Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
– Ему не будет лучше?
– Он может вести себя куда хуже, чем сегодня. Для вас он вел себя идеально, лучше не бывает. Что же до болезни – ни хуже, ни лучше ему не будет. Он навсегда останется таким, как сейчас. Он не меняется, он такой, какой есть.
– Ему очень повезло, что он оказался в Кильхберге, в ваших заботливых руках, – сказал Джек.
– Это вам сестру надо благодарить, Джек. Ей и самой пришлось пойти на немалые жертвы, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – Вы серьезно насчет купить здесь дом?
– Серьезнее некуда.
– Мой муж кое-что понимает в недвижимости, вероятно, он сможет вам помочь. Я-то всего лишь фармаколог.
А вот они уже и дошли до Вайнплац, стоят на пороге отеля «Шторхен», только доктор Крауэр-Поппе не уходит, кажется, хочет что-то ему сказать, но не уверена, уместно ли это, ведь они почти незнакомы.
– Анна-Елизавета, вы передумали идти домой? – спросил Джек.
Она закрыла лицо руками; какой девчачий жест для такой серьезной (и такой красивой!) женщины.
– В чем дело?
– Я не хочу вмешиваться, у вас есть свой психиатр.
– Нет, уж теперь рассказывайте, – потребовал Джек.
– Я думаю, для начала вам надо завершить свою хронологическую терапию, – сказала доктор Крауэр-Поппе, – но когда вы покончите с ней, вам стоит попросить вашего врача кое-что вам выписать. Не стоит принимать это, пока вы пересказываете вашу жизнь в хронологическом порядке.
– Вы имеете в виду какое-то лекарство?
– Разумеется. Нечто подобное мы даем вашему отцу, только этот препарат новее и немного отличается от золофта. Называется «эскиталопрам», вроде серопрама, которым мы потчуем Уильяма, но в этом лекарстве другое активное начало; начинает действовать быстрее, не через две-три недели, а через одну, плюс оно мощнее, так что нормальная доза не двадцать, а десять миллиграммов.
– Это что, антидепрессант?
– Разумеется, – кивнула она. – В Штатах его продают под маркой «лексапро», уточните у доктора Гарсия, у нас он называется «ципралекс». У эскиталопрама вроде бы меньше побочных эффектов; впрочем, некоторые исследования показывают, что это не так. Понижается якобы либидо, возможна импотенция и задержки эякуляции, это, пожалуй, вам не слишком понравится. Но что вам особенно не понравится, так это возможные побочные эффекты, сказывающиеся на способности пересказывать что бы то ни было в хронологическом порядке. Поэтому прежде следует завершить работу с доктором Гарсия. А потом – попробуйте это лекарство.
– Вы считаете, у меня депрессия?
– Что за вопрос! – рассмеялась доктор Крауэр-Поппе. – Разумеется! Человек, который вынужден вспоминать все, от чего радовался, от чего плакал, от чего приходил в бешенство, а потом восстанавливать четкую хронологическую последовательность этих событий и пересказывать их вслух – такой человек, если он делает все это добросовестно, не может не страдать от депрессии! Я, признаться, удивлена, что вы сами не находитесь в Кильхберге или подобном месте.
– Но как мне понять, что терапия завершена? Покамест ей конца не видно, – сказал Джек.
– Вы сразу это поймете, – сказала она. – Как только вы захотите сказать доктору Гарсия спасибо за то, что она вас выслушала, – тут терапии и конец. Он наступит тогда, когда вам захочется рассказать все то, что вы рассказывали ей, кому-то другому – не психиатру, я имею в виду.
– Вот оно что.
– Gott![30] – воскликнула она. – Кто бы мог подумать, что манера говорить «вот оно что» передается с генами!
Доктор Крауэр-Поппе пожала Джеку руку и пошла прочь, немного покачиваясь на высоких каблуках; обернувшись, она крикнула:
– Я заберу вас завтра на этом же месте и провожу в церковь! А Уильяма захватит доктор Хорват.
– Bis morgen! – крикнул ей в ответ Джек, вошел в отель и позвонил сестре.
На следующее утро он нашел у телефона листок бумаги из блокнота, где его собственным почерком было написано:
Ципралекс, 10 мг
В Штатах называется «Лексапро» (?)
Уточнить у доктора Гарсия
Как там говорил профессор Риттер? «Ваш отец пережил много утрат». Задрожишь на старости лет от холода, пережив такое! Пожалуй, татуировки тут вовсе ни при чем.
Разговор с Хетер прошел на ура, Джек ее разбудил, но она все равно была рада его слышать.
– Ну вот, наконец-то я с ним увиделся. Долго же мне пришлось ждать! Я провел с ним несколько часов, – начал Джек. – Мы с докторами фон Pop и Крауэр-Поппе сводили его на ужин в «Кроненхалле», еще я встретил Гуго, ну и всех остальных.
– Просто скажи, что я тебя просила! – закричала сестра.
– Я люблю его, – тут же выпалил Джек.
– Вот и все, больше ничего не надо говорить, – сказала Хетер и зарыдала.
– Я люблю его и каждый дюйм его шкуры, – сказал Джек.
– Боже мой, надеюсь, ты не произнес при нем слово «шкура»? – спросила Хетер.
– Произнес, но я признавался ему в любви, и, видимо, в этом контексте оно не работает, – сказал Джек. – Папа сказал, что я отчаянный парень.
– Пожалуй, ты в самом деле отчаянный парень! – воскликнула Хетер.
– Было несколько «эпизодов», ничего особенно страшного, – сказал он.
– Они всегда будут, Джек, не нужно мне про них рассказывать.
– Ты не против проституток? – спросил он сестру.
– А ты?
Джек сказал, что не против, в сложившихся обстоятельствах.
– С ним Гуго, а с Гуго папа ни в какие неприятности не попадет, – объяснил он.
Они обсудили, стоит или нет рассказывать про проституток Каролине Вурц. Джек-то хотел сразу выложить ей все, Хетер предложила погодить с историей про проституток, оставить это на другой раз.
Потом они поговорили про Гуго и про то, что нет ничего более нелепого, чем вставлять золотое кольцо в оставшуюся мочку.
– Как думаешь, он пытается привлечь внимание к откушенному собакой уху? – спросила Хетер.
– Наверное, нет – ведь он мог бы носить кольцо в верхней части пострадавшего уха, а в нормальном не носить ничего, – предположил Джек.
Хетер спросила, а не стоит ли Джеку попробовать найти проституток, к которым ходит папа, – ну, например, через Гуго.
– Проверить, что это за женщины, какой у них характер, попросить их быть с папой поаккуратнее.
– Знаешь, у него ведь и так совсем-совсем мало личного пространства, – сказал Джек.
Они согласились, что близким, даже если ты за них беспокоишься, нужно немного доверять и оставлять им зону, куда никому не позволено входить.
– Они такие милые! Я имею в виду, доктор Риттер и все остальные. Я в них просто влюбилась, а ты?
– Ну… – начал было Джек, но оборвал себя: – Конечно, они отличные, я тоже в них влюбился!
– Будешь звонить мне каждый день? – спросила Хетер.
– Разумеется! А если забуду, звони мне сама, и я оплачу звонок, – сказал Джек.
Она снова зарыдала:
– Джек, кажется, ты купил меня, купил меня со всеми потрохами!
– Я люблю тебя, Хетер.
– Я люблю тебя и каждый дюйм твоей шкуры, – ответила она.
Джек рассказал сестре, какую папа закатил истерику, узнав, что они с сестрой покупают дом в Цюрихе, – там же все так дорого, что за безумие. Смешно слышать подобные возражения от человека, который понятия не имеет ни сколько стоит его пребывание в санатории Кильхберг, ни что накопленные им деньги целиком ушли на это – потому-то Хетер и разыскала Джека!
А потом они говорили о куче сущей ерунды; Джек и мечтать не мог, что они будут говорить о таких будничных вещах, как, например, чего они хотят от дома в Цюрихе, сколько там должно быть комнат, сколько, черт побери (Уильям произнес бы эту фразу точно так же, как Джек!), туалетов!
Джек не стал произносить это вслух, слишком банально, но он понял – когда ты счастлив, особенно когда ты счастлив впервые в жизни, тебе приходят в голову мысли, которые ни за что не посетили бы тебя, пока ты был несчастлив.
Какое утро! Сначала Джека разбудили лучи солнца, изливающиеся ему на кровать из окон, потом он пил кофе в кафе на берегу Лиммата. Простые вещи еще никогда не казались ему такими сложными, а может, наоборот. Джек был бессилен предотвратить то, что должно случиться позднее, так же как человек бессилен предотвратить собственное зачатие.
У входа в отель, на той же самой мощенной булыжником площади Вайнплац, его ждала супермодель-фармаколог доктор Анна-Елизавета Крауэр-Поппе. Она снова была одета во что-то сногсшибательное. Неудивительно, что в Кильхберге она ходит в белом халате, подумал Джек, надо же ей хоть иногда приглушить собственный блеск.
Они отправились вверх по узким улочкам к церкви Св. Петра; однажды, подумал Джек, я выучу названия этих улиц наизусть. Вот улица Шлюссельгассе, напротив пивной «Фельтлинер Келлер», вот Веггенгассе – какая музыка в этих словах!
– Восхитительное утро, не правда ли? – сказала доктор Крауэр-Поппе; Джек не в силах был ничего сказать, она не обиделась и стала говорить о всяких мелочах. – В церкви Святого Петра самые большие в Европе часы – на башне, с четырьмя циферблатами. Может быть, вам дать платок?
