Джонатан Кэрролл - Страна смеха
– Из Принстона, из Принстона. Редкостный идиот. Я пригласила его на ужин, и он весь вечер распинался, какое это эвристическое произведение – “Страна смеха”.
– Какое-какое?
– Эвристическое. Ну, вы же учитель английского, должны знать это слово.
– Вот как? Я даже не знаю, что такое герундий.
– Ужас просто! Куда катится наша образовательная система?
Я опустил окно со своей стороны и пригляделся к упитанным коровам, отгонявшим мух жилистыми хвостами. Далеко за ними бороздил ровное бурое поле трактор, в небе еле полз самолет.
– Мы будем на месте через несколько минут.
– Где? Можно спросить, куда мы едем?
– Нет, сами увидите. Это сюрприз.
Мили через три-четыре Анна, не посигналив поворотниками, круто свернула на узкую грунтовку и в лес, такой густой, что уже футах в пятнадцати, казалось, деревья смыкаются по обе стороны сплошной стеной. В машине посвежело, я ощутил густой аромат леса и тени. Дорога стала ухабистой, по нишам колес громко застучали камни.
– Никогда не думал, что в Миссури есть такие леса. Солнечные лучи то пробивались сквозь деревья, то меркли. Промелькнул олень, и я взглянул на Анну, заметила ли она.
– Не беспокойтесь, мы почти приехали.
Когда машина остановилась, я повертел головой, но ничего не увидел.
– Дайте мне угадать. Все эти деревья посадил ваш отец, верно?
– Нет. – Она заглушила мотор и бросила ключи на пол.
– М-м-м... Он часто гулял здесь?
– Уже ближе.
– Он писал все свои книги на том пеньке?
– Нет.
– Сдаюсь.
– Вы плохо старались! Ну да ладно. Я думала, вам будет интересно посмотреть, где жила Королева Масляная.
– Где жила? Что вы хотите сказать?
– У писателей же всегда спрашивают, откуда те берут своих персонажей. Так вот, отец списал свою Королеву кое с кого из местных обитателей. Пойдемте, покажу.
Вылезая из машины, я уже начал прикидывать фрагмент будущей биографии: “Дорога к дому Королевы Масляной петляла через лес, взявшийся неизвестно откуда. Главную героиню своей «Страны смеха» Франс нашел в чащобе, которой, если уж на то пошло, и вовсе не полагалось там быть”.
Нет, это ни в какие ворота. Пока Анна заводила меня в глубь Шервудского леса47, я перебрал еще несколько вариантов вступления, но в итоге сдался. Собаки без устали гонялись друг за дружкой. Анна шагала футах в десяти передо мной, и я смотрел то под ноги, то на ее симпатичную попку.
– Я все жду, когда же выскочат Ганзель и Гретель48.
– А если дикий волк?
И мысли унесли меня в то время, когда отец вместе с Хемингуэем ездил на охоту в Африку. Его не было два месяца – а когда вернулся, мама не пустила его в дом со всеми этими носорожьими головами, шкурами зебр и прочей всячиной, которую он хотел развесить на стенах.
– Вот оно.
Если я ожидал увидеть домик-пряник с дымом из трубы, пахнущим овсяным печеньем, то я ошибался. Это была деревянная халупа, кое-как сколоченная и покосившаяся набок, словно к ней прислонился великан. Два окошка; если когда-то в них и были стекла, теперь их заменили сосновые доски крест-накрест. На убогом крылечке не хватало нескольких половиц. Единственная ступенька треснула пополам.
– Смотрите под ноги.
– Вы сказали, что теперь здесь никто не живет, верно?
– Да, это так. Но и когда она была жива, дом выглядел почти так же.
– И кто “она” такая?
– Минуточку, сейчас покажу.
Анна вытащила длинный старомодный ключ и вставила в замок под бурой от ржавчины дверной ручкой.
– Чтобы попасть туда, нужен ключ?
– На самом деле – нет, но лучше так.
Прежде чем я успел спросить, что это значит, она толкнула дверь, и навстречу нам хлынул запах сырости и явного гниения. Анна двинулась было внутрь, но помедлила и обернулась ко мне. Я наступал ей на пятки, и когда она повернулась, мы оказались лицом к лицу. Она отступила на полшага, и мое сердце екнуло, осознав, как близки мы были в эту секунду.
– Постойте здесь минутку, я зажгу лампу. Пол весь дырявый, это очень опасно. Отец однажды так растянул ногу, что мне пришлось везти его в больницу.
Представив дыры в полу, змей и пауков, я зевнул. Обычно я зеваю, когда нервничаю, и оттого люди считают меня или очень храбрым, или совсем тупым. Иногда я не могу остановиться, все зеваю и зеваю. Мне стало смешно: один из величайших моментов моей взрослой жизни – прийти с дочерью Маршалла Франса в дом женщины, вдохновившей его на создание лучшего персонажа моей любимой книги... а я зеваю. Только что мне было страшно, а до того я думал о ее попке – не об Анне Франс, дочери самогo... а о попке Анны Франс. Как вообще биографам удавалось отграничивать свою жизнь от предмета своих трудов?
– Теперь можете войти, Томас, все в порядке.
Стены здесь были оклеены газетами, от сырости и времени ставшими желто-бурыми. Керосиновая лампа и свет из открытой двери делали шрифт похожим на марширующих по стене клопов. Подобным образом “украшали” свои жилища южные испольщики на фотографиях Уокера Эванса49, но, когда сталкиваешься с этим в реальности, все выглядит еще печальнее и убоже. Посреди комнаты стоял некрашеный деревянный стол, и с обеих сторон к нему были аккуратно придвинуты два колченогих стула. В одном углу виднелась металлическая койка, покрытая серым шерстяным одеялом, вылинявшим в ногах, и с непокрытой тощей подушкой в изголовье. Вот так – ни раковины, ни печки, никаких безделушек, тарелок, одежды на крючках – ничего. Дом затворницы, строго блюдущей пост, или сумасшедшей.
– Жившая здесь женщина...
Снаружи, как взрывная волна, раскатился голос:
– Какого черта! Кто здесь? Если вы, вшивые ублюдки, опять сломали замок, я размозжу ваши вшивые головы!
По деревянному крыльцу глухо прогремели шаги, и вошел человек с дробовиком в левой руке; держал он его, как сорванный по пути цветок.
– Ричард, это я!
– Вы, вшивые ублюдки... – Он смотрел на меня и поднимал ружье поперек груди, когда Аннины слова проникли наконец сквозь его толстый череп.
– Анна?
– Да, Ричард! Трудно, что ли, посмотреть, прежде чем ругаться? Третий раз уже! Так ты когда-нибудь возьмешь и действительно застрелишь кого-нибудь!
Она была рассержена, и подействовало это моментально. Как большой цепной пес, который рычит и получает за это по голове от хозяина, Ричард оробел и смутился. Было слишком темно, однако я уверен, что он покраснел.
– Боже, Анна,– заскулил он, оправдываясь,– откуда я мог знать, что это ты? Ты же знаешь, сколько раз эти чертовы пацаны забирались сюда...
– Если бы ты хоть раз посмотрел, Ричард, ты бы увидел, что дверь отперта. Сколько раз повторять одно и то же? Затем я каждый раз и отпираю! – Она схватила меня за рукав, вывела мимо Ричарда на крыльцо и только там отпустила.
Когда вышел Ричард, я узнал его – он тоже был вчера на барбекю. Красномордый фермер, сущий порох, пьянчуга-хитрован. Стригся он, похоже, сам, и очень неровно, глаза слишком выпучены, нос длинноват. Сколько, интересно, поколений в его семье баловались родственным спариванием?
– Ричард Ли, это Томас Эбби.
Он рассеянно кивнул, но руки не подал.
– Вы вчера были на барбекю. – Утверждение.
– Да, м-м-м, были. – Я не мог придумать, что еще ему сказать. Хотел, но в голову ничего не приходило.
– Мать Ричарда была Королевой Масляной.
Я посмотрел на Анну, словно говоря: “Вы шутите?” – но она кивнула:
– Дороти Ли. Королева Масляная.
Ричард улыбнулся, показав ряд неожиданно белых безупречных зубов:
– Верно. И если бы я не знал твоего отца так хорошо, Анна, я бы сказал, что у него что-то было с моей мамой. Понимаешь, о чем я – они вдвоем проводили здесь больше времени, чем кто-либо из нас.
– Отец, когда писал “Страну смеха”, приходил сюда из города два-три раза в неделю увидеться с Дороти. Надевал свои черные кеды и шел полями вдоль дороги. Никто не предлагал его подвезти, все знали, как он любит ходить пешком.
Ричард прислонил дробовик к стене и поскреб щетинистый подбородок:
– И мама точно знала, когда он придет. Она посылала нас в лес набрать большую миску ягод, а потом посыпала их сахарной пудрой. Когда он приходил, они вдвоем садились здесь на крылечке и уминали всю чертову миску. Верно, Анна? Эй, так это ты, что ли, собираешься писать книгу про Маршалла?
– Об этом мы тут и говорили, Ричард. Затем я и привела его сюда, в хижину твоей матери.
Он повернулся к открытой двери:
– Папа выстроил халупу специально для нее, чтобы мама могла иногда пожить немного в лесу, передохнуть. У нас в семье столько детей было, что, по ее словам, ей нужно было порой просто отключиться. Это я не в упрек. У меня три сестры были и брат. Но в Галене я остался один. – Он посмотрел на Анну.
– Томас, извините, но через полчаса у меня встреча в городе. Хотите остаться здесь или вернетесь со мной?
Мне не улыбалось бродить по лесу и трепаться с Ричардом, хотя я и понимал, что позже с ним надо будет поговорить, если Анна даст согласие на книгу. После вчерашнего ужина и этой поездки я был настроен оптимистично, но Анна так и не сказала ничего определенного, а требовать от нее однозначного ответа я еще опасался.
