Давид Фонкинос - Леннон
Я надевал очки и пытался вглядеться в мир, однако наркотики разворачивали мои видения на сто восемьдесят градусов. В результате я смотрел в себя. Изучал мир своей души. И мои композиции приближались к ее секретам. Если альбом Rubber Soul появился на свет благодаря траве, то Revolver — благодаря кислоте. Мы все тщательнее работали над студийными записями. Мы уже не воспринимали свою музыку исключительно как номера для концертов. Искали что-то новое, экспериментировали. Джордж Мартин адаптировал наши изыски к реальности. Eleanor Rigby, написанная Полом, стала первой в истории рока песней, исполнявшейся только под струнные. Теперь мы гораздо больше внимания уделяли текстам. In My life, бесспорно, стала моей первой великой песней. Ну да, понимаю, звучит глупо. Но я хочу сказать, что это была первая песня, которую я отыскал где-то в глубине себя и которая не была связана с поверхностными проявлениями моего легкого таланта.
В ту пору я начал сочинять много песен, но чувствовал, что изнутри меня гложет пустота. Меня больше ничто по-настоящему не волновало. Я был в депрессии, сам того не понимая. Сидел дома, уставившись в телевизор. Подсел на Meet the Wife[13] — мыло для английских домохозяек. Синтию моя увлеченность сериалом приводила в растерянность. Телевизор у меня дома вообще не выключался, хотя работал без звука. Ящик превратился для меня в своего рода опору, некий светящийся предмет, действовавший успокаивающе. Я мог за целый день не произнести ни слова. Рядом был сын, он играл у меня на глазах, но мне было на него плевать. Семейная жизнь не принесла мне счастья; присутствие жены меня душило, но моих страданий никто не видел, потому что удушение происходило в тишине. Синтия была ласковой и наверняка осчастливила бы многих и многих мужчин, но во мне она вызывала только копившуюся злость. Мы делили с ней эту жуткую гармонию пустоты. Наше супружество было плоским и лишенным жизни. В ту пору я часто думал о смерти. Не скажу, что меня влекло самоубийство, нет, со мной происходило нечто еще более странное: я убивал себя собственной жизнью. Я постепенно превращался в живой труп.
Не знаю, понимал ли я это тогда, но мне удалось не пойти окончательно ко дну только благодаря Полу. Он приходил ко мне, неизменно в хорошем настроении, как в пятнадцать лет. Приносил песни и говорил, что пора подумать о новом альбоме. Что хватит мне киснуть, надо работать. Пожалуй, именно в этот момент он и завладел «Битлз». Но он не крал у меня группу. Просто он вкладывал в нее больше сил, чем я. Трудно назвать это путчем. Что может быть проще, чем занять место тени? Revolver стал последним альбомом моего господства, последним альбомом, в котором я еще выступал лидером созданной мной группы. Я вел растительную жизнь, и Пол пришел, чтобы пробудить меня от летаргии и поделиться идеей альбома Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.
Когда я услышал это название, то сказал: почему бы и нет. На больший энтузиазм я был не способен. Я даже не догадывался, что альбому предстоит стать самым революционным в истории всех времен и народов. Сам я его не очень люблю и никогда не слушаю. Будь моя воля, я бы все из него повыкинул, за исключением, может быть, A Day in the Life, да и то не уверен. В то время песни, выходившие на сорокапятках, никогда не включали в альбомы. Возможно, с моей Strawberry Fields Forever и Penny Lane Пола альбом получился бы лучше. Мне это все до лампочки. Сегодня все это кажется таким далеким. Помню только бешеное удовольствие, с каким мы ловили всякие слухи о себе. На гастроли мы больше не ездили, пластинок не выпускали, ну вот все и решили, что мы спеклись. Но мы-то знали, что готовим нечто невообразимое. Мы знали, что скоро всем им покажем. Мы были первыми, кто месяцами не вылезал из студии. Деньги летели как в бездонную бочку. Мы по несколько дней работали над одной песней. Вылизывали как могли. Разбирали по косточкам каждый фрагмент. Ринго маялся от скуки. Он потом говорил, что, пока мы писали этот альбом, лично он освоил… игру в шахматы! Это правда, альбом был композиторский, а не исполнительский. Мы написали для Ринго красивую песню, чтобы ему было что спеть. With a Little Help from My Friends — это ода дружбе, идеально соответствующая характеру Ринго. Кокер спел ее в Вудстоке, превратив в нечто грандиозное. Помню также, что Хендрикс исполнил песню Sgt. Pepper на концерте ровно через три дня после выхода альбома. Забавно было наблюдать, как наши психозы мигрируют в чужие.
Потом была целая история с обложкой. Нам и здесь хотелось проявить оригинальность. И мы решили поместить на нее всех артистов, которыми восхищались, составить этакое лоскутное одеяло из знаменитостей, такой сумасшедший коллаж, нечто вроде эмоционального пантеона нашего века. Мы сильно сомневались, что удастся получить все необходимые разрешения. Фирма грамзаписи уговаривала нас отказаться от этой идеи. Замучаемся по судам бегать, предупреждали они, а на штрафах вообще разоримся. Но мы настояли на своем. Альбом вышел перед самым летом шестьдесят седьмого года. До сих пор он считается величайшим в истории рок-музыки. Здорово было наблюдать за реакцией публики. От наступавшего лета пахло революцией. Люди стали по-другому мыслить, иначе одеваться, и вот мы преподнесли им саундтрек эпохи.
Но этим дело не кончилось. Вскоре я сочинил нечто вроде гимна — All You Need Is Love. Брайан уже некоторое время просил нас написать песню для телепередачи, которую собирались показывать по всему миру. Это был первый опыт спутниковой трансляции. Я дал ребятам послушать недавно написанную песню, и они сказали: то что надо. С этого началось мое помешательство на гуманитарных ценностях. Перед началом эфира меня трясло от страха. До тошноты. Мы знали, что будем петь перед аудиторией в четыреста миллионов человек. Все время передачи я жевал резинку, и зрители решили, что это клево, а я просто-напросто пытался хоть немного сбросить дикое напряжение. Распустить узлы, стянувшие живот. Нас слушало много наших друзей. Вы не представляете себе, что это было такое. Неслабый выход на человечество. А если бы советские власти в последний момент не отказались транслировать шоу, зрителей было бы еще как минимум на сто миллионов больше. Мы завладели ушами всей планеты. Но среди этих миллионов людей уже был человек, для которого я пел. Не знаю, сознавал я это или нет, но любовь уже жила во мне, она уже зародилась, и пути назад не было. Хотя нет, не думаю, что в тот момент я об этом знал. Просто в сердце начала тикать мина замедленного действия.
За несколько месяцев до того, девятого ноября шестьдесят шестого года (опять девятка!), я познакомился со странноватой художницей. Эта женщина, которую я часто видел во сне, хотя и не знал ее, эта женщина, которую я видел в своем воображении, не представляя, как она выглядит на самом деле, эта женщина, о которой я мечтал, как страдающий мученик мечтает об избавительнице-смерти, эта женщина, чей портрет я мысленно рисовал в надежде, что она спасет меня от небытия, — эта женщина проникла в мое сознание и прочно заняла в нем свое место, и миллионы людей на ее фоне начали уменьшаться и исчезать, тая в тумане любви к одному-единственному человеку, человеку, превращающему остальной мир в ничто; да, вот оно, высшее определение любви, — это человек, превращающий остальной мир в ничто.
Сеанс четырнадцатый
Пол гораздо больше, чем я, интересовался всякими модными тенденциями. Пока я прозябал в своем буржуазном пригороде, он мотался по Лондону и посещал художественные галереи. Мне кажется даже, он приложил руку к созданию «Индики» — книжного магазина и галереи, в которой я познакомился с Йоко. Она выставляла там свои работы. Меня уговаривали туда сходить, говорили, что мне наверняка понравится. Не знаю, почему я согласился. Не иначе, сработало предчувствие. Меня же без конца куда-то приглашали. Заполучить к себе битла — это что-то да значило. Если я на секунду загляну на ее выставку, она потом сможет раззвонить по всему городу, что Джон Леннон лично явился посмотреть на ее творения. И это сразу подняло бы ее престиж. Художники нуждались в поддержке и, разумеется, стремились вытрясти из вас бабки. Вот почему я их побаивался, чуя западню. Сколько таких мест я посетил, и повсюду люди пялились на меня, шушукались у меня за спиной, пытались прочитать мои мысли и ждали моего вердикта как пророчества о конце света. Но на сей раз все было по-другому. Мне предложили посмотреть выставку до ее открытия. День меня устраивал, и я сказал да.
Я вошел и в уголке увидел эту японку. У меня и мысли не возникло, что это художница; скорее я принял ее за экспонат выставки. Она не двигалась и смотрела на меня странным взглядом. Но потом вдруг бросилась ко мне. Позже она рассказала, что не узнала меня, потому что никогда не видела «Битлз». Слышала только про Ринго, потому что по-японски его имя означает «яблоко». Зато, несомненно, многого ждала от встречи со мной. Должно быть, ее заранее предупредили, что я важная птица, к тому же богат и щедр. И бросилась она не к мужчине, а к меценату. Ее улыбка показалась мне немного натянутой. Но в тот день я пребывал в благостном настроении. Мне хотелось новых впечатлений. Хотелось, чтобы кто-то меня удивил, заинтриговал. И она меня не разочаровала.
