Леонид Сергеев - Самая счастливая, или Дом на небе
Однажды Алехин выхлопотал для своих подопечных путевки в Ялту, и одна из путевок досталась Ольге… Те десять дней, проведенные в Крыму, остались в ее памяти как прекрасный миг жизни. Она вспоминала горячий крымский воздух, пышную растительность, теплое сине-зеленое море, пахучие сочные фрукты. И паровозы с огромными красными колесами, и белые пароходы. И пионерские линейки, и песни, которые они пели, когда строем проходили по городу, и вспоминала, как навстречу им шли отдыхающие: мужчины в широченных, подметавших асфальт брюках клеш и женщины в длинных юбках и беретах.
Только два эпизода омрачили ее пребывание в Крыму. Как-то Ольга заметила, что к столовой, в которой они обедали, после их ухода крадутся жалкие подслеповатые старушки в допотопных платьях и красивые, точно кинозвезды, женщины в потрепанных шляпах, из-под которых смотрели тревожные испуганные глаза, и небритые мужчины в жилетах с безучастными лицами. Они собирали со стола объедки и бесшумно исчезали в проулках. Алехин сказал, что «это буржуи, которые не успели уплыть за границу», но Ольге стало не по себе — она не могла понять, почему эти люди хотят уехать со своей родины, почему вожатый называет их «кровопийцами рабочего класса», никак не могла представить «кровопийцами» профессора Краснопольского и доктора Персианинова, и уж совсем эти «буржуи» не были похожи на тех, кого изображали на плакатах. Тихие культурные «буржуи» ей нравились несравнимо больше агрессивных горлопанов из числа «строителей нового мира».
В другой раз Ольгу пытались похитить местные парни татары. Несколько дней они уговаривали ее сходить в горы, обещали показать водопад; Ольга говорила, что с удовольствием посмотрит водопад, но только со всеми пионерами. Однажды парни подкараулили девчушку и, зажав ей рот, потащили в горы. Ольге все-таки удалось крикнуть, позвать на помощь; ее крик услышал Алехин, догнал негодяев и жестоко отлупил.
Из Крыма Ольга вернулась с золотисто-коричневым загаром и с выгоревшими, почти белыми волосами. Она без умолку рассказывала подругам о Крыме, рассказывала и смеялась задорным, заразительным смехом. В те дни девчонки во дворе звали ее «крымчанкой», а парни «парижанкой», считая, что «крымчанка» — заниженное прозвище для такой красавицы.
У Ольги были две близкие подруги: Лидия, некрасивая, рябая, со светлыми бровями и ресницами, и Антонина, девчонка прямо-таки с переводной картинки.
— Ты, Олька, такая счастливая, тебя все так любят, — говорила Лидия с неприкрытой завистью.
— И такая талантливая, — добавляла Антонина, поджимая губы. — Тебе, Олька, все так легко дается, прям поражаюсь. И когда ты все успеваешь?
Ольга действительно была способная. В школе на Пироговке, где она училась, ее «художественные» сочинения зачитывали перед всем классом. И на уроках математики она проявляла редкую сообразительность. Прекрасно сложенная, наделенная избытком жизненных сил и прямо-таки клокочущим темпераментом, Ольга была отличной спортсменкой: быстрее всех сверстниц пробегала стометровку, выше всех прыгала и делала все это без видимых усилий, с улыбкой и весело блестевшими глазами. Ольга прекрасно играла на гитаре и пела, а в школе бальных танцев, куда одно время ходила, преподаватель брал ее в партнерши, как самую музыкальную и пластичную ученицу. Все были уверены, что Ольга имеет множество талантов, неограниченные возможности, и на любом поприще достигнет успеха, но ей самой больше всего нравилось заниматься немецким языком. Ее подруги не разделяли этого увлечения.
— Немецкий язык сухой, деревянный, — говорила Лидия.
— Немцы не говорят, а лают, — вторила ей Антонина. — Брось ты, Олька, этот немецкий. Тебе надо идти в актрисы.
В ответ Ольга смеялась и читала наизусть стихи Гете.
Она любила немецких поэтов. В их поэзии ее восхищала простота, строгость и предельно ясный смысл. Некоторые стихотворения она даже пыталась переводить, а особенно понравившиеся слова выписывала в блокнот и потом все время повторяла, любуясь их весомостью и звучанием.
За Ольгой ухаживали все, без исключения, парни двора. Смотреть новые фильмы приглашал «великий ухажер» и «законодатель моды» Сергей, высокий блондин с бакенбардами, щеголявший яркими пиджаками и переливчатыми галстуками. Сергей заканчивал курсы художников-оформителей, со сверстниками разговаривал надменно, насмешливо и носил в кармане две пачки папирос: «Норд» — для себя и махорочные «Гвоздики» — для «стреляющих» приятелей. Серьезный «дылда» Борис носил Ольгин портфель из школы, брал для нее в библиотеке сборники стихов. Задиристый, драчливый полуцыган Михаил готовился в сыщики — «ловить разных подонков», а пока защищал Ольгу во дворе. Замыкал круг поклонников Володя, болезненно робкий паренек, сын портного; он всегда застенчиво стоял в стороне, не привлекая к себе внимания, не вступая в беседы — боялся, его общество будет неинтересным. Он никогда не ходил посередине двора — всегда вдоль дома, и когда шел, вглядывался в окно, перед которым Ольга обычно делала уроки, и если замечал ее, краснел и смущенно улыбался.
Все эти поклонники ревностно охраняли Ольгу от «чужих ребят» — встречаться с парнями из соседних дворов считалось нарушением некого священного закона нравственности. Однажды Антонина нарушила этот негласный дворовый закон и привела мальчишку с другой улицы. Он был под стать ей — конфетная внешность, на поводке держал «диванную» собаку мопса… Когда Антонина появилась во дворе со своим ухажером, ребята оторопели, окружили «влюбленных», и Михаил процедил:
— Ты, пижон, забудь сюда дорогу! А ты, Тонька, марш домой!
Даже повзрослев, парни Ольгиного двора придирчиво присматривались к настойчивым «воздыхателям» своих подруг и, как правило, осуждали подобные встречи. Ольге повезло: когда у нее появился жених, его сразу оценили.
— Хороший парень, хоть и не наш, простой, умный. Нам он нравится, — сказали телохранители и благословили на брак.
Кроме Ольги была во дворе еще одна красотка и певунья — девица Шейкина. Она работала папиросницей от «Моссельпрома» и носила белый фартук, экстравагантную кепку и плоский чемодан — складной столик. Днем она стояла на Крымской площади и продавала папиросы, а по вечерам, вызывая гнев общественности, приводила к себе мужчин… Когда Шейкина шла на работу, все высовывались из окон; парни восторженно щелкали языками, а девчонки застывали в тихом восхищении — ведь она не просто шла, а вальсировала, запрокинув голову, размахивая плоским чемоданом, и при этом на весь двор распевала:
— Крутится, вертится шар голубой…
И это было не просто веселье — в звонком чистом голосе, в пританцовывающей походке билась радость беспечного отношения к жизни, этакий гимн озорству.
В то время подростки во дворе стали покуривать — большинство тайком, но некоторые и открыто; курение считалось проявлением независимости. Шейкина давала папиросы в кредит, а иногда и даром — парни к ней так и липли. Девчонки старались ее не замечать, но плохо скрывали свой жгучий интерес.
— Девочки, почему вы со мной не здороваетесь? — с легкой усмешкой как-то спросила Шейкина. — Я вам совсем не нравлюсь? Не сердитесь, я знаю, что плохая, но ничего не могу с собой поделать, — и мягко добавила: — Попробуйте мои папиросы. Все говорят — фартовые.
Она протянула пачку и улыбаясь обратилась к Ольге:
— А ты, Оля, не хочешь поработать папиросницей? У тебя, я уверена, дело пойдет. Ты такая шикарная, обольстительная, твоя красота завораживает. Мы неплохо зарабатываем, сможешь себе покупать, что захочешь. Будешь жить стильно, шик-блеск.
Ольга твердо покачала головой.
Много на Шейкину писали доносов за порочность, вульгарный вид, расточительство; эта греховодница ниспровергла устои двора, растлевала подрастающее поколение. И однажды двор не услышал ее песен. Двор без нее опустел, и напоминал пересохшую реку, рощу без листвы.
— Жалко Шейкину, — говорила Ольга подругам. — Пусть она плохая, но еще неизвестно, почему она стала такой. Может быть, ее кто-то обманул. А потом она встретила бы хорошего человека и сама стала бы хорошей.
Как многие, щедро одаренные добротой натуры, Ольга всех хотела оправдать, простить, сделать счастливыми.
А между тем во дворе появилась новая распутница — четырнадцатилетняя Антонина. Говорили, «влияние Шейкиной», на самом деле у Антонины еще в двенадцать лет некоторые замечали «порочный взгляд»; кое-кто вообще называл ее «блудницей с ангельским лицом». В этом была доля правды: все девчонки носили косы с бантами, она — прическу с завитушками «завлекалками», и легкомысленную шляпку; девчонки читали приключенческие книги, она — книги про любовь, и постоянно мечтала «хорошенько поразвлечься».
Два года Антонина демонстрировала пионервожатому легкое бесстыдство, «строила ему глазки», и в конце концов добилась своего — «завоевала неприступного Алехина» и родила от него сына. Алехина исключили из комсомола и заставили жениться на несовершеннолетней. Сына они назвали в честь вождя — Сталь.