Захар Прилепин - Дорога в декабре
«Боятся, сволочи», — подумал Саша. Понравилось, что боятся.
Широко шагая, крича во всю глотку, они топтали Москву. С тротуара, где останавливались прохожие, еще издалека оборачиваясь на гул и топот, «союзников» было не разглядеть толком — колонну окружили со всех сторон рядами милиции.
Печатали шаг — словно отмеряли свою территорию. Кричали: «Революция!»
Саша приметил Рогова, с жесткими скулами и темным взглядом. Рогов кричал вместе со всеми, голосисто, широкорото, уверенный в том, что делает нужное дело.
Костя Соловый, шедший меж двух очаровательных «союзниц», размахивал огромным флагом на четырехметровом пластиковом и оттого легком древке. Флаг носился в воздухе, как живой.
Саша сначала шел в рядах, но потом понял, что — задыхается и грудь саднит.
Побрел к тротуару, уставший, в куртке с чужого плеча — подарили в бункере.
Милиция нехотя его пропустила. Один человек в форме посмотрел на него с ненавистью. А Саша на него никак не посмотрел. Неожиданно для самого себя подумал, что хочет убить каждого из них — и не будет жалко.
За Сашей рванулась было Верочка, с которой только что познакомился, но ее не пустили, грубовато оттолкнув.
«Козлы», — подумал Саша. Вступаться не стал.
На площади, куда колонна пришла через полчаса, устроили митинг.
Когда Саша добрел к площади, Матвей уже выступал на грузовике — бледный, с черными глазами. «Союзники» вслушивались, подрагивая, готовые сорваться в любое мгновение — повторить то, что сделали недавно.
Неожиданно Саша приметил на грузовике и Яну. Она стояла с краю, серьезная, красивая, в кожаном пиджачке, свитерке полупрозрачном, с «дырочками».
«Не холодно ей?» — подумал Саша.
Пробрался к грузовику, встал позади, колесо трогая носком ботинка.
Неподалеку курили двое мордоворотов, с задами и ляжками мужики, оперативники в штатском.
Саша услышал их разговор.
— Президента козлят, твари! — говорил один другому, кивая на грузовичок с выступающими. — Взять бы их всех и отхерачить по одному. Лично бы изуродовал каждого.
Саша отвернулся, внутренне вздрогнув, то ли от ужаса, то ли от неприязни или, скорей даже, гадливости.
«А что если я сейчас своих увижу? — подумал Саша о тех, кто истязал его. — Что тогда делать? Молча смотреть на них? Спрятаться?»
Знал, конечно, что не станет прятаться — да и кто его тронет, когда вокруг сотни «союзников». И все равно накатила липкая, душная волна…
Стрельнул у кого-то сигарету, отошел чуть в сторону, присел на лавочку, закурил. Пальцы дрожали.
Задохнулся на секунду, когда неожиданно Яна оказалась рядом.
— Привет, — поздоровалась.
Саша кивнул, не раскрывая рта, стесняясь отсутствующего зуба.
— Как ты? — спросила Яна.
Саша пожал плечами.
— Нормально, — ответил, подобрав слово. — Терпимо.
Заметил, что она подстриглась короче. От этого стала выглядеть жестче и даже злей.
«Но очень красивая, все равно…» — подумал Саша.
— Ты не уходи, Матвей хочет с тобой поговорить. Здесь возникла идея: надо уголовное дело возбудить, — сказала Яна. — По факту твоего избиения. Ты как?
— Я не знаю, мне все равно… — ответил Саша и замолчал.
Дурно было как-то и затошнило немного.
— Что молчишь? — спросила Яна.
— Ты почему не пришла ко мне? — спросил. «Грубо и глупо получилось», — сам сразу понял.
Яна, показалось Саше, иронично хмыкнула, в том смысле, что зачем мне было приходить, разве я жена тебе? Мало ли у нас людей в тюрьмах и больницах, ходить ко всем…
Она не ответила на его вопрос, достала тонкую, изящную сигарету — тонкими пальцами с ярко накрашенными ногтями.
Саша и у нее стрельнул закурить, только сейчас заметив, какие у него ногти отросли, с грязной окаемкой, — нечем постричь было, один раз только тайком взял у Левы ножницы, попросить как-то неприлично было, может, он побрезговал бы…
Сжал руку, курил в кулак — как урка.
— Залечили тебя? — спросила Яна. — Не болит ничего?
Саше снова по ее голосу показалось, что ей все равно — залечили его или нет, болит что или отболело.
— Отчего меня взяли, ты не знаешь? — спросил он вдруг. — Тебе не кажется, что ты меня пропалила? Что из-за тебя все?
Яна посмотрела на него внимательно и удивленно.
— Придурок, — сказала. Поднялась и пошла.
Саша тоже встал, не дожидаясь Матвея, поковылял к метро. Добрался до вокзала, купил билет на электричку — на поезд денег не хватило — и двинул в сторону дома.
Электричку трясло, она громыхала, словно дырявая посуда. И нехорошие сквозняки гуляли по вагону.
Ехал с ледяным лицом.
Незаметно задремал, под грохот колес, зябко кутаясь в куртку.
Во сне рука затекла, примнилось, что — опять в наручниках и будет больно сейчас, вскрикнул в ужасе, проснулся.
Сосед напротив смотрел испуганно.
Саша сглотнул слюну. Зажмурился от неприязни ко всему, что вокруг: за окном, в прошлом, в будущем.
Вспомнил еще, как снились только что колеса, лязгающие внизу, под ногами. И были подобны эти колеса мясорубке, накручивающей и перемалывающей хрусткое и ломкое. Во сне летели из-под колес комья черной сырой земли, шпалы, еще что-то, белое, твердое…
Глава девятая
В первые дни декабря, когда сыпал тяжелый — из жесткой и злой В крупы — снег, пришли из Риги вести, что пацанам, «союзникам», участвовавшим в акции, дали по пятнадцать лет тюрьмы. Пришили какую-то несусветную статью о терроризме, которого не было ни в каком виде: влезли в башню и забаррикадировались — никого и не ударили ни разу. Граната, которой «союзники» угрожали охранникам, была муляжной.
В новостях показывали брезгливое лицо судьи — седая грива, тонкие губы, злые глаза. Луакразе… Луаркезе… Лукрезее… — Саша сразу забыл его фамилию. О судье рассказали, что на его счету семнадцать ветеранов Красной армии, посаженных в латвийскую тюрьму в последние два года. Несколько из них умерли в заключении — один от старости, второго не откачали после голодовки… Другой старик мельком попал в телерепортаж — показали архивные съемки, где его, страдающего болезнью Паркинсона, с трясущимися руками, ввозят на кресле в клетку. Судья что-то листает в это время, материалы дела…
— Его ведь убить надо, — сказал Саша устало.
— Надо, — задумчиво поддержал Рогов.
Они с Матвеем нагрянули в гости.
Сидели за столом, пили чай. Матвей прихлебывал кипяточек, смотрел на парней, прищуриваясь. Когда Саша произнес «убивать», Матвей остановился на нем взглядом, словно взвешивая, насколько серьезно это было сказано.
