительно отбрасывала руки Яна, когда тот приближался, чтобы совлечь ее с шаткого подмостка на дрожащий пол. «Музыку громче! — звучали голоса из дали коридора. — Диджея на мыло!»
В разгар танцевального нон-стопа Катя вернулась к столу и устроилась в одиночестве, видимо желая перевести дыхание. К ней подошел Николай, но она его прогнала. Налила себе водки, выпила и закусила толстолобиком. Подозвала меня жестом. Ей было весело, она не испытывала ни малейшего разочарования, несмотря на то что была окружена незнакомыми людьми совсем не ее круга.
— Обязательно приезжай к нам в гости, — сказала она. — Отец обещал, что через пару недель мы будем в собственной квартире. Хотя, по правде говоря, я — никакая хозяйка.
— Хорошо, — ответил я, воображая себе пустую комнату с яркими обоями, а в ней по-прежнему облаченных в праздничное хозяев.
— У меня есть незамужние подруги. Одна, Жанна, великолепно готовит. Характер — золото. Даже мой первый муж, редкий зануда, расцветал, как аленький цветочек, когда она заходила к нам. Мы с ней занимались бальными танцами, правда, это было давно. Она тоже блондинка, немного пониже меня. Сейчас работает в «Самоцветах» на Арбате. Куся говорил, что у тебя нет постоянной девушки, ты якобы ищешь и очень разборчив. Это так?
— Ну да… Вроде того. Ищу.
— Ты не стесняйся. С высоты своего жизненного опыта могу тебе сказать, что с первого раза угадать невозможно. Прежде два-три раза обожжешься и только потом найдешь подходящего человека. Он, как правило, на дороге не валяется. Может даже случиться, что он не свободен, тогда опять начинается нервотрепка. С моей ближайшей подругой именно так и вышло. Она уже три года встречается с женатым мужчиной. На эти выходные они уехали в пансионат, поэтому я ее не пригласила.
Катя собиралась продолжать, но нас обступили люди с надетыми на вилки помидорами и огурцами, сигнализирующие при помощи сильно разнящихся изысканностью формы сосудов неудержимую готовность выпить сейчас и балагурить дальше. Женский голос спросил, куда намечено свадебное путешествие. «В Питер», — ответил возникший из массовки Николай. Он встал позади Кати и положил руки ей на плечи. Над белой манжетой покачивалась крупная капля рубиновой серьги.
Я вспомнил, как около года назад бродил ночью на канале Грибоедова в поисках крылатых львов, охраняющих мост. На колоннаде собора происходило свидание, проспект затих и прислушивался, какие звуки раздаются поблизости. Несмотря на сумбур на обоих флангах зрения, где воздевали к небу, а точнее, к потолку, разномастную посуду, тогдашняя тишина явилась вновь. Мне захотелось найти неожиданный способ, как выключить разом шум и превратить коридор, утыкающийся в зеленую батарею и закрытое фанерой окно, в Невский проспект и золотой шпиль на горизонте. Думаю, такое понравилось бы всем.
«Я шел по темной улице вдоль канала», — начал колдовать я, но меня никто не слушал. Публика была захвачена известием, что на свадьбе может появиться Яша Кораблев. «Было бы здорово», — закивал кому-то в ответ Николай и наклонился, чтобы объяснить Кате природу общего восторженного импульса. Вообще-то Кораблеву невозможно дать краткую характеристику. Назвав его, к примеру, «бациллой веселья», упускаешь из виду обширную географию его приключений, сказав, что он не кто иной, как «беспачпортный бродяга в человечестве», не принимаешь во внимание его талант скрупулезного рисовальщика, а также оптимизм, способный рассеять любой туман, выползающий из дверей деканата во время сессии. Его прибытие сюда могло быть приравнено к фейерверку-сюрпризу, и хотя оно шло не с пригрезившейся только что стороны, я чувствовал, как подключаюсь к единому желанию. Праздничный котел готов был вскипеть, поэтому сию же минуту требовался волшебник с баночкой разноцветных специй и хрустальными лягушками, волшебник, способный обернуть все это ему одному ведомой игристой изнанкой.
М. обезоружил наши надежды. «Кораблев в бегах, — сказал он. — Разве вы не слышали, что его вчера загребли в милицию за употребление алкоголя в общественном месте? За несчастную бутылку пива, правда, седьмую по счету, остальные стояли по стенке в ряд, а в сумке оставалось еще две, в тамбуре электрички, причем в тот самый момент, когда герой облегчался. Дело было так. Машинист объявил: „Станция Новоподрезково“. Двери открылись, и, здрасьте вам, перед ним на перроне двое легавых, а он им прямо на ботинки. Произошло, так сказать, задержание во время недержания. Ратуя за мирный исход дела, Кораблев предлагал своим без пяти минут конвоирам вместе выпить за давно прошедший, но ничего страшного, День святого Патрика. И пытался показать, как св. Патрик скорбно выглядел при жизни. В отделении его посадили в „обезьянник“, где он принялся петь ирландские баллады, чтобы как-то освежить дух, кстати сказать, в обоих смыслах очень неважный, своих собратьев по несчастью, которые таращили на него пустые зенки и скребли грязными ногтями небритые рожи. У Кораблева при себе не оказалось ни единого документа, даже паршивого студака, не было ни копейки денег, и вдобавок ко всему помощник дежурного отчего-то испытал к нему личную неприязнь. Так что общая картина складывалась далеко не радужная. Рассудив эдак, Яша втянул живот — он ведь не такой, как пиводородный, да-да, не π-водородный, а пиво-дородный Ж. — и протиснулся между вертикальными прутьями клетки. К счастью, ротозеи спохватились слишком поздно. Яша метелицей — и до вокзала. Там его видели во время посадки на „Янтарь“, где работает проводником его дядя. Кораблев сказал: „Это не бегство, а временный вынос тела. Я ведь выложил в ментовке все сведения о себе. Пусть пишут письма, после этого я вернусь“. И уехал».
