Эндрю Миллер - Подснежники
— Но ведь ты, Коля, — по-русски сказала она, — обещал помочь Татьяне Владимировне с оформлением документов, правда?
— Да, конечно, — ответил я.
Я дал это обещание в бане, и никто из нас о нем не забыл.
— Вы настоящий английский джентльмен, — сказала Татьяна Владимировна. — Нам так повезло, что мы познакомились с вами.
— Ну что вы, — ответил я.
Мы договорились, что после долгих новогодних каникул первым делом отправимся, прямо с утра, к нотариусу и оформим доверенность, которая позволит мне предпринимать различные шаги от имени Татьяны Владимировны.
За пару минут до полуночи Татьяна Владимировна откупорила бутылку сладкого до липкости крымского шампанского. Мы стояли у окна и смотрели, как над крышей волшебного здания за прудом взрываются в небе фейерверки.
— Да почиет на вас длань Божия, — сказала вдруг Татьяна Владимировна.
Мы распрощались с ней, как только смогли сделать это, не показавшись невежливыми, — а может, и раньше, — поймали машину, которой правил прыщавый юноша лет, судя по его виду, шестнадцати. Он провез нас по бульварам, пересек Тверскую, проехал мимо казино Нового Арбата, сиявших в зимней ночи точно оазисы в ледяной пустыне, и через замерзшую реку — к гостинице «Украина».
Гостиница располагалась в одной из построенных в сталинской Москве готических башен — угрюмые статуи на фасаде, а внутри грузинские бандиты, второразрядные молдавские проститутки и явно неуместные здесь группы провинциальных школьников-экскурсантов. Скользя по обледенелому тротуару, — девушки вонзали каблучки в лед — мы обошли вокруг здания, оказались на его задах, поднялись по пожарной лестнице и нажали на кнопку звонка. Маша произнесла пароль, которым поделился с ней кто-то из коллег, и нас впустили в огромный, нелегальный ночной клуб.
Вышли мы из него около четырех утра — Маша поехала со мной, Катя отправилась в их квартиру. Я все уговаривал Машу сводить меня туда, однако она отказывалась. Так и не сводила. В то время я полагал, что она просто-напросто стыдится своего жилья.
Глава девятая
В утро первого после новогодних каникул рабочего дня — сколько я помню, это было 10 января или около того — я и Татьяна Владимировна отправились, как между нами и было условлено, к нотариусу, чтобы оформить доверенность. Маше пришлось пойти на работу в ее магазин, поэтому сопровождала нас Катя.
Профессия нотариуса — одна из самых завидных в Москве, сравнимая только с профессиями застройщиков, грузинских рестораторов и проституток. По сути дела, нотариусы — бессмысленные чиновники, уцелевшие со времен царизма, вся их работа сводится к составлению и штемпелеванию юридических документов, без которых в России невозможно сделать почти ничего. Выбранная нами нотариальная контора размещалась в старом здании цирка, стоящем чуть севернее самого сердца столицы. По-видимому, когда перестала играть прежняя музыка, а империя зла развалилась и у русских осталась лишь доля секунды, чтобы приглядеться друг к другу, прежде чем зацапать кто что сможет, этот нотариус сумел каким-то образом завладеть помещением, которое в прежние времена занимали акробаты и укротители львов.
Мы одолели, оскальзываясь, тротуар перед цирком. Татьяна Владимировна передвигалась быстрее, чем я, стихия зимы была такой же родной для нее, как вода для пингвина. Затем, пройдя по темному коридору цирка, уселись в приемной нотариуса. На стене висела большая, горделивая карта Советского Союза. Насколько я понимаю, часть работы нотариусов как раз в том и состоит, чтобы принуждать людей ждать. Любой русский, обладающий хоть какой-нибудь властью над вами (нотариус, врач «скорой помощи», официант), просто обязан заставлять вас томиться в ожидании, прежде чем вы получите от него какую ни на есть помощь, и каждый россиянин отлично это знает.
Пока мы сидели, Татьяна Владимировна рассказывала мне, как впервые побывала в этом цирке больше сорока лет назад. В тот раз она увидела на арене двух слонов и льва.
— Один слон вставал на задние ноги, — вспоминала она, улыбаясь и, чтобы показать, как он это делал, сжимая перед собой ладони на манер хомячка. — Увидев его, мы с Петром Аркадьевичем окончательно поняли, что перебрались в Москву, в столицу мира. Слон, это ж надо!
Я спросил, не скучала ли она здесь по Сибири, по родной деревне под Ленинградом.
— Конечно, скучала, — ответила она. — По лесу. И по людям. В Сибири люди совсем другие. Да и увидела я в Москве много такого, чего мне лучше было не видеть. Не одних только слонов.
Катя оторвала взгляд от эпического смс, которое она вводила в свой сотовый, и попросила Татьяну Владимировну не докучать мне разговорами. Я сказал, что она мне вовсе не докучает, что мне очень интересно. Вот чем я больше всего нравился себе в Москве — мне было интересно, да и сам я был участливее, благороднее, быть может, большинства работавших там юристов-иностранцев, которые обычно проводят в России два-три года, ни на что не обращая внимания, а затем возвращаются назад, чтобы служить более респектабельным мошенникам Лондона или Нью-Йорка, а то и стать партнером какой-нибудь «Крючкотвор & Крючкотвор», обзаведясь, однако ж, в Москве весьма удобным офшорным банковским счетом и несколькими историями о встреченных на Диком Востоке девках с «Калашниковыми», — эти истории они и рассказывают затем до конца своих дней попутчикам по пригородным поездам, которыми ездят на работу и с работы.
Я спросил, как она жила в то время — в сталинскую эпоху и во время войны. Вопрос был глупый, я понимаю, но мне он казался очень важным.
— Существовало три правила, — ответила Татьяна Владимировна, — и тот, кто их соблюдал, мог уцелеть — если ему повезет.
И старушка перечислила эти правила, загибая короткие морщинистые пальцы правой руки:
— Во-первых, не верь ни одному их слову. Во-вторых, не бойся. В-третьих, никогда ничего от них не принимай.
— Кроме квартиры, — сказал я.
— Кроме квартиры.
— Вы что-то сказали о квартире? — спросила, снова оторвавшись от телефона, Катя.
— Да нет, — ответила, улыбнувшись, Татьяна Владимировна.
Я спросил, что она думает о нынешнем прощелыге президенте (таком же, насколько я мог судить, массовом убийце, как и все, кто возглавлял страну до него). Она ответила, что человек он хороший, но — единственный хороший среди массы плохих, а в одиночку решить хотя бы одну из проблем страны ему не по силам. Теперь Татьяна Владимировна говорила вполголоса, оглядываясь по сторонам, хотя ничего неуважительного в словах ее не было. А вас не смущает, спросил я, что люди, которые стоят у власти, половину времени только тем и занимаются, что крадут? Да, ответила она, конечно, смущает, но сажать в Кремль новых людей бессмысленно, потому что и они начнут красть. Нынешние, по крайней мере, уже разбогатели и потому могут позволить себе иногда думать о чем-то, кроме денег.
А как она считает, спросил я, жизнь сейчас лучше, чем была прежде? Да, сказала она, лучше, хотя бы для некоторых. И уж точно лучше для людей молодых, добавила Татьяна Владимировна и посмотрела, улыбнувшись, на Катю.
Разговор прервался — запищал Катин телефон. Она прочитала полученное сообщение, с секунду подумала, нахмурившись, и сказала:
— Мне надо уйти. — И, наклонившись к самому моему уху, прошептала по-английски: — Пожалуйста, Коля, не говори Маше, что я вас бросила. Мне нужно поскорее в университет.
Затем она встала и прибавила — снова по-английски, чтобы Татьяна Владимировна не поняла сказанного:
— Не забывай, Коля, она — старая женщина и временами совершает ошибки.
После чего надела пальто и ушла.
Если не считать тех пятнадцати минут, которые мы провели в цирке, в приемной, ожидая вызова нотариуса, мне довелось разговаривать с Татьяной Владимировной наедине всего один раз. Но к тому времени, как я теперь понимаю, было уже поздно, я слишком увяз, прошел слишком длинный путь от меня прежнего ко мне нынешнему Думаю, впрочем (вернее сказать, надеюсь), что в то январское утро я «нынешним» еще не был — не вполне. И верю, то есть опять-таки надеюсь, что если бы я не сидел тогда в молчании, улыбаясь и наблюдая за тем, как растекается по паркету вода, в которую обращался снег с нашей обуви, а задал пару простых вопросов, все могло бы сложиться иначе.
В конце концов я спросил у нее о друге Олега Николаевича:
— Татьяна Владимировна, я понимаю, что таких совпадений почти не бывает, и все же хочу спросить, не знакомы ли вы со стариком по имени Константин Андреевич? Он живет неподалеку от меня.
— Секундочку, — ответила она и, закрыв глаза, прижала пальцы к вискам. — Константин Андреевич… не уверена. А кто он?
— Друг моего соседа, Олега Николаевича. Он куда-то пропал, и мы никак не можем его найти.
— Нет, — сказала она, — по-моему, я такого не знаю. Простите.
