Алексей Фомин - Затон
Она появилась в комнате, как это обычно бывает, неизвестно как и неизвестно откуда. Она вдруг возникла в воздухе и принялась нагло пикировать на человека, с невероятной ловкостью уворачиваясь от книги, которой начал отмахиваться человек. Тогда он, не выдержав, соскочил с кровати и попробовал расправиться с назойливой тварью. Но муха мгновенно куда-то исчезла. Он стоял, весь напрягшийся, как пружина, готовый нанести молниеносный удар своей книгой, поднятой над головой. Человек медленно окинул комнату цепким взглядом карих глаз. Комната была не так уж и велика. Кроме большой кровати с металлическими спинками в ней находился еще небольшой квадратный стол, покрытый расшитой холщовой скатертью и два венских стула с гнутыми спинками. Один вместе со столом располагался у окна, а второй, на котором висел черный пиджак, стоял рядом с кроватью. Когда молодой человек поселился в этой комнате, в ней еще стояла швейная машина, но потом хозяйка забрала ее, чтобы не беспокоить постояльца. Он присел на корточки и помахал книгой под кроватью, пытаясь таким образом выгнать оттуда муху. Потом поднялся на ноги и переставил стул, стоящий рядом с кроватью. Хитрое насекомое и не думало показываться. Человек прошел к окну и заглянул за холщовые занавески. Повернувшись, взял за спинку стул и задвинул его под стол. Подвигал его вправо-влево и, убедившись в безрезультатности своих попыток, вернулся к кровати. Вроде бы, мухе спрятаться было больше негде, но тут же человек сообразил, что пестрая домотканая дорожка, тянувшаяся от кровати к входной двери, такой же коврик, прибитый над кроватью и его черное демисезонное пальто, висевшее на вколоченном в дверь гвозде, представляют для нее убежище ничуть ни худшее, чем стол или кровать.
И тогда он решил действовать не силой, а хитростью. Он взбил пушистую хозяйскую подушку, аккуратно расправил серо-голубое покрывало с блеклым рисунком и снова взгромоздился на кровать. Человек взял в руки книгу и стал делать вид, что читает. Муха тут же материализовалась в воздухе, демонстрируя абсолютную незащищенность и провоцируя человека на активные действия. Человек продолжал читать, не обращая никакого внимания на назойливое насекомое. Он был еще очень молод, но обладал уже одним очень важным качеством. Он умел ждать. Он знал, что наглая тварь рано или поздно зарвется. И скорее рано, чем поздно. И тогда нужно ударить. Можно даже не сильно. Главное – метко.
Муха, устав чертить в воздухе ромбы и демонстрировать свою беззащитность, уселась на крашеную железную спинку кровати. На ту, к которой вытянул свои ноги в черных дырявых носках человек. Муха побегала по спинке туда-сюда, никакой реакции. Тогда она слетела вниз и уселась на его черные штаны. Попрыгала по одной ноге, по другой и перебралась на подол его черной косоворотки, подпоясанной тонким кожаным ремешком. Человек лежал не шелохнувшись. Согнув в локтях руки, он держал перед собой большую толстую книгу в коричневом сафьяновом переплете. Золотыми тиснеными буквами на обложке было выведено латиницей и кириллицей: «Göte. Faust. Гете. Фауст. Для самостоятельного изучения немецкого языка».
Муха, вдруг испугавшись собственной смелости, резко взмыла в воздух, сделала пару нервных кругов над кроватью и, убедившись, что человек по-прежнему неподвижен, села на прежнее место. Человек спал, плотно закрыв глаза. Вконец осмелевшая муха веселыми перебежками двинулась в сторону лица, заросшего густой, черной, многодневной щетиной. Но тут она, видимо, вспомнила о собственной внешности и, удобно расположившись на груди спящего человека, принялась умываться и прихорашиваться.
Тут-то ее и настиг удар рухнувшей книги. Человек поднял книгу с груди, осмотрел то, что осталось от мухи, презрительно хмыкнул и, обернув пальцы краем хозяйского покрывала, одним решительным движением счистил со страницы останки зарвавшейся твари. На странице осталось большое кроваво-грязное пятно. Молодой человек, брезгливо поморщившись, аккуратно закрыл книгу и одним движением кисти отшвырнул ее от себя. Он не переносил вида крови. Даже мушиной. Тяжеленная книга плашмя шмякнулась на пол, произведя звук, похожий на выстрел.
Раздался деликатный стук, скорее напоминающий осторожное царапанье, дверь приоткрылась и в образовавшейся щели появилась голова хозяйки.
Рашиэ сакмэ, Сосо? – тонким испуганным голоском спросила она по-грузински.
Хвелапери ригзиа, – успокоил он ее и мановением пальцев правой руки приказал удалиться.
Голова мгновенно исчезла, и дверь, не произведя ни звука, аккуратно встала на место. Сосо встал с кровати, поднял с пола книгу и отнес ее на стол, после чего вернулся обратно и снова завалился на кровать, заложив руки за голову и скрестив ноги.
Слепая, бессильная ярость твердым комом застряла в горле, готовая вот-вот прорваться наружу потоком самых грязных ругательств. Хотелось вскочить, куда-то бежать, хватать людей за грудки и бешено трясти их, требуя выполнения желаемого, хотелось орать, пихаться и раздавать оплеухи направо и налево. Хотелось действовать. Сосо глубоко вздохнул, задержал дыхание… и продолжал неподвижно лежать на кровати. Ждать далее было невыносимо, но он знал, что сделал все необходимое. Больше и лучше него не сделал бы никто. И теперь оставалось только ждать. Ждать и думать. Думать и ждать. Либо его труды принесут свои плоды, либо он придумает новую комбинацию и тогда можно будет снова начать действовать. Хотя придумать что-либо лучше невозможно, ибо было предусмотрено все. Но… результата не последовало.
В прошлом году в Тифлисе он действовал гораздо примитивнее, гораздо прямолинейнее, грубее, а результат был. Многотысячная первомайская демонстрация, сражение с полицией, жертвы…
К поездке в Батум он готовился загодя. В первую голову необходимо было решить проблему с деньгами, нехватка которых так остро ощущалась при организации тифлисской демонстрации. И Сосо придумал простую, но блистательную комбинацию.
Поздним зимним вечером они собрались на окраине Авлабара в неказистом кривобоком домишке, почти прилепившемся к кладбищенской стене. Сосо держал речь по-русски:
В Батуме два нефтеперегонных завода. Один принадлежит Нобелям, второй – Манташеву. Забастовку будем устраивать на Нобелевском. А денег на организацию нам даст Манташев.
Вах!.. – кто-то из собравшихся не удержался от недоуменного восклицания.
Сосо повернулся на голос.
Да, Манташев, – подтвердил он. – Мы пойдем к нему и объясним ситуацию. Или мы устраиваем забастовку у Нобелей, и тогда он нам платит десять тысяч рублей, или мы устраиваем забастовку у него. В первом случае он заработает, так как Нобелевские заказы перейдут к нему, во втором – чистый убыток.
Воцарилась абсолютная тишина, только старые ходики продолжали размеренно тикать, да слабо потрескивал фитиль керосиновой лампы. Трудно было представить, что один из богатейших людей империи станет с ними разговаривать, тем более торговаться и о чем-то договариваться.
Это ерунда, – сказал Миха. – Ничего не получится.
Сосо метнул на него взгляд, и всем показалось, что в полутемной комнате на миг стало светлее.
Кто пойдет к Манташеву? – верноподданнически глядя на своего кумира, спросил Симон.
Ты пойдешь, – ответил Сосо.
А если он не захочет со мной разговаривать?
Захочет. У него где поместье? В Поничала?
Да, на берегу Куры.
Чтобы он был сговорчивее, надо сжечь что-нибудь из хозяйственных построек… Не поумнеет, подожжем дом.
Конюшню, – почему-то обрадовался Симон. – У него там лошади породистые, дорогие. Много лошадей…
Причем тут лошади, Камо? – удивился Сосо столь нерациональной жестокости. – Это же не люди… После придешь к Манташеву… Не будут пускать, намекнешь, что знаешь кое-что про пожар.
Сосо оказался прав, как всегда. Манташев дал деньги.
Батум встретил холодным порывистым ветром с моря, разносящим по улицам протяжную песнь муэдзина, оранжево-желтыми мандаринами, которыми в сезон, кажется, завален весь город и… полнейшим непониманием местного комитета. Местные испугались радикализма тифлисского эмиссара. Видимо, море, порт, близость турецкой границы и… повальная контрабанда – не самые лучшие декорации для революционной деятельности. С местными он разругался в пух и прах. Его поддержал только один человек. «Фактически, организацию надо создавать заново, – подумал Сосо. – А с этими, заплывшими жиром…»
Остановился он по адресу, который ему дали еще в Тифлисе. С местными решил не связываться. Хозяин дома, рабочий-аджарец, работал на заводе братьев Нобелей. Это было очень кстати. Сосо действовал через него. Через короткое время завод был готов к забастовке. Все рабочие были поделены на десятки, во главе каждой стоял начальник. Каждой десятке была определена своя задача. Револьверы, закупленные здесь же, в Батуме, были розданы рабочим. Избран был штаб из пяти человек, который должен был осуществлять оперативное руководство забастовкой. А направлял этот штаб, естественно, он, Сосо. Причем его не видел никто, кроме Мехмета Даривелидзе, у которого он квартировал, и двух членов штаба. Все было великолепно продумано и исполнено, и даже дата выступления назначена.
