Захар Прилепин - Дорога в декабре
Ненавидел власть — всю поголовно — и желал премьерам и губернаторам смерти — реальной, физической, желательно необычной и медленной.
У него было оружие, у Олега, привез из Чечни, обменял где-то там на бутылку водки. Он сам как-то сказал Саше.
Но Саша имел привычку ничего лишнего не запоминать, подробностей не выпытывать, дабы не носить в голове ненужную информацию, которую можно было бы извлечь тем или иным, вполне кустарным способом. Поэтому и не знал, что за оружие, да и осталось ли до сих пор.
Когда Олег говорил о наличии ствола — оружие еще не было нужно. А теперь вот пригодилось.
Саша созвонился с Олегом и, прихватив Верочку, отправился к нему домой.
До сей поры только раз у Олега бывал.
Нажал звонок у дверей, Олег крикнул, что — открыто. Войдя, Саша увидел Олега возле большого зеркала — он стоял совершенно голый, боком к вошедшим.
Саша опешил немного и сразу скривил улыбку — искреннюю, но несколько озадаченную.
— Пришел, Сань? И чего встали? — Олег прикрыл ладонью свое тяжелое хозяйство и махнул другой рукой в сторону комнаты. — Заходите вон…
Вера, хихикнув, как милый колокольчик, прошмыгнула.
— Ты чего растелешился? — спросил Саша.
— Мылся, — ответил Олег.
Он и вправду был сырой немного. И холодком от него веяло — ледяной душ принимал. Смотрел на рожу свою в зеркало, прыщик, кажется, нашел.
— Вот пакость какая-то вскочила, — пояснил Олег, — не могу от зеркала уйти, пока не изничтожу.
— Ну-ну, — сказал Саша и прошел вслед за Верой.
Она сидела тихо, на краешке дивана, улыбаясь, и по улыбке ее Саша понял, что ее впечатлило голое тело мужское, и вообще… ей интересно… и она готова давно, хочет. Только Саша отчего-то не хотел ничего.
Можно было, конечно, хотя бы и с ней… не получается и вовсе без этого жить. Он последнее время, с тех пор как грудь немного поджила, по несколько раз в сутки истязал себя, отжимаясь и подтягиваясь, и заметил, как оброс тонкими жесткими мышцами. Стал худым и твердым. И голова пустой стала, лишенной эха. Никто не откликался внутри ее, ни на одно слово, и воспоминания теплые и детские ушли. Морщился только, если видел целлофановые пакеты — когда мать из них хлеб вытаскивала, вернувшись с работы, и однажды этот пакет мелко порвал гибкими, мстительными пальцами на маленькие кусочки.
— Ты зачем это? — спросила мать.
Он не ответил, конечно. Откуда он знал зачем.
— Ну что там, с Негативом? — спросил Олег, войдя в шортах.
Вера мельком глянула ему на область паха, приметил Саша.
— Ничего, сидит.
— Письма пишет?
— Одно… Одно написал. Я Позику звонил. Написал, что все нормально и чувствует себя хорошо. Позик читал мне по телефону. Хорошо, если в письме есть слов двадцать пять. Но, по-моему, там меньше…
Олег кивнул, на его лице даже мелькнуло что-то, отдаленно напоминавшее сожаление.
К кому Олег относился с явной приязнью из местных «союзников», так это к Негативу и к Позику. Чем-то они радовали Олега. Может, были похожи на армейских его товарищей — самых бесшабашных и забубенных. Тех товарищей, что убиты уже.
Олег, правда, не видел, как Негатив цветы ласкает — может, ему и не понравилось бы. Хотя черт его знает, Олега.
— Пойдем покурим? В подъезд? — предложил Саша.
— А я? — спросила Верочка.
— А ты посмотри что-нибудь. Олег, что у тебя можно посмотреть? У тебя есть собственные фотографии в неглиже и с гранатометом?
В подъезде Саша сразу и напрямую спросил про оружие. Ну, верней, на всякий случай изобразил.
— Ты говорил, что у тебя есть такие штуки, — и показал, как человек стреляет.
Олег мотнул головой.
— Надо?
— Надо, — подтвердил Саша.
— Меня не позовете? — спросил Олег.
— Не знаю пока.
— А когда надо?
— Например, сегодня.
— Например, пошли тогда, — незлобно передразнил его Олег.
— Пошли, — согласился Саша. — Верочке сказать чего?
— Я сам скажу. Мы на полчаса.
Олег переоделся в джинсы, старую рубаху и старую куртку. На ноги берцы натянул.
— Твоя девочка? — спросил он, пока спускались в лифте, не скрывая ту мужскую жадность в голосе, что характеризует интерес определенного свойства.
— Не знаю… — ответил Саша, размышляя о чем-то другом и не задумавшись толком о вопросе.
— Чего «не знаю»? Спишь с ней?
— Наверное, — ответил Саша, и снова невпопад.
— Чудак, а, — неприятно оскалил улыбку Олег. — Как ты в армии служил, такой чудак?
— Нормально служил, — ответил Саша, тоже улыбаясь.
Внизу Олег достал из кармана связку ключей, попросил Сашу подержать фонарик, извлеченный из другого кармана. Открыл дверь в подвал — старую, скрипящую.
— Свети, — велел.
— Ты что, в подвале его держишь? — спросил Саша.
— А где мне держать, дома? Или на даче?
— Закопал бы где-нибудь.
— В городе нигде не закопаешь, а ехать за город… Вдруг пригодится когда — срочно. Вы же не всю жизнь собираетесь метать помидоры?
Саша не ответил. Он-то явно не собирался уже…
Олег достал из кармана еще один фонарик, светили теперь вдвоем. Все равно видно было плохо. Шли друг за другом по узкому, затхлому, вонючему коридору, под ногами неприятно хлюпало. Справа тянулись горячие, покрытые ветошью трубы. Слева вроде бы помещения просматривались — комнаты, где на полу обильными грудами лежал никому не нужный пахучий хлам. Хоть труп там прячь.
Саша явственно слышал какой-то писк.
— Пищит кто-то, — сказал он Олегу.
— Хер его знает, — ответил Олег равнодушно и тут же вскрикнул матерно: — Тьфу, ч-черт!
— Чего? — выдвинулся Саша из-за спины Олега, елозя по полу светом фонарика.
— Крыса, — сказал Олег мрачно. — Крысы, наверное, пищат. Развелись, твари. С тех пор как столовую открыли в доме. Раньше не было…
Пошли дальше. Саша старался светить себе под ноги — не хотелось ступить на крысу.
Олег ругался:
— Сюда, вперед свети. Ты за мной идешь, никуда не вляпаешься… Здесь вроде. На, свети двумя фонарями.
Олег принялся раскидывать кучу хлама — сдвинул и уронил стоймя поставленный диван, поломанную мебель какую-то раскидал. Достал из-за пояса саперную лопатку, поторкал ею в землю, услышал тот звук, что желал услышать, быстро раскопал и вытащил пакет. Бережно развернул. Пропитанная маслом ветошь мелькнула в свете фонарика. И черный ствол. ПМ, Макарова пистолет.
Олег извлек обойму, посмотрел, погладил пальцем — полная.
— Еще обоймы четыре в запасе, — сказал он, загоняя магазин в рукоятку.
Саша светил фонарями и определенно слышал близкий, громкий, многоголосый писк.
