Мари-Лора Пика - Сердце матери
Я очень часто смотрю на записку на голубом картоне, прикрепленную у входа, которую она написала, когда узнала, что моя болезнь неизлечима:
«Мама, я тебя очень люблю. И это не просто слова, это правда. Я тебя люблю сильно-сильно-сильно, даже еще сильнее, мегасильно! I love you! Я всегда буду думать о тебе, всегда буду любить тебя, ты всегда будешь моей дорогой мамой, даже когда… Вот.
Целую. Жюли».Проблема Жюли в том, что она хочет быть сильной, как мама, хотя ей только одиннадцать лет…
Поэтому этот приступ страха меня не удивил. Под давлением ситуации она просто не выдерживает. Но я знала, что моя дочь в хороших руках: Сесилия — это почти что семья. Я надеялась, что им удастся поговорить. Жюли пошло бы на пользу выговориться перед кем-то, кроме меня.
После обеда я позвонила Валери, чтобы справиться о мальчишках.
— Ну, как дела?
— Все хорошо. Тибольт с аппетитом поел вчера вечером и даже попросил добавки.
— Ничего себе! Дома его очень трудно заставить что-либо проглотить!
— Нет, все в порядке. Кстати, мы приготовили цыпленка и зеленую фасоль — то, что он любит. А вот Матье требовал тебя, когда ложился спать.
— И что ты ему сказала?
— Я объяснила ему, что он будет «баиньки» у нас. А в среду вернется домой. Он успокоился. Как ты?
— В порядке.
Повесив трубку, я поняла, что мне не хватает детей. Мне так хотелось немедленно отправиться к Валери и Жану-Марку и навестить их! Но я дала себе слово никогда этого не делать, чтобы не волновать их, а с этого момента решила еще и ограничить количество звонков Валери, когда дети будут у нее. Когда меня не станет, я не смогу проведывать их, поэтому пусть они привыкают к этому уже сейчас. Вечером мне позвонила Сесилия: с Жюли все было хорошо. Она сказала:
— Все, что ей необходимо, — это внимание. Когда ею занимаются, она прекрасно себя чувствует!
В среду утром я была просто счастлива забрать свое племя. Тибольт радовался, поскольку накануне Валери разрешила ему смотреть футбол по телевизору до половины одиннадцатого при условии, что он будет хорошо себя вести, а еще потому, что на следующий день не надо было идти в школу.
Похоже, правила семьи Пинье не особенно напрягали моих детей, они достаточно быстро к ним приспособились. С самого начала Валери все четко пояснила:
— В этом доме все просто: вы себя хорошо ведете — к вам хорошо относятся, вы себя плохо ведете — вас будут ругать. Если вы создаете беспорядок, то должны будете все убрать. Когда я говорю: «Мы садимся за стол», значит, мы садимся за стол, и никто не встает, пока мы не поедим.
В воскресенье вечером Матье, как обычно, поел быстрее других и молча встал из-за стола. Валери его остановила:
— Ты куда?
— Играть.
— Ты не доел картофель. Ты больше не хочешь есть?
— Да, но… э-э-э… нет.
— Если ты встал из-за стола, то больше ничего не получишь.
Матье посмотрел на Валери и отправился играть. Он вернулся, когда Тибольт заканчивал есть.
— Я хочу йогурт.
— Нет, я предупреждала: если ты встанешь из-за стола, то не получишь десерт. Раз ты не хочешь есть картофель, значит, не хочешь и все остальное.
Матье ничего не ответил и ушел. Тибольт, уплетая йогурт, сказал ему вслед:
— А он вкусный.
Думаю, такая размеренная жизнь успокаивала Тибольта и придавала ему уверенности: с Пинье он знал, чего ожидать. Он по-своему пытался создать свое второе гнездышко. Несколько дней спустя Валери рассказала мне другую историю:
— Вчера я хотела сесть рядом с Жаном-Марком, когда Тибольт сказал: «Нет, пожалуйста, можно я сяду между вами? Мне нравится место посредине, это мое любимое». И тут же с довольным видом уселся между нами.
Каждый из моих детей пытался найти свое место в новой семье. Марго захватила свою территорию самым естественным образом, протягивая ручки и топая ножками, настаивая, чтобы рядом был кто-то, кто позаботится о ней. Матье проверял, как далеко он может зайти, прежде чем кто-то отреагирует на происходящее. Что касается Жюли, то она еще держала многое в себе, но постепенно взрослела и начинала понемногу раскрываться. Пока что адаптация проходила спокойно, но я знала, что рано или поздно возникнут проблемы.
Уже три недели дети регулярно отправлялись к Пинье, когда мне позвонили из школы по поводу Тибольта: он, как и прежде, получал хорошие оценки, но постоянно ссорился и даже дрался на переменах. Это длилось уже неделю, но Тибольт, очевидно, не передал мне предупреждение учителя. В прошлом году мы обращались к психологу, и мне сказали, что мальчик страдает из-за отсутствия отца и выражается это в агрессии. Но сейчас Жиль был не при чем. Тибольта направили к школьному психологу, который посоветовал отвести его к специалисту. Карим дал мне координаты подходящего врача, и я договорилась о консультации на среду. Тибольт пошел очень неохотно.
— Я не хочу туда идти.
— Почему?
— Потому что психологи — это для дебилов.
— Вовсе нет, Тибольт. Психологи помогают людям, которые не в состоянии справиться со своими проблемами самостоятельно.
— Я не хочу туда идти, я лучше поиграю.
В конце приема я тоже зашла в кабинет. Психолог отметила, что Тибольт с трудом понимает, что произойдет после моей смерти, а также предостерегла меня, что СМИ сильно повлияли на него, в результате чего он потерял свои жизненные ориентиры. На следующей неделе я решила отвести к психологу и Жюли. Она снова жаловалась на боль в животе и тяжесть в груди. Я попыталась поговорить с ней, но она ничего не хотела слушать.
— Знаешь, почему у тебя иногда болит живот и в груди?
— Почему?
— Так твой организм реагирует на страх.
— Чепуха! Что еще за страх?
— Страх из-за того, что я умираю. Тебя это пугает.
— Я не боюсь. Я прекрасно поняла, что произойдет.
— Ты боишься, хоть и поняла это. Это вполне нормальная реакция.
— Никакой это не страх, а твои выдумки.
Мысль о том, чтобы пойти к психологу, показалась Жюли нелепой, но все же она, пожав плечами, подчинилась моему решению. После первого сеанса психолог сказала мне:
— Она считает себя взрослой, а это не так. Жюли берет на себя слишком много, учитывая ее возраст. У нее есть склонность путать роль старшей сестры с ролью матери.
Детям нужно было время, чтобы усвоить некоторые вещи. По средам я продолжала водить Жюли и Тибольта к психологу. Каждый раз мне стоило огромных усилий уговорить их пойти туда, но я не сдавалась. Все, что я могла сделать, — это выслушать их и выказать им свою любовь. Каждый раз, когда дети ночевали у Валери, они требовали меня, задавая одни и те же вопросы, особенно Матье:
— Как мама?
— Хорошо. Не волнуйтесь.
— А когда мы поедем домой? Скоро?
— Вы же знаете, что в среду утром, как обычно.
— Да, и правда!
Как будто они боялись, что я забуду о них… Я, со своей стороны, часто хотела зайти к Пинье взглянуть на детей, но сдерживалась, убеждая себя в том, что переходный период должен пройти правильно, чтобы быть успешным. По вечерам мне особенно не хватало детей. Тишина, царившая в доме, была даже утомительной. Я привыкла, что в это время они кричали: «Не хочу делать домашнее задание! Мне это не нравится! Это невкусно!», или: «Фу! Что это за цвет? Я не буду это есть!», или: «Но это он начал!» Я удивлялась тому, что мне скучно, и с нетерпением ожидала очередной партии в «Скрабл» с Джо. К счастью, он заходил каждый вечер.
Самое забавное заключалось в том, что я никогда не бывала одна. Ко мне и раньше часто кто-нибудь заходил, а с тех пор как я заболела, визитеры сменяли друг друга. Первой появлялась Магали — очень рано, сразу после семи утра. Она помогала мне собрать детей, а после отвести их в школу и колледж. Пока я принимала душ, на смену ей приходила Сесилия, около девяти часов, и оставалась у меня весь день. Три раза в неделю меня навещала подруга Эвелин — добровольный социальный работник. Они вместе с Анн (еще одним социальным работником) помогали мне с уборкой и с детьми. Был еще Карим, который заходил каждый вечер. Моя сестра Кристелль, после того как переехала со своим спутником в Ронсево, появлялась два раза в неделю. Плюс Мари-Те, которая, хоть и жила в сорока пяти километрах, но заезжала хотя бы раз в неделю. А также Паскаль, Карина и Роза — мои соседи сверху, Жислен — водитель школьного автобуса, Агнесса, Валери, другие подруги и даже мать, которая дважды навестила меня вместе с женами моих сводных братьев. Как обычно, она ничего не сказала, и я до сих пор задаюсь вопросом, почему она вообще приехала.
Эти визиты мне не надоедали. Наоборот, они поднимали настроение. Кроме тех случаев, когда я хотела спать. Но и тогда я проявляла терпение. Я бы никогда не позволила себе попросить кого-то уйти под предлогом, что я устала: в моем доме такого не было, я была иначе воспитана. Я не могла сказать «нет» ни журналистам, ни кому-нибудь другому. В результате наш дом всегда был полон народу. Детям нравилось быть с друзьями и знакомыми, но я думаю, что иногда они бы предпочли тишину и спокойствие. Валери рассказала, что однажды Тибольт, ночуя у них, сказал:
