Стивен Фрай - Пресс-папье
Гарри Каспаров и Дональд Трелфорд, «Дитя перемен».
С того времени, как homo ludens[97] выполз из первозданной мути игры в бирюльки и шашки с раздеванием и, впервые встав на ноги, назвал себя человеком, шестьдесят четыре квадрата и тридцать две фигуры, коими определяются все возможности шахмат, чаруют его, как вид игры, бесконечно. Шахматисты, а следом за ними и Джордж Стайнер, любят повторять, что число шахматных позиций равно числу атомов во Вселенной. Шансов на то, что вы уроните на пол лоток, наполненный металлическими шариками, и они, падая, воспроизведут звучание фразы «Маленький Скротли приветствует осторожных водителей», намного больше, чем вероятность того, что когда-либо будут сыграны две идентичные шахматные партии. И какого же искусства требует эта игра? Средней руки мастер с легкостью играет вслепую. Известны гроссмейстеры, способные одновременно играть, не глядя на доски, по пятьдесят партий сразу. Любой шахматист, достойный этого звания, помнит все свои серьезные партии и многие из сотен десятиминутных блицев. Столь изумительные подвиги памяти свидетельствуют о том, что умение хорошо играть в шахматы требует не обычных, пусть и необычайно развитых, интеллектуальных способностей, но способностей необычных, странных, вполне заслуживающих названия аномальных. Помимо шахмат феномен, именуемый вундеркиндом, встречается лишь в музыке и математике. Моцарт, сумевший, как известно, воспроизвести по памяти целый реквием, математики, ухитряющиеся брать в уме кубические корни, – все они разделяют с гроссмейстерами некую причудливую одаренность. Люди заурядные обычно утешаются мыслью, что одаренность такого рода неизбежно приводит к неполноценности в других сферах бытия: для того чтобы иметь возможность держать в голове десятки тысяч партий, позиций, дебютов и тактических ходов, проводить, учитывая десятки возможных расстановок фигур, анализ на двадцать-тридцать ходов вперед, изолировать себя от огромного зала и шумов внешнего мира, подключаясь единственно к силовым полям, которые пульсируют между стоящими на доске деревянными фигурами, шахматист по необходимости должен приносить в жертву какие-то человеческие качества, верно? Каждый из нас помнит, что в нашей школе команда шахматистов состояла из пухлозадых, прыщавых, кутавшихся в теплые куртки субъектов, обладавших остроумием и умением вести себя в обществе не большими, чем Никлас Ридли в худшие его дни, что и позволяет нам считать шахматы игрой зануд и недоумков.
Если вы держитесь о шахматах такого мнения, вынужден вас разочаровать. Все истертые клише наподобие «стремления к победе», «умения собрать волю в кулак» и «психологической подготовки» являются частью словаря гроссмейстера в такой же мере, в какой и спринтера. Чемпионы мира по шахматам как раз чудовищной волей к победе и отличаются. Фотография нынешнего чемпиона, украшающая обложку авто-(наполовину) – биографии, написанной Гарри Каспаровым и Дональдом Трелфордом, показывает, с каким пугающим зрелищем придется столкнуться тому, кто решится бросить вызов шахматному мастерству Каспарова и усесться за доску напротив него. Грозные, густые брови, лицо с отрастающей минут через сорок после бритья щетиной, присогнутые вперед в кровожадном ожидании плечи. Насколько ясен должен быть разум его противника, какой силой воли и целеустремленностью должен он обладать, чтобы не проиграть этому ужасающе половозрелому умственному атлету еще до того, как будет двинута вперед первая пешка.
А какое глубокое удовлетворение доставляет нам мысль о том, что шахматы так до сих пор себя и не «исчерпали». Великий Капабланка полагал, что овладел всеми их тайнами, пока не столкнулся в 1927-м с Алехиным и не проиграл ему. Эту игру раз за разом омолаживают новые идеи. Согласно объективному «рейтингу Эло», Каспаров – один из сильнейших шахматистов, когда-либо живших на свете. В шахматном мире принято использовать слово «сильный» – не «умный», «умелый», «блестящий» или «одаренный». Все эти качества также могут быть необходимыми, однако побеждает сильнейший. Возможно, как раз поэтому и после 100 лет существования организованных женских турниров в шахматах по-прежнему владычествуют мужчины. Помимо развитого чувства пространственной динамики и трансформационной геометрии, которое, как показали научные исследования, развито у мужчин в большей, чем у женщин, степени, шахматы требуют наличия в игроке таких внеприродных качеств, как дух соперничества и агрессивность, – в конце концов, и саму эту игру выдумали мужчины. Никакое тактическое и аналитическое мастерство не поможет вам, если ваши нервы и инстинкт убийцы оказываются, когда вы садитесь за доску, более слабыми, чем у вашего противника. Шахматы – это искусство, не техника: подобно теннисисту или актеру, шахматист может в один прекрасный день необъяснимым образом утратить форму. При всем его уме и знаниях, шахматисту может недоставать той смеси сосредоточенности и уверенности в себе, которая одна только и рождает творческий импульс. Ремесленник или мастеровой могут овладеть своим материалом, художник и спортсмен – никогда.
Гарри Каспаров появился во второй половине 1970-х как один из самых одаренных шахматных вундеркиндов за всю историю человечества. В книге «Дитя перемен», которая, должен сказать это сразу, представляет собой лучшую из прочитанных мной шахматных биографий, а я перелопатил не одну из них, речь идет не о развитии Каспарова как шахматиста. На самом деле основные элементы игры в шахматы, овладение им тактической и позиционной теорией и освоение практики игры упоминаются в ней довольно редко, хотя главные его партии и приведены, на радость энтузиастам, в приложении к книге. Это скорее рассказ о том, как Каспаров в одиночку сражался с советским шахматным истеблишментом, стремясь добиться того, что и он, и большинство шахматных обозревателей считали его естественным правом, – единоличной схватки с соотечественником и главным соперником, Анатолием Карповым. Каспаров далеко не один раз повторяет: если бы не Горбачев и не гласность, он не был бы сегодня чемпионом мира.
По сути дела, одним из соавторов этой саги является создатель «современных» шахмат Бобби Фишер. Когда в 1975-м Фишер отказался отстаивать свой титул в схватке с Карповым, это сделало последнего чемпионом мира без всяких усилий с его стороны. Полученный Карповым титул восстановил несколько пошатнувшийся престиж Советского Союза, и в последние годы правления Брежнева Карпов, «хороший мальчик» русских шахмат, член партии и ее послушный слуга, создал собственную клику, которая держалась за него руками и ногами. Он гарантировал этим людям деньги, автомобили, поездки за границу, и лишаться всего этого они не собирались. Каспаров, павший им на головы как гром с ясного неба, угрожал надежности их существования, – никто не ожидал столь быстрого его появления. Каспаров впервые понял, что соотечественники поддерживать его отнюдь не стремятся, когда ему сказали прямо и откровенно: «У нас уже есть один чемпион мира, а второй нам не требуется». Однако его интересовало не это, его интересовали шахматы. Если он – лучший, значит, он должен победить. На пути Каспарова вырастало одно препятствие за другим, и он научился использовать политические рычаги, играя на гордости, с которой относились политики его родного города к достижениям местного молодого человека, – гордости, заставлявшей их бороться с московским лобби Карпова.
Пылкие поклонники шахмат испытывают, читая об этой истории, причудливое удовлетворение, порождаемое тем, что стиль игры Карпова отражает более общие исторические элементы происходившего: он приверженец осторожной, позиционной, классически чистой игры. Каспаров, как то и приличествует порождению гласности, зачинателю новой России, стремителен, смел, бесцеремонен, сложен и полон сюрпризов. И читателю начинает казаться, что ставкой в игре двух величайших из ныне живущих шахматистов было будущее самой России.
Я не хочу портить вам удовольствие, которое вы получите, читая эту книгу, пересказом ее центральной драмы – первого матча Карпова и Каспарова на звание чемпиона мира и постыдной роли, которую сыграл в ней Кампоманес, президент ФИДЕ, международной организации, контролирующей проведение таких чемпионатов. История эта необычайна, как любой кризис спортивного мира – от случившегося в 30-е годы в крикете до бойкота Олимпийских игр в Москве, – и заслуживает того, чтобы ее излагали в общем контексте.
Возможно, «Дитя перемен» несколько негалантна по отношению к Карпову, шахматисту, вне всяких сомнений, гениальному; возможно, возмущение Каспарова тем, как с ним обходились, не лишено лицемерия, однако в целом книга эта представляется мне убедительной. Линии фронтов прочерчены в ней с полной ясностью, а сам Каспаров предстает в этой превосходно написанной и выстроенной автобиографии слитком чистого золота, подлинным героем. Его подкупающая любовь к Лермонтову и Высоцкому (авторы для меня новые, но обильно цитируемые в книге), его страсть к шахматам, исповедуемая им возвышенная вера в эту игру и чрезвычайно сбалансированный подход к ней – все это позволяет предположить, что испортить Каспарова может только успех. Он богат, красив, молод, фантастически популярен и до ужаса талантлив. Он прекрасный спортсмен и образованный, интеллигентный наблюдатель, хорошо понимающий тонкости устройства жизни и общества. Он любит свою родину и, похоже, намеревается играть в ее перестройке не менее деятельную, чем у любого ее гражданина, роль. И только контракт со спонсором турбо-шахматных кроссовок «Адидас» или трехмерного «Сони-Чессмана» с низким содержанием жиров может помешать ему обратиться в одного из значительнейших русских людей своей эпохи. Дитя перемен обладает всеми качествами, потребными для того, чтобы стать человеком на все времена.
![Ольга Азарова - Неудавшаяся месть[СИ]](/uploads/posts/books/5230/5230.jpg)
![Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]](/uploads/posts/books/242973/242973.jpg)