Амин Маалуф - Лев Африканский
Мать села напротив предсказательницы и вполголоса поведала, что ее к ней привело. Мы с Сарой остались стоять сзади. Ум-Бассар налила в чашу воды и добавила каплю оливкового масла, на которую трижды дунула. Произнеся непонятные заклинания, она вперила взгляд в чашу и заговорила хриплым голосом:
— Джинны уже на подходе, одни являются посуху, другие по воде. Подойди! — внезапно обратилась она ко мне, сделав приглашающий жест.
Я недоверчиво топтался на месте.
— Иди, не бойся!
Мать взглядом ободрила меня. Я боязливо приблизился.
— Наклонись-ка над столом!
Зрелище, доложу я вам, было поистине чудесным. Капельки масла расползались по воде и отбрасывали на гладкие стены чаши отблески, которые подрагивали и создавали иллюзию непрекращающегося действа. Вглядевшись в него и дав волю воображению, можно было и впрямь увидеть множество очертаний предметов и людей.
— Видишь джиннов?
— Ну да, — ответил я.
Каким бы ни был заданный мне вопрос, я все равно ответил бы утвердительно. Моя матушка превратилась в слух; придя сюда во имя цели, которую она себе наметила, она не желала уйти ни с чем. Ум-Бассар отослала меня назад, сама же несколько мгновений сидела неподвижно.
— Надо дать им поутихнуть, уж очень они возбуждены, — пояснила она доверительно.
Наступила полная тишина, которую никто не осмеливался нарушить, но вот она шепотом заговорила с джиннами, вопрошала их, а затем низко склонялась над чашей, чтобы разглядеть знаки, которые они ей подавали руками или глазами.
— Твой кузен вернется к тебе после трех знамений, — изрекла она, не пояснив, что это за знамения и сколько времени должно пройти.
Мать заплатила золотым и вышла. На обратном пути она попросила меня никому ничего не рассказывать, даже отцу, пригрозив, что, если я ослушаюсь, джинны во сне набросятся на меня.
Неделю спустя мы вновь встретились с Сарой на Цветочном рынке, расположенном поблизости от нашего дома. На сей раз путь наш лежал к величественному зданию, расположенному рядом с султанским дворцом. Гостиная, куда нас привели, была просторной, с высокими потолками, покрытыми лазоревой и золотой краской. Нас приняли несколько женщин, одна другой полнее, все с открытыми лицами, которым отчего-то вовсе не доставило удовольствия мое появление. Они посовещались относительно меня, затем одна из них тяжело поднялась, взяла меня за руку и отвела в угол комнаты, пообещав принести игрушки. Игрушек я так и не дождался, но и скучать мне не довелось, поскольку по прошествии нескольких минут мы покинули этот дом.
Должен признаться, мне пришлось ждать долгие годы, прежде чем я узнал правду о том, куда мы в тот день попали. Помню, когда мы поспешно покидали толстух, мать и Ряженая ворчали, негодовали и в то же время оживленно шутили и хохотали. Помню еще, во время разговора в гостиной упоминалось имя принцессы аль-Амиры.
Странное это было существо. Вдова кузена султана, искушенная в черной магии, она основала странное братство, состоящее из одних женщин, выбранных ею либо за дар предвидения, либо за красоту. Люди, обладающие жизненным опытом, прозывают этих женщин сахакат — у них заведено использовать одна другую. Мне не подобрать более пристойного слова. Они заставляют явившуюся к ним женщину поверить, что поддерживают дружбу с разными духами, которых делят на несколько родов: красные, белые и черные демоны. Меняя голос, они делают вид, что их устами говорят духи, я поведал об этом в «Описании Африки». Эти духи нередко велят хорошо сложенным посетительницам раздеться и любовно сочетаться с принцессой и ее приближенными. Если женщина по глупости либо по склонности соглашается на эту игру, ей предлагают вступить в братство; в ее честь задают роскошный пир, на котором танцуют и веселятся под звуки музыкальных инструментов, на которых играют негры.
Я узнал о принцессе и духах в возрасте шестнадцати или семнадцати лет и только тогда догадался, что заставило Сальму и Сару так поспешно покинуть дворец.
* * *Несмотря на неудачу, мать ни за что не желала прекратить свои попытки. Только теперь с большей ответственностью подходила к выбору прорицателя. И вот несколько недель спустя мы оказались у одного из самых уважаемых в городе людей, книготорговца-астролога, державшего лавку по соседству с Большой Мечетью Кайруанцев. Он принял нас в помещении, расположенном над торговым залом, в своих личных покоях, представлявших заваленную книгами комнату с полками и циновкой на полу. С самого начала он уточнил, что не является ни магом, ни алхимиком, лишь пытается разгадать знаки, посланные Создателем своим творениям. В подтверждение чего прочел стихи из Корана: «Во многих тайных беседах их оказывается добрым только тот, кто внушает творить милостыню, делать доброе, поддерживать мир между людьми; кто поступает так, желая угодного Богу, тому даст Он великую награду»[22].
Заверив нас таким образом в собственной добропорядочности, он попросил нас отойти на другой конец комнаты, свернул циновку и мелом начертил на полу несколько кругов один в другом. В первом круге он изобразил крест, на концах которого обозначил четыре части света, а внутри креста написал название четырех природных элементов. Второй круг он поделил на четыре части, затем каждую часть еще на семь частей, и в каждую из двадцати восьми ячеек вписал по одной из двадцати восьми букв арабского алфавита. В других кругах он поместил семь планет, двенадцать месяцев латинского года и много других знаков. Это гадание называется зайраджа, оно долгое и сложное, и я бы не припомнил ни одной его детали, не доведись мне трижды наблюдать его. Сожалею о том, что не обучился ему, поскольку из всех оккультных наук лишь его результаты не подлежат сомнению, даже в глазах некоторых улемов.
Завершив рисунок, астролог спросил мать, что ей хотелось бы знать. После чего взял буква за буквой ее вопрос, записал числовое значение каждой буквы и в результате сложнейшего подсчета вывел природный элемент, которому соответствует каждая буква. По прошествии часа его ответ гласил:
Смерть пройдет, за нею волны,
Тогда вернется жена и плод ее чрева.
Мать была так взволнована, что не смогла выговорить ни слова, астролог поспешил ее успокоить:
— Хочешь знать будущее, готовься услышать о смерти. Разве она не венчает любую земную долю?
Сальма, дрожа всем телом, нашла в себе силы ответить умоляющим голосом:
— Венчает, это правда, но тут ведь она стоит в самом начале предсказания.
Вместо ответа ученый муж воздел глаза и ладони кверху. Ни звука более не издал он, когда же мать хотела отблагодарить его, он жестом отказался от оплаты.
* * *Погибель Сальме принес четвертый прорицатель. На сей раз речь шла об одном из тех, кого в Фесе зовут муаззимин, изгоняющий бесов. Моя бабка — да смилостивится над ней Господь! — восхваляла этого человека, разрешившего, по ее словам, тысячу гораздо более запутанных дел. Поскольку он и впрямь оказался весьма востребованным, нам пришлось долго дожидаться его в прихожей.
Стоило Сальме изложить ему суть своих затруднений, его лицо осветилось снисходительной улыбкой, и он поклялся ей, что через семь дней она и думать о них забудет.
— У твоего кузена завелся в голове крошечный бес, которого надобно изгнать. Будь он здесь, я бы немедленно избавил его от него. Я передам тебе зелье, обладающее способностью изгонять бесов, и ты сделаешь это сама. Вот тебе заклинание, которое следует произнести над его головой во время сна сегодня вечером, завтра и послезавтра. Вот тебе склянка. Будешь капать при каждом заклинании.
В этот вечер отец уснул у Сальмы, и она без труда произнесла заклинание и обронила каплю зелья. Но на следующий день случилось то, чего следовало ожидать. Мохаммед был у Варды, мать, дрожа от страха, проникла в их спальню. Только она собралась оросить спящего отца каплей драгоценного зелья, как Варда завизжала, разбудила отца, и тот схватил нежданного гостя за ногу. Сальма с рыданием рухнула наземь.
Увидя в ее руках склянку, Мохаммед обозвал жену колдуньей, безумицей, отравительницей и, не дожидаясь рассвета, трижды прокричал: «Анти талика», объявив таким образом, что отныне она не жена ему.
ГОД ПЛАКАЛЬЩИЦ
902 Хиджры (9 сентября 1496 — 29 августа 1497)
В этот год Боабдиль собственной персоной явился к нам выразить соболезнования. Когда я говорю «к нам», я имею в виду дом Кхали, где мы жили с тех пор, как отец прогнал Сальму. Низложенный султан вошел в гостиную в окружении дворецкого, секретаря и шести стражников, одетых по моде Альгамбры. Он шепнул несколько приличествующих случаю слов дяде, который долго пожимал ему руку, после чего усадил его на свой высокий диван, единственный в доме. Свита осталась стоять.
