Сьюзен Баркер - Сайонара
Внутреннее море синело и пенилось у дамбы. Я прищурился на солнце, безобидно сиявшее сверху – желтое и круглое, словно нарисованное рукой ребенка с помощью фломастера. Солнечные вспышки пробивали фотосферу, а затем исчезали, невидимые никому, кроме меня.
У входа в океанарий Осаки со стороны моря спрятаться было негде. Единственным укрытием мог стать автомат по продаже пива «Асахи», за которым я и схоронился, прижавшись к проводам; у бедра нежно пыхтел компрессор. Своим гипервидением я обогнул автомат и увидел, что Мэри купила холодный зеленый чай у прилавка с прохладительными напитками. С мороженым в руке она стояла и смотрела на море. Гипнотические колебания стальных волн тянули Мэри за собой.
На мгновение она забылась, завороженная четырнадцатью миллионами семьюстами девяносто двумя тысячами девяносто литрами холодной сероватой воды. Если ее трогает такое обычное природное явление, как вода, то какие чувства должна испытать Мэри от скольжения по обширным пастбищам гиперпространства? Что она ощутит, когда столкнется с постоянной Планка, увидит, как электроны со свистом проносятся мимо ее носа?
Она медлила перед входом в кроличью нору. И именно я втолкну ее туда.
Внутри было влажно и сумрачно. С верхнего этажа доносился несмолкающий гвалт, который устроил четвертый «А» класс начальной школы Асихара, резвившийся в секции тропических рыб. Тридцать пять визжащих, скулящих, жующих всякую гадость и дразнящих рыб за стеклом восьмилетних поросят. Я испытал укол жалости к госпоже Кобаяси, их воспитательнице. Разве она виновата в том, что Такума-чен забыл ингалятор от астмы, а Аки-чен засунул фиолетовую горошину «М amp;М» в правую ноздрю? Ежедневная девятичасовая таблетка валиума помогала плохо, но госпожа Кобаяси благоразумно рассудила, что, учитывая сегодняшнюю экскурсию, не помешает еще половинка.
Я следил за декартовскими координатами передвижений Мэри, пока она не остановилась перед ограждением с королевскими пингвинами. Когда я подошел, Мэри смотрела, как пингвины вразвалочку бродят по загону. Она задумчиво развернула мороженое, слизнув капельку с пальца. Я присел на корточки за маленьким аквариумом с морскими ежами в десяти метрах от нее. Мэри считала, что находится в помещении одна. Она размышляла.
Интересно, а пингвины действительно падают на спину, чтобы увидеть пролетающие самолеты? Вот бы пролетел один, я бы посмотрела. Наверное, не следовало говорить Юдзи, что я пойду сегодня сюда. Он решит, что я с причудами, раз таскаюсь в океанарий в одиночку…
Если бы она знала, что отсутствие взаимопонимания – не самая серьезная проблема в их отношениях! Иногда созерцание сокровенных мыслей Мэри приводило меня в ужас. Она напоминала мне маленькую девочку, которая мнется рядом с рычащим логовом, а волчьи клыки подбираются все ближе.
Мэри прижала нос к стеклу. Один из пингвинов близоруко уставился на нее. Пингвин видел ее расплывчатое розовое лицо и высокую прическу, которая казалась ему фонтаном брызг, вырывающимся из дыхала кита-убийцы. Дрожь потрясла Иннука. Он подобрался поближе к своей сестре Иглопук, которая спала, уткнув клюв в пушистое крыло.
Я скользил в тени, усердно отслеживая перемещения Мэри от автомата с буклетами к игрушечной субмарине. В секции тропических рыб я укрылся в подсобном помещении, где хранились швабры и ведра. Сквозь дверь и древесины бальза я наблюдал, как в свете испарений. Мэри медлит у аквариума с тихоокеанскими морскими ангелами. Она постучала по стеклу, пытаясь привлечь внимание крошечных полосатых анемонов, бездумно шныряющих за стеклом.
Мэри обнаружила курьезную тягу к самке моржа весом в тысячу двести шесть килограммов в период течки, которой владелец аквариума дал имя Мэрилин. Моржиха развалилась на мокром бетоне, раскинув плавники и подставив солнцу усатую морду. Процент ее мышечного гемоглобина был опасно низок – у человека подобное состояние именуется синдромом хронического переутомления. Моржиха проводила девяносто четыре и восемь десятых процента своего времени в одной и той же позе на маленьком клочке бетона.
На входе я юркнул под плакат из алюминиевой пленки.
– Дедушка, гляди, Челюсти!
Перед главным аттракционом океанария «Оскар – кит-убийца-альбинос» маленькая девочка с косичками, как у Покахонтас, скакала на одной ножке и дергала за рукав дедушку.
– Что-то потерял? Тебе помочь? – очень тихо спросил он.
Какое твое дело, старый… Я зашипел на него, призывая молчать. К счастью, Мэри так спешила посмотреть на Оскара-кита-убийцу-альбиноса, что ничего не заметила. Пожав плечами, дедушка притянул к себе внучку и убрался восвояси.
В бассейне двадцать четыре на восемнадцать метров Оскар нарезал круги в среднем со скоростью тридцать четыре километра двести метров в час – превосходный, пышущий здоровьем образец. Сквозь перегородку из перспекса Мэри наблюдала за белым брюхом смертельно опасного кита у себя над головой. Она воображала, что кит пробьет стекло, и его челюсти сомкнулся на ее плоти. От ужаса и удовольствия Мэри вздрогнула. Откровенно говоря, ничего подобного даже не приходило киту в голову. Он был потерян и смущен. Аквариум разрушил систему эхолокации кита. Все сонарные сигналы, которые он посылал, разбивались о стеклянные стены. Последние пятнадцать месяцев Оскар безуспешно пытался пробиться сквозь лабиринт зеркал и вернуться к побережью Норвегии. В изнеможении кит поднялся к поверхности и выбил хвостовым плавником фонтан брызг. Затем издал свист и снова погрузился в воду. Мэри с завистью смотрела на Оскара. Должно быть, ему весело. Здорово быть китом-убийцей и так вот свободно летать под водой…
Мэри и не подозревала, как похожи они с Оскаром Кит вертел хвостом и прыгал через обруч за порцию рыбы, а она каждый вечер натягивала на себя невозможно узкое платье и развлекала клиентов сладкими речами ради денег. Бар – такой же зверинец, как и океанарий, только туда ходит другая публика.
На периферии гиперпространства разоблачаются все тайники вселенной, провозглашая конец частной жизни.
Мэри подобрала выпавшую прядь волос и засунула ее за ухо, разглядывая, как торопятся по песчаной насыпи крабы-отшельники. С самого первого проникновения в гиперпространство я знал о Мэри все. Вообразите, что знаете человека так близко, что можете просчитать, как быстро растут у него ногти (0,000001 миллиметра в секунду). Ни разу не поцеловав ее, я мог сказать, какова на вкус ее слюна (никотин и жимолость), я знал все ее потайные страхи, толпящиеся в душе (лягушки и высокие стремянки).
Существует расхожий миф, что вокруг предмета любви должна сохраняться аура таинственности, что разоблачить тайну – все равно что облить предмет вашей одержимости стоячей водой из пруда. Мне кажется, в такой любви есть что-то нечистое… Страсть, которая способна выдержать зрелище мышц толстой кишки, проталкивающих к естественному выходу то, что недавно съела ваша возлюбленная… вот это я называю истинной любовью.
Наша прогулка по океанарию Осаки завершалась Мэри пора было спешить на работу. Уже в метро я вспомнил, что оставил дома рабочую одежду, сошел за одну станцию до Мэри и отправился к себе. Я добрался до дома за тридцать минут до начала смены. И тут меня настигли последствия бессонницы. Я решил поспать минут десять. Ровно через сто три минуты меня разбудило раздраженное звяканье телефона. Пора перепрограммировать свой внутренний пространственно-временной механизм. На расстоянии семи километров трехсот восьмидесяти метров к востоку Мама-сан нянчила в кабинете трубку телефона. На ней был фиолетовый халат с поясом и колготки с поддерживающим эффектом от варикоза. Господин Бойанж сидел в своей дневной постельи в форме розочки и жевал очередной трофей. Я поднял трубку и осторожно прижал к уху.
– Добрый вечер. Здесь живет Ватанабе Ихиро? – холодно осведомилась Мама-сан.
Я утвердительно вздохнул.
– Превосходно! Я, собственно, звоню, чтобы выяснить, собирается ли господин Ватанабе сегодня на работу? Потому что если не собирается, мы вынуждены сообщить, что ему следует искать другое место работы, где он сможет преспокойно бездельничать!
– Я проспал, – сказал я.
Мама-сан с шумом набрала воздух. Однако она не собиралась спускать все на тормозах.
– У тебя есть пятнадцать минут.
– Я…
– Мы подали клиентам крекеры из морских водорослей и сказали, что еда будет позже, потому что наш повар – бесполезный идиот. Если ты не появишься через пятнадцать минут, я скажу им, что еда будет позже, потому что наш теперь уже бывший повар – бесполезный идиот.
Мама-сан швырнула трубку, а я так и остался стоять с обморожением уха третьей степени. Обессилев, Мама-сан наклонилась к господину Бойанжу, чтобы приласкать его – танцующая самбу процессия бактерий переместилась с его шерсти на ее накрашенные помадой от Шанель губы. Я проглотил витамин С и натянул кроссовки. Маме-сан повезло, что я использую работу в баре как маскировку. Если бы не Мэри, я бы и трубки не поднял.
