Москва, Адонай! - Леонтьев Артемий
А то я эту братию знаю, с ними только зазевайси… в раз трахнут крестовой отверткой в жопу, а потом на левой ягодице циркулем выцарапают: «С коммунистическим приветом!»… поди после этого доказывай всем, что не верблюд.
Презрительно-фамильярное «позевай мне еще» – он пропустил мимо ушей.
Побои или иные насильственные действия, причинившие физическую боль, но не повлекшие последствий, указанных в статье 115 – наказываются лишением свободы на срок до двух лет…
Громову нельзя было терять работу, по крайней мере в ближайший месяц – накоплено слишком мало денег, чтобы можно было спокойно засесть за давно задуманную дилогию «Распад» и «Восхождение». Он прошел вдоль длинного аквариума, занимавшего половину стены ресторана. Бросил беглый взгляд на камчатского братца по неволе и несчастию. Тучные рыбы, которых, в отличие от краба, все-таки кормили, так как они носили статус постоянных деталей интерьера, виляли хвостами и чесали свои кольчужные брюшки о бутафорские кораллы и обомшелые замки.
Проходя мимо трясущегося в голодной истерике краба, занимавшего отдельный аквариум, Марк присмотрелся к его глазам. Несмотря на гадливое отношение ко всем насекомым, моллюскам и прочей ракообразной ползуче-сосущей братии, Громова передернуло все же не от отвращения, а от сострадания.
Голод не тетка… Завтра же попытаюсь отпроситься в зоомагазин и купить для бедолаги корма… несмотря на саблезубый график, составленный будто в насмешку над Александром II, и лютый недосып, все-таки куплю… не могу смотреть, как бедняга издыхает… ну не продадим мы его за двадцатку, у гостей тоже кошельки не резиновые… так и сдохнет с голода, а на нас, офиков, его себестоимость повесят в конце месяца, раз продать не смогли… Хотя, может, все-таки приспичит какому-нибудь банкетнику патлатому увесистой мошной тряхнуть… Ах, чтоб тебя, Москва-сити… в 16 веке на Руси где-то числилось местечко – овраг Блядейский отвершек – о достославный, премудрый русский языче… нет, не перевелись отвершки на земле русской… На пешеходном мостике «Багратион», в нескольких минутах отсюда, скульптура Эрнста Неизвестного «Древо жизни» – стояла в огромной зале, никого не трогала, нет, вот поди ж ты, надо было сверху какую-то восточную сказку захерачить, ресторан «1001 ночь», чтобы наглухо закрыть 50 лет трудов великого художника – нет, такое только в овраге Блядейский отвершек мыслимо… Ой, ну будет, будет тебе, Марк, наивный ты провинциалишка! Шесть лет в Москве живешь, а все не привык к этой лохотронной солидности окружающей тебя действительности… как в первый раз, в сам-деле… здесь выгоднее попасть под машину, чем, скажем, к стоматологу… Заявишься в частную клинику, так разве что карманы не выворачивают… С лету как-то предложили брекеты поставить – я даже рта не успел открыть, «здравствуйте» не сказал, какой там, только в кабинет вошел, а стоматолог стоит, руки моет, и на меня вполоборота глянул так… о, говорит, брекеты надо срочно ставить – это он, видимо, по походке понял, вообще в Москве хороший стоматолог может даже по обуви пациента понять, какой курс лечения нужно назначать… если обувь дорогая, то и со здоровьем шутки плохи, надо серьезно браться, тут и брекеты можно поставить и пару пломб на каждый зуб шлепнуть, а еще лучше заменить свои никчемные и бренные кости на какое-нибудь керамически-протезное ноу-хау – известное дело, береженого Бог бережет… если же ботиночки хлюпенькое дермецо с рынка, то стоматолог может даже и руки пачкать не станет, в рот даже не посмотрит, пробурчит, что «здоровы» и отправит на все четыре стороны от греха подальше, все-таки клятва Гиппократа – дело нешуточное, хотя сейчас, по-моему, не клянутся… у меня ботинки обычно стильные всегда, поэтому и предложили зубы выравнивать. Я говорю, что вы, что вы, нет, я три года назад только брекеты снял, студентом носил, мучился, все ровные теперь, хоть в рекламе снимайся… стоматолог даже обиделся на мою легкомысленность, но когда в рот заглянул, все же признал весомость моего аргумента, однако на всякий случай решил надавить: «Ну вы все же подумайте, брекеты это очень благотворно… положительно вам заявляю… во избежание регресса… вам же хорошо будет, рекомендую, давай-давай, хули ты, как целка ломаешься?»… Нет, что и говорить, Антон Павлович такой гнусности бы не простил. На порог бы, может, еще впустил, сукина сына стоматолога, но простить ни за что бы не простил… может быть, даже в рожу бы плюнул, а Венедикт Васильевич срать бы рядом с таким стоматологом не сел… Кстати, в «Москва-Сити» кукольный бордель открыли, одна кукла даже с интеллектом… дает за семь тысяч в две дырочки… а главное, говорит при этом какие-то умные вещи… может быть, цитаты из Вергилия или выдержки из «Феноменологии духа»… остальные куклы умом не блещут, поэтому они дают только за пять тысяч… зато тоже в две дырочки, что немаловажно… ничего не скажешь, ценовая политика достаточно справедлива: разум всегда был в цене. По одежке встречают, а провожают… и так далее…
Застекленная шипастая бизнес лапа из-под земли – небоскребная клыкастая пасть, впившаяся в небо. Гомеостаз, золотая телятина, Москва-сити – доморощенный фаллос-полубог, застекленный культ валютной эрекции… Показать Фрейду с его невинными поездами и деревьями, он вздрогнет и завизжит в припадке. Деловой центр «Мне-мне-мне! Хочу всего и сразу. Клац-клац, мое! Отдай! Здесь и сейчас-city»… Раздувают ноздри на денежные знаки. Щерят пасти. Высота вавилонской башни Этеменаки – 91 метр, башни Восток – 374. Ха-ха! На рекордно высоких этажах взбесившиеся амбиции кукловодов, рабов и жрецов американо-цыганской мечты, потребительски-первобытная мораль, прости хосподи! Глазированные дорогими костюмами держиморды, зализанные воском конокрады, а внизу у подножия ресторан с умирающим от голода крабом и сгорбленной, атрофированной молодежью, жрущей объедки гостей, вуаля!
От Москва-сити, взирающего по сторонам своим благопристойно-зловещим оком, по городу метастазами расползалось всепоглощающее желание: зарабатывать без конца, зарабатывать любыми путями, зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать больше, чем можешь потратить… Осиным роем это желание носилось по Москве от торговых центров и модных бутиков к деловым и застекленным гробам, как от улея к улею, металась кишащая мириада и застилающая солнечный свет крылатая требуха.
Громов опустил глаза на неприбранный столик, торопливо собрал грязную посуду и скрылся на мойке, где царило чавканье Дамира, со счастливым смаком доедающего оставленный гостем кусок черной трески с трюфельным соусом. Делая это не торопясь, с подчеркнуто гурманским чувством, он явно кичился своей гастрономической добычей перед завистливо поглядывающими на него коллегами и посудомойщицами. Дамир проводил сыто-любопытствующим взглядом кусок штруделя, оставшегося в тарелке Марка, дождался, когда тот поставит грязную посуду на железный стол, как того требовала неписанная официантская этика, а после, ласково причмокивая, когда убедился, что брезгливый Громов в очередной раз пренебрег объедками гостей, переложил кусок к себе, обеспечив собственному чреву надкушенный десерт.
Боковым зрением Марк почувствовал на себе трусливо-презрительный взгляд, каким обычно смотрят из темных щелей, становясь тем наглее, чем темнее и неприступнее эта щель. Громов знал, что все официанты-любители объедков ресторана ненавидят его за гадливый ужас перед их излюбленным таинством поедания garbage, считая это барской замашкой и легкомысленной претензией бонвивана: так людоед, должно быть, смотрит на вегетарианца. Когда Марк увидел Дамира впервые, тотчас сказал себе мысленно: «Он доедает объедки» – это первое, что пришло в голову художника при виде Дамира – матерого официанта прожженных привычек. Подобный факт стал для Марка открытием: ранее он бы никогда не подумал, что любые повадки и склонности человека настолько отчетливо выпячиваются на его физиономии. Впрочем, доедали объедки почти все официанты, но, видимо, только Дамир делал это по глубочайшему личностному убеждению, так что в его чертах эта нечистоплотная тяга проглядывала особенно сильно: с губ неизменно, почти что зримо свисала призрачная сопля недоеденной пищи, а пыльные глаза дворового пса вызывали желание бросить кусок колбасы.
