Орхан Памук - Музей невинности
Ресторан Абдуллаха-эфенди раньше находился на главной улице Бейоглу — проспекте Истикляль, рядом с мечетью Хусейн-Ага, туда ходили обедать все знаменитости и богачи, смотревшие кино в Бейоглу. Несколько лет назад, когда большинство из них завели автомобили, ресторан перебрался за город, в небольшое поместье у парка Эмирган, обращенное к Босфору. Войдя в заведение, отец изобразил благодушное выражение лица и поздоровался с каждым официантом — почти всех он знал много лет. Потом посмотрел, нет ли в зале людей, которые ему знакомы. Пока метрдотель вел нас к нашему столику, отец поздоровался с теми, кто сидел неподалеку, знакомым за столом подальше он слегка кивнул и еще немного пококетничал с какой-то пожилой дамой и её красивой дочерью. Дама сказала, какой я хорошенький, как быстро вырос и похож на отца. У метрдотеля, который все детство называл меня «маленький господин», а потом постепенно перешел на «господин Кемаль», отец заказал нам слоеный пирог и ракы с острой закуской — кусками соленого тунца.
— Кури, если хочешь, — разрешил он. Можно подумать, вопрос о том, курить мне при нем или нет, не решился сам собой, когда я вернулся из Америки, к обоюдному спокойствию: — Принесите Кемалю-бею пепельницу, — попросил он одного из официантов.
Пока отец быстро пил ракы, занюхивая маленькими помидорами, выращиваемыми в собственной теплице ресторана, я почувствовал, что он хочет о чем-то рассказать мне, но не знает, как начать. Мгновение мы оба смотрели в окно на Четина-эфенди, стоявшего и беседовавшего с другими водителями, ожидавшими хозяев.
— Четина цени, — сказал отец.
— Знаю.
— Пойми... Никогда не смейся над притчами, которые он все время рассказывает. Он очень порядочный, наш Четин. Благородный, настоящий человек. И не меняется уже двадцать лет. Если однажды со мной что-то случится, смотри не прогоняй его, — продолжал отец таким тоном, будто решил мне сообщить последнюю волю. — Да, и не меняй все время машины, как всякие нувориши. «Шевроле» еще очень хороший... Когда запретили ввоз новых автомобилей, весь Стамбул стал похож на музей старых американских машин. Но это ерунда, потому что мы живем в Турции. Самые лучшие в мире автомеханики — у нас.
— Я же вырос в этом автомобиле, отец. Так что не беспокойся, — успокоил я его.
— Молодец, — ответил отец. Я чувствовал, что сейчас он перейдет к главному. — Сибель замечательная девушка, — продолжил он. Но, нет, речь пойдет не о Сибель. — Ты ведь знаешь, что такую, как она, найти непросто? Женщину, а особенно столь редкий цветок нельзя обижать. Её нужно носить на руках. — Внезапно его лицо приобрело странное, смущенное выражение. И он заговорил нервно, будто что-то причиняло ему боль: — Помнишь ту красивую девушку?.. Помнишь, ты видел нас как-то раз вдвоем в Бешикташе? О чем ты подумал, когда её увидел?
— Какую девушку, отец?
Он раздраженно сказал:
— Сынок, ну, помнишь, десять лет назад ты видел меня в Бешикташе, в парке Барбаросс, с одной красивой девушкой.
— Нет, отец, не помню.
— Ну, как же ты не помнишь? Мы даже в глаза друг другу посмотрели. Рядом со мной была очень красивая девушка.
— А потом что произошло?
— Потом ты вежливо отвел глаза, чтобы не смущать отца. Вспомнил?
— Нет.
— Ну ты же нас видел!..
Я не помнил той случайной встречи, но доказать это отцу было трудно. После долгого и весьма неприятного мне спора мы оба пришли к заключению, что я их все-таки заметил, но решил забыть. Вероятно, я не обратил на них внимания, но они от неожиданности и волнения решили, будто я смотрю в упор. Так мы перешли к главному.
— Десять лет назад та красавица была моей любовницей, — расставил все по местам отец, сразу обозначив в одном предложении ответы на два главных вопроса, которые могли возникнуть у меня в связи с предметом разговора.
Он немного расстроился, что мне не довелось стать свидетелем такой красоты, о которой он, как я понял, мечтал рассказать уже давно, или, что я, может быть, просто забыл о ней, что еще хуже. Быстрым движением руки он достал из кармана маленькую черно-белую фотографию. На фотографии была изображена смуглая молодая женщина, очень грустная, — в Каракёе, на палубе парохода «Городских линий».
— Вот она, — гордо показал он. — Снято в тот год, когда мы познакомились. Жаль, что у неё здесь такой грустный вид, не очень заметно, какая она красивая. Теперь ты вспомнил?
Я молчал. Мне было неприятно, что отец доверил мне свою тайну, как бы «давно» это ни происходило. Но я никак не мог понять, отчего именно раздражаюсь.
— Послушай, сынок. Ни в коем случае не говори никому то, что я тебе сейчас расскажу, — попросил он, пряча фотографию в карман. — Особенно твоему брату. Он у нас строгих нравов, не поймет. А ты жил в Америке, и здесь нет ничего такого, что могло бы задеть тебя. Договорились?
— Конечно, отец.
— Тогда слушай, — отец выдохнул и, мелкими глотками отхлебывая ракы, начал свой рассказ.
Он познакомился со своей возлюбленной семнадцать с половиной лет назад, снежным январским днем 1958 года. Её простая, строгая и чистая красота вскружила ему голову. Девушка работала в «Сат-Сате», тогда еще недавно созданной отцом фирме. Сначала они просто дружили, были коллегами, но, несмотря на разницу в возрасте в двадцать семь лет, их отношения вскоре переросли в нечто более серьезное и глубокое. Через год после того, как они начали встречаться (я сразу сосчитал, что отцу тогда исполнилось сорок семь лет), девушка по его настоянию уволилась из «Сат-Сата». И опять же по его требованию не пошла никуда работать, а, мечтая, что они когда-нибудь поженятся, поселилась в Бешикташе, где отец купил ей квартиру.
— Она была замечательным человеком. Невероятно доброй, невероятно нежной, очень умной, — говорил отец. — Совершенно не такая, как другие женщины. Я несколько раз пытался расстаться с ней, но ни кого не любил столь сильно. Постоянно думал о том, чтобы жениться на ней, сынок... Но что тогда случилось бы с вашей мамой, с вами?
Он немного помолчал.
— Не пойми меня неправильно, сынок. Я не хочу сказать, что пожертвовал собой ради вашего счастья. На самом деле, она, конечно, хотела свадьбы больше, чем я. Ведь я много лет морочил её обещаниями. Но не мыслил жизни без неё. Страдал, когда не мог видеть. Хуже, что о своих страданиях и рассказать-то никому не мог. А однажды она потребовала: «Решай!» Поставила ультиматум: или я бросаю жену и женюсь на ней, или мы расстаемся. Налей себе ракы, сынок.
— А что произошло потом?
Помолчав опять, отец продолжал:
— Я не смог расстаться с вами, и она бросила меня. — Видно было, что ему больно говорить, но он взял себя в руки. Потом посмотрел на меня и по моему взгляду увидел, что может продолжать, и явно от этого успокоился. — Я очень, очень страдал. Твой брат женился, ты был в Америке. Я, конечно, пытался скрыть мучения от твоей матери. А когда прячешь свое горе, как вор, переживаешь его украдкой, еще тяжелей. Мать, естественно, чувствовала, что дело серьезно, и поэтому была тише воды. Мы жили с ней будто в гостинице, изображая семью. Боль моя не утихала, и я понимал, что, если так пойдет и дальше, сойду с ума, однако все равно никак не решался выбрать. Она тоже очень страдала в те дни. Как-то сказала мне, что один инженер сделал ей предложение и, если я ничего не предприму, она выйдет за него замуж. Тогда её слова меня не тронули... Ведь я у неё первый. Думал, что ей не нужен никто другой, что она просто блефует. Но даже если у меня и закрадывались какие-то сомнения, все равно изменить ничего не хотел. Поэтому и старался просто не думать об этом. Помнишь, однажды летом всей семьей мы ездили на выставку в Измир, машину вел Четин. Вернувшись обратно, я узнал, что она вышла замуж, но не поверил. Подумал, специально распространила этот слух, чтобы сделать мне больно, чтобы заставить меня развестись. Она отказывалась от всех предложений встретиться, поговорить, не подходила к телефону. Продала квартиру, которую я ей купил, переехала куда-то в неизвестное мне место. Четыре года я не мог разузнать, действительно ли она вышла замуж, кто её муж, есть ли у них дети, чем она занимается. Боялся, если узнаю, мне будет еще больней. Но оставаться в неведении тоже было ужасно. Меня мучила мысль, что она живет где-то в Стамбуле, читает те же газеты, что и я, смотрит по телевизору те же программы... Жизнь показалась мне пустой. Только не пойми меня неправильно, сынок. Конечно, я гордился вами, вашей матерью. Радовался, что дела идут успешно. Просто, та боль была иной.
Так как отец рассказывал в прошедшем времени, я понимал, что история чем-то все же завершилась, но мне почему-то не нравилось, что он ведет рассказ таким образом.
— В конце концов в один прекрасный день я все же решился позвонить её матери. Та, конечно, обо мне была наслышана, но по голосу не узнала. Я соврал, что звонит муж одноклассницы её дочери. Надеялся, что, когда скажу: «Моя жена больна и просит вашу дочь прийти к ней в больницу», она позовет её к телефону. А мать заплакала: «Моя дочь умерла». Оказывается, она умерла от рака! Я тут же повесил трубку, чтобы не зарыдать. Ведь даже предположить такого не мог. Не вышла она замуж ни за какого инженера... Какая ужасная штука жизнь! Как бессмысленно в ней все...
