Олег Рой - Нелепая привычка жить
Она поднялась на ноги, встала очень прямо и, не отрывая взгляда от пола, прочла:
Печальны куклины глаза,
Без жизни в яркой краске.
Не тронет никогда слеза
Лица, что словно в маске.
В ней нет души, в ней нет тепла,
Мне не нужна подруга,
Которая всегда одна,
Всегда одна без друга.
Ей нужен друг, и, может быть,
Проснется что-то в кукле,
Она начнет хотя бы жить…
А может, и не будет.
— Не будет — что?
— Не будет жить.
— Надо же, какие стихи, — ошеломленно проговорил он. — Совсем взрослые… Неужели ты сама их сочинила?
Она только кивнула в ответ. И тут Малахов догадался:
— Это ты написала про свою куклу, да? Которую я тебе подарил?
Долька снова молча кивнула.
— А где она? — Виталий оглянулся.
Девочка показала на стеллаж у окна. Платинововолосая Барби-Джессика действительно сидела на пустой верхней полке.
— Ты не играешь в нее? — догадался он. Долька покачала головой:
— Нет, не играю.
— А почему?
— Так.
— Может быть, ты вообще не любишь кукол?
— Я хочу Кена! — вдруг заявила девочка, поглядев на него снизу вверх.
— Кого? — не понял он.
— Кена. Это муж Барби. Кукла-мужчина.
— Ладно. Будет у тебя Кен, — пообещал он.
В тот же вечер он спросил у Ланы, сидевшей за туалетным столиком и расчесывавшей на ночь длинные платиновые волосы:
— Слушай, а почему у Дольки так мало игрушек? Я был сегодня у нее в комнате…
Его избранница недовольно повела плечами под черным полупрозрачным пеньюаром:
— Разве напасешься? Вечно все портится, ломается… Ответ его не удовлетворил, но он задал другой вопрос:
— И еще… Может, ей надо купить что-то из одежды? Давай я дам тебе денег…
Одевали девочку действительно неважно, он давно это заметил. Виталий видел у нее только одну-единственную более или менее приличную вещь — желтенький костюмчик «на выход». В нем Долька встречала гостей, в нем же ходила записываться в школу. Все остальное время на ней были какие-то линялые байковые платья, вроде тех, что девочки носили еще во времена совкового малаховского детства, «простые» колготки, заштопанные на пятках, жуткого цвета рейтузы, выцветшее пальтишко, явно с чужого плеча…
— Давай, — согласилась Лана. И на другой же день вернулась домой с охапкой фирменных пакетов. Однако в них оказались только косметика и одежда для нее самой.
— Что же ты Дольке-то ничего не купила? — удивился Виталий.
— Ну вот еще, деньги тратить! — отмахнулась его тогда еще будущая супруга. — Детям нет смысла покупать хорошие вещи, они все равно их сносить не успеют, очень быстро растут. И потом, я никогда не могу угадать ее размера. Куплю — а ей то мало, то велико…
«Ясно…» — сказал себе Малахов. И решил пойти другим путем. Однажды он распределил свои дела так, чтобы получилось несколько свободных часов, и за завтраком, когда Лана уже ушла на работу, сказал новообретенной теще:
— Нина Михайловна, у меня сегодня есть немного времени — давайте вместе съездим в «Детский мир» и купим Дольке одежку на весну.
Девочка перестала мусолить свою кашу (ела она обычно очень плохо) и застыла с ложкой в руках.
— Ой, Виталик… — растерялась бабушка, впервые назвав его на «ты» и сокращенным именем. — Да как же… Что же ты не предупредил? У меня ни супа нет, ни ужина…
— Может, придумаете что-нибудь?
— Нет, дорогой, ну никак… В магазин надо за молоком и кефиром, и в овощной, и на рынок я планировала зайти… Что же делать-то? Может, давай завтра, а?
— Завтра я не могу, у меня встреча с поставщиком.
— Ну, значит, в другой раз.
Малахов перевел взгляд на Дольку — и впервые увидел, как она плачет. Огромные глаза-виноградины медленно набухали слезами. Сердце больно сжалось.
— Тогда, Нина Михайловна, может, мы с Долькой вдвоем съездим, а? — предложил он. — А вы нам список напишите, что нужно. Ну, куртку там, джинсы…
Он немного побаивался, что не сможет правильно выбрать вещи. Вдруг купит что-нибудь не то? Но толковые продавщицы легко помогли справиться с этой задачей. Они изучали список, понимающе кивали и тут же предлагали целый ворох одежды и обуви. Долька, онемевшая, с изумленно-счастливым лицом, безропотно позволяла поворачивать себя так и эдак, прикладывать к плечам свитера — «видите, рукава как раз!», вести в примерочную, переодевать и демонстрировать Виталию: «А ну-ка, давай покажем папе, какая ты красивая в этом комбинезончике! Вам нравится, как сидит? А то я могу принести на размер побольше!» Малахов только кивал и расплачивался. Ему все очень нравилось. В красивой модной одежде девочка не только выглядела, но и держалась совершенно по-другому. Настоящая маленькая женщина.
Покупок было так много, что им дважды пришлось спускаться к машине, чтобы уложить в багажник пакеты, коробки и свертки. Когда все пункты в списке оказались вычеркнуты, они оба уже просто валились с ног от усталости. Но Виталий все-таки повел девочку на первый этаж, где располагался отдел игрушек.
— А куда мы идем сейчас? — поинтересовалась она.
— Покупать тебе куклу. Ты же хотела этого… Мужа для Барби. — Мы идем покупать Кена! — она взвизгнула от восторга и запрыгала по лестнице.
«И что за глупости! Какая она ненормальная… — подумал он. — Самый что ни на есть обычный ребенок, что бы там ни говорили…»
Долька долго выбирала своего Кена и остановилась на том, что был в джинсах и кожаной куртке. Примерно так же был в тот день одет Малахов. А через несколько дней, увидев куклу у нее в руках, Виталий просто обалдел. Девочка раскрасила голову фломастерами, добавила в темные волосы немного рыжины, нарисовала ямочку на подбородке, чуть приподняла одну бровь — и кукла получилась на удивление похожей на него.
— Ух ты! Это я, да? Вот здорово! — восхитился он.
Долька кивнула, прижала куклу к себе и улыбнулась. Этот самый Кен-Виталий сделался ее любимой игрушкой, девочка почти никогда с ним не расставалась. А похожая на Лану платиновая блондинка Джессика так и сидела на верхней полке.
Очень быстро Малахов понял, что Светлана свою дочь не любит. Но первое время еще как-то пытался оправдать это. Ведь в жизни бывает всякое, она состоит не только из приятных вещей. Есть люди, у которых нет музыкального слуха или напрочь отсутствует умение решать математические задачи. Но они ведь не виноваты в этом, правда? А у Ланы случай еще более трудный — она от природы лишена чувства к своему ребенку. Но разве можно упрекать ее за это? Это ведь не ее вина, а скорее ее беда.
