Рене-Виктор Пий - Обличитель
— Откуда вы взяли эти цифры? — спросил я растерянно.
— Узнал в хозяйственном отделе. Более того, я пошел и все проверил сам.
— Вчера, — сказал я, — ширина трещины не превышала трех миллиметров. Я распорядился вызвать архитектора.
— Он пришел к концу дня, — подтвердил Рюмен, как видно бывший в курсе всего. — Я также навел справки, но за это время трещина увеличилась, и человек, с которым я говорил по телефону, выразил беспокойство.
— Что случилось? — спросил вдруг Ронсон, до сих пор хранивший молчание.
Я перевел. Американец оживился. Он обменялся несколькими фразами с Мастерфайсом, который обратился к Сен-Раме уже начальственным тоном. Это тоже было необычно.
— А что еще за история с трещиной, вы в курсе дела?
— Нет, — ответил Сен-Раме.
Я был благодарен Сен-Раме за то, что он не воспользовался трусливой уловкой, к которой прибегают почти все руководители, когда их отчитывает вышестоящее начальство — в таких случаях они с упреком поворачиваются к своим подчиненным, пытаясь свалить на них всю ответственность. «Что это за история с трещиной, старина? Вы слышали, что сказал президент Мастерфайс? Вы знали о ней — и ничего мне не сообщили?»
Но Сен-Раме, напротив, не стал изворачиваться:
— Последние сутки для заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений были тяжким испытанием. События, следовавшие одно за другим, не имели никакого технического, финансового или коммерческого значения, но все они входили в круг его обязанностей. И обрушились на него сразу. Что же касается трещины, он тут же отдал необходимые распоряжения; не следует упрекать его за то, что он не успел мне о ней сообщить.
— Конечно, — сказал невозмутимый Ронсон, — но дело в том, что эта трещина увеличивается. Что вы об этом думаете, мсье Рустэв?
Подобное обращение очень много говорило каждому, кто умел разбираться в языке предприятий того времени, полном намеков и умолчаний. Все мы, собравшиеся в кабинете, — старые волки, понаторевшие в интригах, — имели на это хороший нюх. Зять Габриэля Антемеса, этот мужлан, вновь приобретал вес, о котором, быть может, уже и не мечтал. Человек ловкий, он решил не злоупотреблять положением, однако его ответ, притворно скромный, таил в себе угрозу.
— Даю слово, это очень серьезная проблема, — проворчал он, — и конечно же, мне ничего не сообщили; чтобы ответить, следовало заранее изучить вопрос, беспристрастно измерить трещину и посоветоваться с экспертами. Не скрою от вас, — заключил он, — на мой взгляд, трещина гораздо важнее, чем эти чертовы свитки и нелепые похороны, которые готовят несчастному Арангрюду, хотя, поверьте, я сожалею обо всем не меньше вас, а может, и больше.
Это был хитрый ход. С быстротой молнии Рустэв уловил предостережение Ронсона. Он понял, что американцев начинает раздражать суета вокруг смерти сотрудника и появления свитков. И он поддержал их тайное недовольство, заявив, что трещина вызывает куда больше тревоги, чем все эти истории, похожие на бабушкины сказки.
Мастерфайс одобрил точку зрения Рустэва, заметив сухо:
— Я согласен с вами, Андре, и думаю, что вы с Анри должны разделить обязанности: вы займетесь трещиной, а Анри — свитками и похоронами.
Такое распределение обязанностей не совсем устраивало Рустэва, и на этот раз он цинично воспользовался своим превосходством и предложил:
— Мне кажется, Анри не успеет справиться со свитками один. Я думаю, вместе мы могли бы скорее покончить со свитками и в то же время каждый из нас занялся бы своим делом: он — похоронами, я — сращиванием трещины.
— Верно! Срастить трещину! — радостно подхватил Мастерфайс. — Это именно то, что надо сделать. Что вы об этом думаете, Анри?
Рюмен, Сен-Раме и я молча, но настороженно слушали разговор этой троицы. Создалось нечто вроде коалиции: американцы и Рустэв; естественно, в противовес ей возникла другая, готовая дать им отпор: Рюмен, Сен-Раме и я. Сейчас, мне кажется, следует подчеркнуть, насколько поведение генерального директора было необычным для тех, кому приходилось с ним постоянно общаться. Небрежно подбрасывая пару игральных костей, он смотрел почти мечтательно и казался даже не равнодушным, а просто безмятежным. Его ответ Мастерфайсу был по меньшей мере неожиданным:
— Совершенно верно, Андре Рустэв прав: сращивание — это точное определение; ведь предприятие во всех отношениях похоже на человеческий организм. Надо срастить эту трещину, как сращивают перелом, и я не сомневаюсь, что Андре на этот раз проявит себя отличным врачом.
Меня этот ответ привел в восторг. Надо ли объяснять, что то, как он меня защитил, подчеркнув трудность моей задачи, преисполнило меня благодарности и даже восхищения. Ответ же его пленил меня своей неожиданной поэтичностью, а также язвительным употреблением глагола «проявить». Если бы Рустэву удалось срастить эту трещину, то он и в самом деле «проявил бы» себя, так как это была бы его первая успешная операция. Наконец, ловкость, с какой Сен-Раме избежал прямого ответа на вопрос о распределении обязанностей, позволила ему сказать «да» с большим юмором и вскользь. В самом деле, это был умный ход настоящего руководителя. Конечно, его находчивость не осталась незамеченной присутствующими, которые лишний раз получили возможность убедиться в высоких качествах генерального директора. Рюмен сверлил инквизиторским взглядом Сен-Раме. Никто не знал, как возобновить столь блестяще прерванный разговор, когда в комнату бесшумно вошла секретарша Сен-Раме и шепнула несколько слов на ухо своему начальнику.
— Пусть войдет, — громко сказал генеральный директор.
Появилась госпожа Арангрюд. Мастерфайс предложил ей сесть, затем Сен-Раме, извинившись за причиненное беспокойство, спросил:
— Мадам, можете ли вы рассказать, при каких обстоятельствах тело’ безвременно ушедшего от нас Роже было перевезено в большой зал предприятия?
— О! Мсье Сен-Раме, я никогда не смогу отблагодарить вас за все, — ответила вдова, которая уже не казалась такой измученной. — Мой бедный Роже часто говорил мне: «Мсье Сен-Раме воистину один из тех, кто держит в руках будущее страны, и он достигнет вершины благодаря своим душевным качествам». Если бы вы знали, какое удовольствие вы доставили мне вчера вечером, сообщив о вашем решении. Как был бы доволен Роже. Я думаю, что это должно стать известно всем, кто считает руководителей крупных фирм бесчеловечными. Если хотите, я разрешу опубликовать фотографии, сделанные прошлой ночью.
— Какие фотографии? — спросил Сен-Раме.
— Фотографии, которые были сняты как раз перед вашим приездом. Я сожалею, что вас не было рядом со мной у катафалка.
— Ах да, верно, — сказал Сен-Раме. — Я совсем забыл, что они должны были сделать фотографии.
— Через полчаса после вашего звонка, — продолжала она, — люди из похоронного бюро уже были у меня. Мне ни о чем не пришлось заботиться, и я вздохнула с облегчением. Я опасалась, как бы моя квартира не оказалась слишком мала для всех друзей моего мужа, которые пожелают прийти. «Подумать только, — сказала я себе, — они позаботились и об этом». Если бы не кончина Роже, я бы, кажется, запрыгала от радости. Я позвонила родным в Арденны и сообщила им новость: «Роже воздадут последние почести в большом зале фирмы „Россериз и Митчелл-Франс“». Они едва поверили. Прошу вас, мсье Сен-Раме, — прибавила она, поворачиваясь к ошеломленным американцам, которые начали догадываться, что грандиозная идея бдения у гроба оборачивается в пользу фирмы, — от моего имени и от имени моей семьи поблагодарить этих господ, а также весь персонал предприятия. Роже будет похоронен завтра в десять часов на кладбище Сен-Клу. Я слышала, вы собираетесь произнести речь, — все наши родные будут в сборе. Конечно, это не вернет мне мужа, но хочется быть достойной его, я знаю, ему бы не понравилось, если б я стала плакать. Вероятно, это вы, мсье Сен-Раме, послали за мной вашего шофера, чтобы договориться о похоронах?
— Да, конечно. Завтра в девять сорок пять мы будем все у церкви в Сен-Клу. Благодарю вас, мадам Арангрюд, за то, что, несмотря на усталость, вы все же приехали. Сейчас я велю проводить вас.
Сен-Раме поднялся. Его примеру последовали другие. Вдова усопшего откланялась и вышла. Через несколько минут генеральный директор возвратился и вновь занял свое место. Он вкратце изложил по-английски предыдущий разговор, что дало повод загадочному Ронсону еще раз нарушить молчание:
— Кто там фотографировал?
— В самом деле, — сказал Рустэв, — я припоминаю многочисленные вспышки, сверкавшие за колоннами.
— Совершенно верно, — подтвердил Рюмен.
— Так кто же фотографировал? — настаивал Ронсон.
— Не знаю, — ответил Рустэв. — В таких случаях всегда фотографируют. Я полагал, это входит в обязанности похоронного бюро. Так принято на всех траурных церемониях.
