Андрей Шляхов - Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами
Порой следователи (их много) меняют гнев на милость. Помните, у Высоцкого:
«Нам будут долго предлагать — не прогадать.
— Ах! — скажут, — что вы, вы еще не жили!
Вам надо только-только начинать… —
Ну, а потом предложат: или-или».
«Или-или» проваливается, и вас бьют снова. Долго.
Потом устраивают вам «конвейер». Допрашивают без передышки, сутками напролет. Следователи меняются каждые шесть-восемь часов, а вас сменить некому. Потом один из следователей вдруг добреет и заводит старую песню о насущном.
«И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде.
Но мы откажемся… И бьют они жестоко,
Люди, люди, люди…»
Исчерпав все средства, уставшие следователи выдвигают вам ультиматум:
— Подумай о семье, — говорит один из них, безликий, как и остальные. — Если не сознаешься, если будешь продолжать упорствовать, твою жену арестуют, а ребенка отправят в детский дом.
Помолчит и добавит:
— Соглашайся, тебе все равно подыхать, а они могут жить…
Королева арестовали двадцать седьмого июня 1938 года.
Четвертого августа того же года, проведя в застенках НКВД, а именно в Бутырской тюрьме, месяц с небольшим, он сознался в том, чего никогда не делал. Признал свою вину по всем предъявленным «следствием» обвинениям.
Признал свое участие в никогда не существовавшей антисоветской террористической и диверсионно-вредительской троцкистской организации, действовавшей в научно-исследовательском институте № 3 Народного комиссариата оборонной промышленности. Признал, что намеренно допускал срыв отработки и сдачи на вооружение Рабоче-Крестьянской Красной Армии новых образцов вооружения.
Потом он, можно сказать, отдыхал. Сидел в душной темной камере и ждал суда.
Точнее говоря — того, что называлось судом.
Двадцать седьмого сентября 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством армвоенюриста Василия Васильевича Ульриха рассмотрела дело Королева и вынесла ему «справедливый» приговор.
Адвоката вредителю не полагалось — вся Военная коллегия состояла из председательствующего и двух его бледных теней.
Королев отказался от данных во время следствия показаний и объявил себя невиновным, пояснив, что следователи принуждали его к самооговору. На заявление подсудимого внимания не обратили.
Приговор оказался мягким… Всего-то десять лет тюремного заключения. Правда, эти десять лет легко могли превратиться в пожизненное заключение. Бывали прецеденты, и не раз.
Против собственной воли Сергею Павловичу пришлось покинуть давно уже ставшую родной Москву. Город, где оставались его жена и дочь.
Сначала был Новочеркасск, точнее — Новочеркасская пересыльная тюрьма, в которой осужденный Королев провел восемь месяцев.
Потом был Магадан, мрачная «столица Колымского края». Тоже пересыльная тюрьма, только, соответственно, Магаданская.
В конце концов, Королев прибыл на золотой прииск со звучным названием Мальдяк, где начал искупать несуществующую вину — давать Родине золото.
Звучит красиво — выглядит не очень. Возить тяжелые тачки с песком — не совсем подходящее занятие для инженера-конструктора ракет.
Сергей Павлович пишет письма в различные инстанции, пытаясь добиться пересмотра своего дела.
Мать и жена стараются добиться справедливости, действуя через влиятельных знакомых.
Но все эти усилия пропали бы втуне, если бы…
Если бы не грандиозные планы товарища Сталина, в которых много места отводилось войне. Да не простой, а победоносной!
Сталин был умным человеком (дурак не смог бы отбить власть у такого количества цепких и хватких соперников и так долго ее удерживать).
Сталин понимал, что войну выиграет тот, кто лучше к ней подготовится.
В какой-то момент Сталин должен был обеспокоиться тем, что «карающий меч революции» скоро оставит страну без квалифицированных кадров, в том числе и без конструкторов.
Да — стране нужны заключенные. Без их рабского труда при социализме ничего грандиозного не создашь. Ни Днепрогэса, ни Беломоро-Балтийского канала, ни Магнитки.
Но заключенный заключенному рознь. Ученый-изобретатель, катящий тачку с породой, это тот же микроскоп, служащий для забивания гвоздей! А забивать микроскопом гвозди — это вредительство.
«Карающий меч революции» слегка придерживают и переводят в другую плоскость.
Народный комиссар внутренних дел Ежов отправляется туда, куда с таким удовольствием и рвением отправлял других. К Богу в гости.
На его месте оказывается Лаврентий Берия. Этот будет поумнее своего предшественника — умудрится хоть и ненадолго, но пережить самого вождя.
Ценные кадры (разумеется, те кто остался жив) выдергиваются из мест не столь отдаленных и перебрасываются в места столь засекреченные, что кроме нескольких десятков посвященных о них никому не известно.
Тринадцатого июня 1939 года (вот и ругайте после этого чертову дюжину!) Пленум Верховного суда СССР отменяет приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 27 сентября 1938 года в отношении Сергея Павловича Королева.
Он возвращается в Москву.
Домой?
Нет, что вы — в Бутырскую тюрьму. Отмена приговора еще не переводит заключенного в категорию обычных граждан. Всему свое время. Пока что дело передается на новое расследование.
Десятого июля 1940 года Сергей Павлович Королев осужден Особым совещанием НКВД на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. За что? Да за старые грехи. За то, что (цитирую обвинительное заключение) «являлся с 1935 года участником троцкистской вредительской организации, по заданию которой проводил преступную работу в НИИ-3 по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения».
В ужасном положении оказался Сергей Павлович, с которым Советская власть играла в «кошки-мышки».
Полный надежд, окрыленный отменой несправедливого приговора, он со дня на день ждет освобождения, предвкушает встречу с домашними, задумывается о продолжении прерванной работы и… получает новый срок!
Всего на два года меньше прежнего. Велика радость, нечего сказать!
Отчаявшись добиться справедливости, Королев пишет письмо самому Сталину. Рискованный, надо заметить, шаг по тем временам. В ответ можно было получить еще один пересмотр дела с приговором к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу.
Еще одно письмо — Народному комиссару внутренних дел Берия.
И третье — Прокурору СССР Панкратьеву.
Тринадцатого сентября (снова эта чертова дюжина, будь она неладна!) 1940 года осужденного Королева как специалиста — авиационного конструктора — велено перевести в Особое техническое бюро при НКВД СССР. Сам Кобулов, можно сказать, правая рука наркома, распорядился!
Королев сразу же был переведен в «учреждение», которое называлось Центральным конструкторским бюро № 29 НКВД. Располагалось «учреждение» в подмосковном Болшево.
Условия в ЦКБ № 29 были не лагерными, а санаторными. Койки с нормальными простынями, одеялами и подушками, занавески на окнах, в столовой скатерти и полотняные салфетки, ватерклозет, душ и еды вволю. Да не баланды, а нормальной человеческой пищи — вкусной и сытной. Спиртные напитки были запрещены, но зато папиросы выдавались бесплатно.
И даже были редкие свидания с родными, которые проходили в Бутырской тюрьме, чтобы не рассекречивать ЦКБ № 29.
Просто не «учреждение», а земной филиал рая, охраняемый архангелами с малиновыми петлицами.
Распорядок, правда, был лагерным.
В семь часов подъем, в семь тридцать завтрак, с восьми до часу — работа, с часу до двух — обед, с двух до семи опять работа, в восемь — ужин, после него до отбоя в одиннадцать часов — свободное время. Кому приспичило, может работать и ночью — возражений нет.
Охрана, кстати говоря, тоже не была похожа на лагерную. Вежливая, предупредительная, никаких оскорблений, никаких тычков, никаких шмонов. Заключенных именовали на «вы».
Некоторые сотрудники ЦКБ № 29 были свободными людьми — ночевали дома.
В «учреждении» существовало несколько групп, которые в обиходе тоже назывались «конструкторскими бюро» — Туполева, Мясищева, Петлякова. Имели группы и официальные порядковые номера. У каждой из групп был свой официальный руководитель, из числа сотрудников НКВД. Эти руководители мало разбирались в специфике того, чем им было поручено руководить. Они «обеспечивали».
Королева сначала определили к В. М. Мясищеву, который работал над созданием дальнего высотного бомбардировщика, но отношения с Мясищевым у Королева не сложились, и он перевелся в группу Туполева.
Сергей Павлович пребывал в глубокой депрессии — второй несправедливый приговор убил в нем надежду. Он не сомневался, что после «сдачи» требуемых проектов всех «привилегированных» заключенных вернут в лагеря, а то и расстреляют.
