Джонатан Эймс - Проснитесь, сэр!
– Фактически ненамеренно, – сказал я, – но Уидмерпул более или менее виноват в гибели Стрингема и Темплера на войне. Будучи вышестоящим начальником, отдал приказы, выполняя которые они погибли, может быть, из-за того, что потешались над ним в частной школе… Английская частная школа причиняет огромный вред. Хотя, кажется, царствующий там садизм порождает хороших поэтов. В поэзии британцы значительно превосходят американцев. Тем не менее я терпеть не могу Уидмерпула.
– По-моему, сэр, справедливость не восторжествует.
– Вы хотите сказать, Уидмерпул в конце концов одержит верх?
– Предчувствую, сэр.
– Вполне веское основание для дальнейшего чтения.
– Да, сэр.
Обсуждение продолжалось. Около девяти я опять лег в постель, натянул одеяло до подбородка.
– Дживс, меня беспокоит, что подумают художники о моем лице.
– Я бы на вашем месте не беспокоился.
– Трудно не беспокоиться, думая о том, что подумают люди. Тут не выкрутишься.
– Совершенно верно, сэр.
– Тем не менее, несмотря ни на что, мне надо отдохнуть.
– Абсолютно согласен, сэр.
Поэтому я проспал до утра, почти десять часов, в чем действительно нуждался. Эпизод в Шарон-Спрингс практически лишил меня сил, как свечу, зажженную с обоих концов, а также и посередине.
Глава 12
Около девяти мы сидели в «каприсе». Опять выдался солнечный день, благоприятный для рака кожи и игры в теннис. Я был в темных очках, в мягкой хлопчатобумажной шляпе, купленной много лет назад у «Вулворта» в Принстоне. Такие шляпы носят пенсионеры во Флориде и других теплых местах. Стараясь скрыть увечья, чувствовал себя человеком-невидимкой, только не забинтованным.
– Дживс, я чувствую себя человеком-невидимкой, – сказал я, запуская мотор.
– Это со всеми часто бывает, сэр, – отвечал он.
– Я говорю не в психологическом смысле. Имею в виду фильмы о человеке-невидимке.
– Очень хорошо, сэр.
Если бы я говорил в психологическом смысле, то сообщил бы Дживсу, что нахожусь в неплохом настроении. Вчерашнее отчаяние вместе с похмельем почти испарилось. Даже наполовину возникли надежды, пусть вместе с волнением. Явиться в Колонию Роз – все равно что впервые прийти в школу. Примут ли меня за своего? Приживусь ли я там? Не испугаю ли обитателей своим видом? Возможно, приличная одежда отвлечет внимание от увечий, если придется снять очки и шляпу. На мне были брюки цвета хаки, клетчатый спортивный пиджак, голубая рубашка, желтовато-зеленый галстук с часовыми циферблатами – вполне подходящий наряд для первого школьного дня, равно как и для первого дня в художественной колонии.
Колония Роз располагалась на краю города, приблизительно в четверти мили от знаменитого ипподрома Саратоги, который мы хорошо рассмотрели, проезжая мимо. Действительно, прекрасный ипподром, окруженный старыми – по американским меркам – высокими деревянными трибунами и, конечно, запасной земляной овальной дорожкой, заросшей травой, в дополнение к изумрудно-травянистому полю посередине между выложенными дерном кругами для скачек и для стипль-чеза.
Ипподром и усадьба находились на Юнион-авеню, разделенные густой лесной полосой, посреди которой открывался тайный въезд в Колонию Роз, – художники страшно нуждаются в уединении, чтобы налогоплательщики не имели понятия о творческом процессе, требующем долгого сна и медлительности, иначе и без того скудное финансирование моментально урежется.
Не обращая пристального внимания или не имея превосходного штурмана вроде Дживса, можно было б легко проскочить мимо темной узкой прогалины, где стоял крошечный выцветший деревянный указатель с выведенной старой краской надписью: «Колония Роз. Частное владение», а за ним выше по подъездной дорожке высились две заросшие плющом каменные колонны, напоминавшие два старых передних зуба. Видно, на них в девятнадцатом веке крепились затейливые ворота, когда колония служила жильем и поместьем какого-нибудь стального барона.
– По-моему, въезд справа, сэр, – подсказал Дживс.
Я быстро выкрутил рулевое колесо «каприса», хотя, выполняя маневр, не вписался в боковую колею, резко и неуклюже затормозил, как раз вовремя, чтоб не врезаться в каменный зуб. Подал машину назад, въехал в бывшие ворота более или менее приемлемым способом.
– Прошу прощения, Дживс, – извинился я. – Надеюсь, вас не сильно тряхнуло.
– Ничего страшного, сэр, – заверил он.
– Что же, старт в своем роде удачный, хоть такой старт называют удачным как раз потому, что все частенько так стартуют, – сказал я, стараясь скрыть смущение из-за неловкого поворота.
– Очень хорошо, сэр.
Мы проехали дальше по длинной тенистой лесистой дорожке – с обеих сторон тянулся густой лес с унылыми деревьями, загораживавшими солнце, – миновали маленький темно-зеленый пруд, после чего дорога круто шла в гору, змейкой спускалась вниз; обзор слева и справа по-прежнему загораживали деревья, пока машина внезапно не выскочила на вершину плато, где перед нашими очарованными взорами открылась холмистая лужайка размерами примерно с футбольное поле, на вершине которой стоял особняк – американский замок высотой в четыре этажа, сложенный из серебристых камней, импортированных из Италии, с витражными окнами, поросшими плющом карнизами, медной крышей, многочисленными деревянными ставнями, затейливыми флюгерами, въездными воротами и, если ближе приглядеться, полуразрушенными горгульями.
Я остановил машину, мысля кинематографически. Когда смотришь фильм о жизни высших классов британского общества, действие почти всегда происходит в огромном поместье, причем «дом», «родовое гнездо» первым делом показано с воздуха, внушая исчерпывающее представление о его великолепии.
Далее следует крупный план – чаще всего слуга идет в кладовую с только что подстреленной птицей или с бутылкой вина из какого-то подсобного погреба.
Затем вновь крупным планом владелец поместья, какой-нибудь лорд у окна в полном унынии, в тоске и расстройстве, что-то замышляет. Следующие кадры часто изображают женщину в интерьере, перед зеркалом, расчесывающую пышные, блестящие волосы – блондинку или брюнетку, – в одних трусиках. Снята она, как правило, со спины, но лицо видно в зеркале – мы получаем редкую возможность одновременно видеть красавицу сзади и спереди. Сюжет полностью ясен – богатство, одиночество, секс. Я решил, что Колонии Роз подошел бы такой кинематографический ряд.
– Замечательно, Дживс, – сказал я. – Похоже на Брайдсхед.[37]
– Весьма изящное здание, сэр, – подтвердил Дживс. – Очень красивое сооружение.
На другом конце лужайки напротив особняка стоял фонтан с мраморными нимфами. Струи воды охлаждали нимф под утренним июльским солнцем. Мне вдруг подумалось, что брызжущий фонтан с небольшим бассейном – весьма выгодное место для романтических встреч, если в поздний час удастся уговорить какую-нибудь поэтессу.
Я снял ногу с тормозной педали, въехал на участок. Мы проехали витой дорогой за особняком и мимо него. Давая указания, помощница директора Дорис велела ехать к белому деревянному дому с табличкой «Контора», где надо отметиться. Поэтому мы проследовали по асфальтированной дорожке среди колоннады деревьев, где встретили двух прогуливавшихся людей, вероятно художников.
– Мои будущие коллеги, – сообщил я Дживсу и, когда они вошли в резкий фокус, разобрал, что эти два человеческих существа – мужчина и женщина.
Нагнав их, я остановился, дружелюбно улыбнулся в спущенное оконное стекло, приветствуя коллег-художников, пряча под камуфляжем устрашающие синяки. На улыбку ответила женщина лет пятидесяти с картины Брейгеля, с длинным хлипким носом, серыми зубами, медными, проволочными волосами, живущими самостоятельной жизнью, кстати сказать, не слишком удачной. Ей сопутствовал мужчина с покатыми плечами, с руками, неестественно висевшими по бокам в каком-то необычайном спокойствии, в спазматически покосившихся очках с толстыми стеклами, одно из которых задралось над бровью, – неужели он этого не замечает?
Оба наклонили голову, заглянули в машину, окинув меня вопросительным взглядом.
– Должен сегодня зарегистрироваться, – объяснил я. Реакции не последовало. Я предпринял другую попытку:
– Не покажете ли, где контора?
Мужчина, ткнув пальцем, объявил безжизненным тоном:
– Прямо перед вами, – изобразил слабоумную, бледную улыбку, и я улыбнулся в ответ благодарно:
– Спасибо.
Женщина тоже мне улыбнулась. Настоящая оргия улыбок с трех наших сторон, только все было очень уж странно: в глазах женщины читался страх, мужчина, казалось, вот-вот потеряет сознание, поэтому я решил завершить разговор, нажав на педаль газа. Содрогнулся от дурного предчувствия. Что это за место? Встречные больше похожи на пациентов психушки, чем на двух лучших местных художников. Неужели я избежал заключения в лечебницу силами тети Флоренс только для того, чтобы попасть в творческий сумасшедший дом?
