Лин Ульман - Благословенное дитя
Эрика замолчала. Наступила ночь. Лауре нравилось лежать вот так и болтать.
— Вообще-то, — сказала Эрика, — я надеялась, она этого не сделает.
— Что?! — воскликнула Лаура — Она что, правда его съела?
— Да, — ответила Эрика, — сначала она попыталась успокоиться, потому что не хотела, чтобы мы видели, как она ревет. Взяла себя в руки, дернулась и застыла, как столб, а потом откинула назад волосы и сказала: «Ладно!» Подошла к Фабиану сзади и села на корточки. Фабиан так и стоял с голой задницей! Потом она изо всех сил укусила его прямо за задницу, он аж заорал! А она выпрямилась и оскалилась, чтобы все видели, что в зубах у нее клещ. Мне кажется, он был еще живой. А она закрыла рот и начала жевать!
Приподнявшись, Лаура смотрела на сестру.
— Она его проглотила?
— Да.
— В нем же было полно кровищи!
— Ага.
— И она опять заревела?
— Нет, она больше не ревела.
— Бедная Марион, — сказала Лаура.
— Да все смеялись! — воскликнула Эрика. — Даже сама Марион! Мне кажется, всем было так мерзко, что мы только и думали, как бы разойтись по домам и поскорее забыть об этом, но все равно мы смеялись! Затем Пэр смеяться перестал и сказал, что Рагнар — полный придурок. Это же Рагнар придумал! Поэтому ты, Рагнар, полный придурок! Вали отсюда! Так он сказал. И все стало как прежде. Рагнар поднялся и хотел уйти. Марион бросила ему вслед пустую бутылку из-под колы и попала прямо в голову. А Рагнар убежал в лес.
— Бедная Марион, — повторила Лаура.
— Нечего ее жалеть, — сказала Эрика.
— Ну тогда бедный Рагнар.
— И Рагнара тоже жалеть не надо!
Эрика крепко обняла Лауру. Они немного полежали молча.
— Никого не надо жалеть — вот в чем все дело! — сказала Эрика. — Никого!
Лаура фыркнула и повернулась к сестре.
— А как же клещ? — сказала она. — Кого-то ведь должно быть жалко! Бедный клещ!
* * *Зазвонил мобильник. На плече у Лауры висела большая коричневая кожаная сумка. Чего там только нет. Вот в сумке на колесиках у Лауры всегда порядок, а в этой сумке — полный ералаш. Ключи, деньги, карточки, билеты на трамвай, чеки, соска Еспера, упаковки жвачки и шоколадные обертки, маленький сверток с ее любимой ветчиной, блокнот, расписание занятий, ручки и снова блокноты. Еще брошюрка с описанием крещения и отпевания, с которой она собиралась сделать копии, чтобы потом обсудить суть этих обрядов с учениками. Как только она начала преподавать в старшей школе, у нее в голове всегда куча планов — она и половины задуманного не успевает осуществить! Иногда, роясь в сумке, чтобы отыскать какую-нибудь мелочь (например, 20 крон на метро), она могла больно уколоться. Брошка. Булавка. Стержень от шариковой ручки. Надо бы разобрать сумку! Экран телефона светился. Ларс-Эйвинд. Доктор задержал его, поэтому он чуть было не опоздал на встречу.
— Да и сама встреча пошла наперекосяк! — сказал он. — Я вообще двух слов не смог связать! А ведь столько собирался рассказать… Я выглядел как полный идиот…
Лаура стояла в турецкой лавке перед прилавком с овощами и крутила в руках два помидора.
— А почему ты провел столько времени у доктора? — спросила она.
— Да обычное дело, просто плановый осмотр.
— Точно? — Лаура крепче прижала телефон к уху.
— Да они вечно берут кучу анализов! Все в порядке — я уверен.
Лаура посмотрела на помидоры. Сзади ее толкнул еще один покупатель.
— Наверняка встреча прошла замечательно.
— Нет. Я мямлил!
— Я тебя вкусно накормлю сегодня вечером.
Она слышала дыхание Ларса-Эйвинда. Он дышит. Он жив. Он где-то рядом. У него есть лицо, тело, две руки и голос, который она слышит сейчас. Лаура положила два помидора в корзинку. Ей еще много чего нужно — она решила приготовить настоящий ужин, значит, надо купить и другие овощи, а потом она пойдет в рыбный магазин, винный и в супермаркет. Однако сейчас у нее в голове были только эти помидоры.
— Чем ты сегодня занималась? — спросил Ларс-Эйвинд. — На что потратила выходной?
— Даже не знаю, — прошептала Лаура. Ей нужно срочно отойти от прилавка с овощами. — Ничего особенного не делала. С Эрикой разговаривала. Она сейчас едет на Хаммарсё, хочет папу проведать.
Ларса-Эйвинда прервали: кто-то позвал его или просто отвлек. Потом он опять задышал в трубку.
— Лаура, позже поговорим. Я тебе ближе к вечеру позвоню. Все в порядке.
* * *Лаура лежит одна, в своей собственной кровати, в своей собственной комнате. Все, как полагается, по мнению Розы. Каждая сестра в собственной комнате, в собственной постели. Летом до конца никогда не темнеет. Разве что в августе. В июне и июле всегда светло. Во всяком случае, на Хаммарсё. Переход от июля к августу празднуют — ставят спектакль «Представление на Хаммарсё». Это означает, что лето кончилось и наступает осень, а свет сменяется тьмой. После спектакля все заканчивается, хотя до конца летних каникул еще три недели. Все равно считается, что каникулы кончились. В августе по вечерам темнеет рано, и все спрашивают, соскучилась ли ты по школе. И даже если школу ненавидишь, надо отвечать, что да, соскучилась. Роза говорит, именно такого ответа от тебя ждут люди, а Роза лучше знает, что и когда надо говорить. Да, соскучилась по школе, и по директрисе, и по одноклассникам, и по занятиям. Но сейчас до августа еще долго. Июль только начался, и, как всегда, избавиться от света в комнате невозможно — даже по ночам и даже если повесить плотные занавески, вроде тех, за которыми Роза специально ездила на материк. Свет всегда найдет щелку, дырочку или зазор. Обычно окно на ночь закрывали не до конца, и, несмотря на теплую, почти безветренную погоду (да-да, такого жаркого лета не было с 1874 года), занавески медленно колыхались, а свету только того и надо. Если приоткрыть глаза, то увидишь радио на тумбочке, плакаты с фотографиями собак, лошадей и знаменитостей на стенах, разбросанные по полу комиксы про Дональда, а на стуле — кучу одежды, ту, что сняла с себя, и ту, что собиралась надеть на следующий день.
* * *Лаура прикрыла за собой дверь террасы. Она решила сбегать короткой дорогой к морю и выкупаться. На плече у нее висела большая синяя сумка, а в ней — то, что нужно для купания. Бикини, полотенце, кассетный магнитофон, журналы, чипсы, шипучка, шоколад, тянучки — все это она покупала на собственные деньги и прятала от Розы. Роза говорит, что в неделю можно съесть лишь полпакетика чипсов и одну-единственную плитку шоколада, и то по пятницам или субботам, и никогда, ни при каких обстоятельствах по средам, к примеру. Прямо перед домом под деревом трепыхалась птица. Она махала крылышками, но взлететь ей не удавалось. Она не пищала, не плакала, не пела — Лаура не знала, какие еще звуки могут издавать птицы, у которых не получается взлететь. Во всяком случае, эта птица молчала. Из ее клюва не вырывалось ни звука. Птица не унималась: отчаянно напрягаясь, она махала крыльями, а потом затихала и вновь собиралась с силами. И так раз за разом. Лаура пожалела, что вообще заметила эту птицу. Она же шла купаться, впереди был целый день — светлый и безоблачный, и вот, пожалуйста: умирающая птица, которой больно и которая мучается. Теперь Лауре придется ей помочь. Конечно, она могла бы просто пройти мимо, оставив птицу махать крыльями и убеждая себя в том, что скоро выкинет ее из головы. Скорей всего, через некоторое время она забудет о птице, но неприятный осадок все равно останется. Что-нибудь да напомнит ей — может, лебеди над морем, камень у кромки воды, песня, льющаяся из магнитофончика. Лаура посмотрела на птицу. Она посмотрела на птицу, которая стала ее головной болью. Мерзкая птица! Проклятая птица! Все так хорошо начиналось, а теперь эта проклятая пичуга требовала, чтобы Лаура каким-то образом положила конец ее страданиям. Нужно убить ее, обычно именно так поступают с птицами, которые не могут взлететь и лежат на земле, судорожно махая крыльями, а потом затихают, чтобы через пару секунд вновь начать трепыхаться! Лаура коснулась птицы ногой, та вздрогнула, а вместе с ней и Лаура. Усевшись на землю, Лаура погладила пальцем маленькое тельце и почувствовала, как к горлу подступает комок. Она словно провела пальцем по кусочку мха. Я должна убить тебя, проклятая птица, должна, ты все равно не взлетишь. Она продолжала гладить птицу. Она может раздавить ее ногой, но тогда нога будет чувствовать птичье тело весь день или даже всю жизнь. Она может встать, закрыть глаза и с размаху ударить сумкой, но тогда на сумке останутся кровь, перья и птичьи внутренности и сумку придется выкинуть. Пока она сидела в раздумьях, к ней подошел Исак. Иногда он выходил прогуляться — просто обходил дом и возвращался в кабинет. У него была роль в спектакле, и, когда он вот так принимался нарезать круги вокруг дома, это означало, что он повторяет про себя реплики. У него никогда не получалось выучить их как следует. Он то и дело подглядывал в текст пьесы, который держал в руках. Исаку все по плечу, у него прекрасная память, он запоминает даже сложные стихотворения про водоворот тьмы, которых никто, кроме него, не понимает, однако реплики пьесы ему не по силам. Увидев Лауру с птицей, Исак остановился.
