Лин Ульман - Благословенное дитя
— Я просто не над каждым словом задумываюсь, — недовольно ответил Миккель Скар.
— А стоило бы, — сказала Лаура, которую тут же поддержал Алф Краг.
— Мне кажется, Лаура, Ларс-Эйвинд и Алф, вы перегибаете палку! — перебила их Тува Гран, а к ее мнению все прислушивались: как ни крути, Паап живет с ней по соседству. Тува так надеялась, что в доме поселится семья с детьми.
Стоял октябрь. Моросил дождь. Показав на сидевшего на скамейке Паапа, маленькая девочка сказала:
— Его брат умер.
Лаура посмотрела на дочь:
— Умер? Откуда ты знаешь?
Юлия пожала плечами.
— Тогда, по-моему, нам надо подойти и выразить соболезнования.
Юлия снова пожала плечами.
— Выражать соболезнования — это значит, сожалеть о чьей-то смерти, — объяснила Лаура.
— А мне его не жалко! — возразила Юлия.
— Да, но Паапа жалко, поэтому мы с тобой тоже можем немножечко пожалеть его.
Скрестив руки на груди, Юлия посмотрела на мать. Девочка совсем недавно научилась закатывать глаза.
— Пошли же, Юлия, давай подойдем к нему!
Лауре стало досадно, что она не прошла мимо Паапа. Она подтащила дочь к скамейке, на которой сидел старик, и тихо сказала:
— Я слышала, у вас умер брат.
Паап медленно повернулся к Лауре. Глаза его были огромные и голубые — как у ребенка. С длинными темными ресницами. Он взял Лауру за руку и пожал ее.
— Когда вороны умирают, становится тише, — сказал он.
Кивнув, Лаура улыбнулась ему.
— Становится тише, — повторил Паап.
— Да, — опять кивнула Лаура.
— Когда вороны умирают, становится тише, и человека проще вспомнить, — сказал Паап.
— Боюсь, я вас не совсем понимаю.
— Я переехал сюда из-за него.
— Из-за брата?
— Да. Я переехал сюда из-за него.
Паап закрыл лицо руками и всхлипнул.
Лаура похлопала его по плечу.
— Я сожалею, — сказала она, поднимаясь. Слово «сожалею» вылетело у нее изо рта так быстро, словно поезд на всех парах. Взяв Юлию за руку, она пошла прочь. Паап продолжал всхлипывать. Лаура не остановилась.
Когда они отошли подальше, Юлия сказала:
— Паап мерзкий.
— Мерзкий? Это еще почему? — спросила Лаура.
— Потому что! — ответила Юлия.
— Да, но почему? — Лаура испытующе посмотрела на дочь. — Он сделал что-то мерзкое? Или сказал?
— Нет, — ответила Юлия, — он подарил мне браслеты. Они из бусинок, камешков и иногда еще из кусочков шишки. Он все это нанизывает на веревочку. Браслеты красивые. Но Паап мерзкий, так все говорят.
Дело не только в том, что он не сгребает опавшую листву и не подстригает траву. Все понимают, что дело в браслетах. Миккель Скар и Уле-Петтер Крамер говорили Паапу, что жильцы не желают, чтобы тот останавливал маленьких девочек по дороге из школы и дарил им браслеты. Однако Паап не унимался. А девочки не отказывались. Всех детей — в особенности девочек — предупредили, что они не должны разговаривать с Паапом и принимать от него (да и от других посторонних) подарков. Надо коротко поблагодарить и отказаться. Не помогло. Браслеты находили везде — на детских ручках, в портфелях, в тумбочках, в шкатулках, в кукольных домиках, под подушками, в коробках с «Лего», на кукольных шеях, на подоконниках, в карманах брюк, за обогревателями, под матрасами.
Теперь жильцы хотели обсудить, как заставить Папа съехать отсюда. Как избавиться от него. Оказалось, что это невозможно. Двое жильцов кооператива — Андреас Кнудсен и Лине Дисен — были адвокатами. У них были дети и жены. Оба они поразмыслили над этим делом и пришли к выводу, что они не имеют права что-либо предпринимать на законных основаниях. Они сказали, что Паапа отсюда не выкуришь. Против него ничего нет. Он ничего не нарушает. Поэтому жильцы кооператива решили, что Уле-Петтер Крамер (отец трех девочек) поговорит с Паапом еще раз.
* * *Иногда и такое случалось. В тот вечер, когда Лаура выключила свет и улеглась в кровать, Исак постучался к ней в комнату, приоткрыл дверь и тихо прошептал:
— Лаура, ты спишь?
— Нет, не сплю.
— Хочешь, я тебе немного почитаю?
— Ну почитай.
Присев на краешек кровати, Исак принялся листать книгу, которую обычно приносил с собой.
— Вот это! — сказал он, перелистывая страницу. — Нет, это! — Он перелистнул еще пару страниц. — Вот, это очень красивое! Ну что, слушаешь?
— Да, но ты потом не спрашивай, что я думаю.
Исак посмотрел на дочь. Перед сном она расплела косу и расчесала волосы. Теперь они были такими же длинными, как у Розы. Из всех его дочерей у Лауры самые длинные волосы. Лаура лежала, укрывшись одеялом, а ее волосы разметались по подушке.
— Ты вся сияешь, — сказал Исак, погладив ее по щеке.
— Ничего я не сияю, — возразила Лаура.
— Будешь слушать?
— Да.
— А почему ты сказала, чтобы я не спрашивал, что ты думаешь? — спросил Исак.
— Просто я не всегда понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Лаура, — но ничего страшного. Ты все равно хорошо читаешь.
Исак начал читать:
Этих песен никто не слышит,
Как день спокойствием и светом дышит,
Воспоминаньем в забытьи
Уходит день
В водоворот тьмы.
— Это первая строфа, — сказал Исак, — а вот вторая.
Уходит день, с гимном — тихим и светлым, Так утес разбивает песню ветра, Этот день — большой желтобрюхий кит, Что на песке, умирая, лежит.
Взглянув на Лауру, Исак спросил:
— Хочешь, я еще раз прочитаю?
— Нет, — ответила Лаура, — мне надо спать.
Наклонившись, Исак поцеловал ее в лоб:
— Спокойной ночи, Лаура. Приятных тебе снов. — Он встал и направился к двери.
Лаура приподнялась:
— Папа!
Исак открыл дверь и остановился на пороге.
— Что значит «водоворот тьмы»? — спросила Лаура.
— Мне кажется, — ответил Исак, — это когда темнота движется.
— Темнота движется?
— Да… И медленно тянет тебя за собой. Это вовсе не плохо. Однажды этого чувства тебе будет не хватать.
* * *Кого и как наказать, решала Марион с длинными темными волосами. Прежде это делала Эмили, а однажды — Фрида, но Фрида вечно хихикала, поэтому ее наказывали чаще других.
— А ты никогда не решаешь? — спросила Лаура.
— Что именно? — переспросила Эрика.
— Кого наказать.
Лето 1979 года. Лауре двенадцать лет, у нее длинная коса. Лаура идет по дороге в магазин, и ее коса болтается из стороны в сторону. Эрика теперь почти всегда с Марион, Фридой и Эмили. Или с Рагнаром. У Эрики нет времени, чтобы ходить вместе с Лаурой в магазин.
Они разговаривают только по ночам. Иногда к Лауре приходит Молли — она спит в ее кровати, и тогда Эрике места не остается. Однако время от времени Лаура спит вместе с Эрикой, и они болтают до четырех, пяти или шести утра. Роза говорит, что каждый должен спать в своей комнате, но ее никто не слушает. Порой, когда Роза и Исак засыпают, Эрика тайком убегает из дома и спит вместе с Рагнаром в его секретном лесном домике. Она думает, что об этом никто не знает, но Лауре все известно. Эрика даже не представляет, сколько всего знает Лаура.
Эрика сказала:
— Однажды я видела, как наказали Марион.
— Я думала, Марион нельзя наказать.
— Можно. Всех наказывают. Мы там все были — Фрида, Эмили, Пэр, Олле, Фабиан и Рагнар.
— И Рагнар тоже?
— Да, он иногда приходит к нам, но в последнее время редко. Когда вокруг много народу, он совсем дурной делается — прыгает, рожи корчит, напевает что-нибудь писклявым голосом. Просто чтобы привлечь внимание. И он постоянно липнет ко мне, а меня это бесит. Так и хочется ему врезать.
— Тогда почему ты общаешься с ним?
— Когда мы с ним одни, он совсем другой. Кстати, это Рагнар придумал.
— Что придумал?
— Наказание для Марион.
— И какое?
— Она даже разревелась!
— Да какое наказание-то?
Хмыкнув, Эрика прижалась к Лауре и прошептала:
— У Фабиана на заднице сидел клещ. Так вот, мы заставили Марион зубами вытащить его и съесть.
Лаура уставилась в темноте на Эрику. Они лежали так близко, что Лаура чувствовала ее дыхание на своей щеке.
— Фу! — сказала Лаура. — И она съела?
— А что ей еще оставалось делать? Куда ей деваться-то было? Мы торчали у Эмили в саду, а Марион вдруг тряхнула головой и сказала: «И чего мы сидим тут, как придурки? Пошли на море. Мне скучно». А Пэр велел Марион заткнуться.
— А разве Пэр с Марион не встречаются?
— Ну да, встречаются — давно уже. А тут он взял и велел ей заткнуться. Фабиан засмеялся, потом засмеялся Рагнар, а потом Олле. До этого было скучно, а тут, мне кажется, всем понравилось, что Пэр ее заткнул. Марион обычно никто не затыкает. Хорошо, что взял да и нахамил ей. Она покраснела, и никто не стал за нее заступаться. Даже Эмили — а они вроде как лучшие подруги. А потом Пэр спросил у Фабиана, не вытащил ли тот еще клеша из задницы. Он давно уже там засел — Фабиан специально не вытаскивал его, потому что хотел проверить, сильно ли клеш раздуется, прежде чем отпадет. Фабиан сказал — да нет, еще не отпал. А клещ у него был довольно высоко, почти на спине, а не на заднице. Фабиан сначала долго смеялся, а потом спустил штаны и снял трусы, чтобы всем было видно. Клещ там, наверное, целую неделю просидел — он был размером с виноградину, такой мерзкий, коричневый и блестящий. Того и гляди лопнет! И тогда Рагнар сказал: «А пусть Марион его вытащит!» — «Прикольно!» — сказал Фабиан и покрутил задницей. «Ага, прикольно, — сказал Пэр, — и как ей вытащить этого клеща?» Мы с Фридой и Эмили так смеялись, просто не могли остановиться, а Рагнар и говорит: «Марион ведет себя, как настоящая задница, пускай она вытащит клеща зубами, а потом съест!» Марион заорала на Рагнара, сказала, что сам тот задница и полный придурок, а Рагнар ответил, чтобы она больше не смела называть его придурком. Чтобы она заткнулась. И вот тогда! Тогда!! Пэр обнял ее за плечи и сказал, чтобы она прекратила обзывать людей придурками и что если она не съест этого клеща на заднице у Фабиана, то он отрежет ей волосы. Пэр же вечно таскает с собой ножик. Он вытащил нож и повертел им перед носом у Марион, чтобы она поняла: он не шутит. Все опять начали смеяться. Даже Марион засмеялась сначала и сказала: «Да ладно вам, пошли на море или сходим в магазин за колой», но тут Фабиан наклонился и выставил задницу, а Пэр схватил Марион за волосы и сказал: «Нет уж, ты сейчас займешься кое-чем другим. Сука поганая!» Он вроде как не всерьез говорил, просто дурачился, но Марион заревела. Она ничего не сказала, просто молча стояла и ревела. Тогда мы с Эмили попросили Пэра отпустить Марион, а Фрида все смеялась — никак не могла остановиться.
