Анхела Бесерра - Музыка любви
В два часа дня хозяйка пансиона обнаружила в коридоре Жоана Дольгута на грани обморока. Исполнившись сострадания, добрая женщина тут же приготовила ему отвар из провансальских трав, заметив мимоходом, что он лечит не только желудочные недомогания, но и сердечные.
Спустя два часа и потеряв добрых два килограмма, бледный как привидение Жоан вернулся в Канны. Встреча была назначена на берегу у мола, неподалеку от гавани.
Он увидел ее издалека. Соледад шла, опираясь на руку кузины, и выглядела такой слабой и хрупкой, словно вот-вот растает в воздухе. В своей трогательной беззащитности она казалась еще прекраснее.
— Кузине нездоровится, — строго сказала ему Пубенса после обмена приветствиями. — Лучше бы вам отложить прогулку на другой день.
— Как пожелаете, сеньорита, — растерянно пробормотал Жоан.
— Нет-нет, кузина! Я прекрасно себя чувствую, клянусь!
Соледад говорила чистую правду. При виде Жоана она ожила, румянец вернулся на ее щеки. Одним своим присутствием он излечил ее от всех хворей. Присущая ей энергия снова била ключом. Она умоляюще смотрела на кузину.
— Хорошо же, но потом не говори, что я тебя не предупреждала. Я останусь с вами... — она добродушно усмехнулась, — но буду держаться на расстоянии. Если понадоблюсь, позовете.
Все трое сели на автобус, чтобы добраться до пляжей Жуан-ле-Пена. По дороге Соледад наслаждалась совершенно новыми для себя впечатлениями. Ехать на автобусе, смешавшись с толпой местных жителей, оказалось очень занятно. Всю жизнь она перемещалась на личном автомобиле отца, с шофером и в сопровождении слуг — откуда ей было знать, чем дышит простой народ? А тут люди вели себя совсем иначе, чем она привыкла: непринужденно переговаривались, громко смеялись. Ей нравилось сидеть среди этих шумных, бесхитростных французов, смотреть, как они входят и выходят на остановках. С Жоаном они не обменялись ни словом — стыдливость сковывала им языки, — но думали об одном и том же: погода никуда не годится для их затеи. Ожидать ветра в июле — вообще дело ненадежное, а сегодня, казалось, и вовсе ни единый листик не шелохнется до вечера. Однако Жоан упрямо верил, что его верные змеи не подведут. Он хранил их в ресторанчике своего доброго друга, мадам Тету, которую время от времени навещал, пока она готовила буйабес[11] для посетителей.
— Жоан Дольгут! Какой приятный сюрприз! — как всегда радушно приветствовала его она. — Что привело тебя ко мне, — тут она заметила его спутниц, — да еще в столь изысканном сопровождении?
— Мадам Тету, позвольте представить вам сеньориту Соледад и ее кузину Пубенсу.
Девушки с безупречной вежливостью поздоровались.
— Я пришел за своими змеями.
— Какие змеи в такую погоду, Жоан?
— Знаю, но они все равно мне нужны.
Соледад и Пубенса остались в ресторане, который в этот час был закрыт, и из его незатейливых окон любовались морем. Мадам Тету спустилась с Жоаном в подвал за змеями.
— Где ты нашел этого ангелочка? — ласково спросила старушка.
— Боюсь, мадам, что она спустилась с неба и через несколько дней снова нас покинет.
— Ты влюблен, мой мальчик, по глазам вижу. — Мадам Тету вытерла руки о фартук и заботливо пригладила ему волосы. — Не упускай свой шанс, настоящая любовь случается всего раз в жизни, и если не воздашь ей должное, то будешь несчастен до конца своих дней...
Вытащив связку ключей, она открыла зеленую дверь, изъеденную влагой и морской солью.
Этих воздушных змеев он мастерил своими руками, коротая одинокие часы досуга. Затачивал тонким ножом стебли тростника, раскрашивал восковую бумагу и сооружал цветные восьмиугольники, к которым потом приделывал длинные хвосты из зеленых, оранжевых, синих, желтых и красных лоскутков. (Мадам Жозефина одобряла его рукоделие и положила ему с собой в котомку про запас целый ворох всевозможных обрезков ткани.) Благодаря своим радужным шлейфам его змеи в полете выглядели великолепно, затмевая всех прочих. Сейчас они пахли плесенью от долгого бездействия, но, как только Жоан отряхнул их от пыли, заиграли не хуже прежнего.
Помогая приводить их в порядок, мадам Тету великодушно предложила:
— Сегодня вечером, если хочешь, приходи со своим ангелом ко мне на буйабес, я приглашаю. У меня он особенный, такого нигде больше не отведаешь. Приходи, мой маленький принц. — Она добродушно подмигнула.
— Благодарю вас, мадам. Только, видите ли, у меня сегодня что-то неладно с желудком.
— Мой маленький принц... — ее голос потеплел, — желудок тут ни при чем. Любовь это, и ничего более. И знаешь, что я тебе скажу, mon cherie[12]? Любовный недуг только любовью и лечится. Томление усугубляет симптомы, но и пресыщение тоже. Это лекарство нужно научиться принимать в меру.
— Что вы говорите, мадам!
— Уж послушай старуху, которая и сама любила когда-то... Никто не разбирается в любви лучше стариков.
Жоан поднялся по лестнице, неся в руках змеев; их роскошные хвосты лениво волочились за ним по полу. Он обещал мадам Тету, что они придут вечером, хотя еще не решил, когда и как сказать об этом девушке. Наверху Соледад ждала его в одиночестве. Пубенса, предвидя, что скоро станет третьей лишней, ушла на пляж, дабы в тишине и покое почитать «Мадам Бовари». Через окно Соледад показала Жоану, где расположилась кузина, — издалека еле виднелось ее лиловое платье на берегу моря.
Они сердечно попрощались с хозяйкой и вышли из ресторана, веселые и довольные. От утреннего недомогания не осталось и следа.
Все дальше уходили они по набережной от того места, где сидела Пубенса, попутно высматривая удобный песчаный пригорок, на который можно забраться и подождать ветра. Но летний воздух оставался неподвижен.
— Где прячется ветер, когда не дует? — спросила Соледад, не сводя с него влюбленных глаз.
— В твоей душе, — улыбнулся Жоан, вкладывая в ответный взгляд всю силу своего чувства.
Он не смел позволить себе большего, чем просто смотреть на нее, но желание ее поцеловать потихоньку становилось невыносимой мукой. Вместо этого Жоан вытащил из кармана карандаш и листок бумаги, который разорвал надвое и половинку протянул Соледад, чтобы она записала желание. Затем подробно посвятил ее в искусство управления воздушным змеем.
— Только писать нужно искренне, с открытым сердцем, — предупредил он напоследок.
— Ты первый, — испуганно попросила она.
Жоан взял карандаш и мелкими-мелкими буквами, чтобы уместить свою мечту на маленьком клочке бумаги, исписал его от края до края. Перечитав написанное и поцеловав листок, он сложил его по диагонали, надорвал посередине и убрал в карман брюк.
— Прочитать тебе не могу, иначе не сбудется, — пояснил он.
Соледад задумалась, покусывая кончик карандаша.
Наконец ей удалось поймать нужный настрой, и слова полились сами собой. Пока она излагала на бумаге свое заветное желание, словно вздох вырвался у моря — и легкое дуновение ветерка ласково коснулось ее волос. Теплый и еле заметный, но все-таки ветер! По мере того как она выводила строку за строкой, он становился все ощутимее.
— Боже, Соледад! — восхитился Жоан. — Ты умеешь призывать ветер!
И действительно, бриз неуклонно усиливался. Когда она закончила, клочок бумаги уже рвался у нее из рук. С торжествующей улыбкой Соледад сложила его, в точности повторив действия Жоана, и, целомудренно отвернувшись, спрятала за корсаж.
Призванный ею ветерок тем временем разошелся, разгулялся по побережью, грозя превратиться в самую настоящую бурю. Соледад подбросила своего змея, и тот взмыл вверх, распуская свернутый кольцами хвост, затрепыхался, заметался по воздуху, чуть не сбив девушку с ног. Жоан бросился на помощь. Соледад звонко хохотала, глядя, какие пируэты ему приходится выделывать, чтобы выровнять змея, который словно отплясывал какой-то безумный чарльстон, дергаясь то влево, то вправо. Разноцветный лоскутный хвост затейливо извивался в воздухе.
Справившись наконец со змеем, юноша передал бечевку Соледад и запустил своего, до сих пор покорно лежавшего на земле. Жоан бежал с ним по пляжу, пока ветер не сжалился и не подхватил змея, принимая его под свою опеку. Теперь в небе танцевали два змея, сходясь и расходясь, будто дразня друг друга ритмичным покачиванием элегантных хвостов. Пришла пора отправить вверх по веревке свои желания.
Жоан обернул свой листок вокруг веревки в самом низу, закрепив его в месте надрыва. Соледад последовала его примеру. Повинуясь порыву ветра, послания решительно заскользили вверх.
Чем выше поднимались бумажки, тем беспокойнее вели себя змеи. Справляться с их виражами становилось все труднее. Увидев, что веревки вот-вот перехлестнутся, Жоан попытался отойти подальше, но не успел. Змей Соледад сделал головокружительный скачок и обвился вокруг его змея. Внезапно небо из лазурного стало серым. Ветер утратил свое игривое дружелюбие и с нарастающей жестокостью принялся швырять яркие восьмиугольники по воздуху, все больше запутывая веревки.
