Ирина Волчок - Главный приз
Виктор, устроившись напротив Юлии, переводил взгляд с нее на сестру. Наверное, Катька сейчас оледенеет до полного забвения приличий. Она терпеть не могла, когда ее распрекрасного Дениса кто-нибудь называл так же, как всегда называла она, — Денька. Губы Катерины чуть сжались, ноздри раздраженно дрогнули, и она медленно втянула в себя воздух… Ох, сейчас что-нибудь скажет…
— Разве это был окунь? — Катерина растерянно хлопнула глазами, глядя на Алана и слабо улыбаясь. — Я думала, он лягушку в бассейн бросил.
Юлия опять быстро заговорила с Аланом по-английски — правда, прямо скажем, тот еще уровень, Виктор и половины не понимал.
— Окунь, — успокаивающим тоном сказала она Катерине. — Конечно, окунь! Никакой лягушки там не было.
— Все равно свинство. — Катька по привычке ворчала, но ворчала беззлобно и даже заулыбалась воспоминаниям. — Слушай! У тебя английский как у… прям даже не знаю!
— Юлия, — вкрадчиво вмешался Виктор, — может быть, вы и английский тоже преподаете?
— И английский тоже. — Юлия почему-то перестала улыбаться и опять уткнулась в свое рукоделье. — Но редко.
— А что вы преподаете часто? — не отставал Виктор.
— Физкультуру, — не поднимая головы, сухо ответила она.
Виктор почувствовал, как в ней опять нарастает какое-то напряжение. Недоброжелательность? Да нет вроде. И что такого он мог сказать, чтобы вызвать ее недоброжелательность? Только сегодня утром все было так хорошо. Так спокойно и уютно. Да и весь день, несмотря на шумное присутствие Катьки с Аланом, ощущение покоя и душевного комфорта не оставляло Виктора. А потом она вдруг рассердилась на что-то. Если бы он хоть понял — на что. И сейчас, кажется, тоже сердится. И почему это его так заботит? Завтра все равно расстанутся. И, конечно, совершенно бессмысленно совать ей визитную карточку — обязательно опять выбросит. И ее телефон выпрашивать тоже бессмысленно — ни за что не скажет. Ну, допустим в порядке бреда, что все-таки скажет. И он — допустим! — позвонит. И ее муж снимет трубку. И что тогда говорить? «Я хочу услышать вашу жену»? Нет, лучше пусть сразу ответит она. Скажет: «Я вас узнала, вы тот самый Виктор, у которого красивые волосы». А он ей ответит: «Вы совершенно правы, волосы отросли и теперь опять очень красивые…»
— Вить! — Катькин голос вернул его к реальности. — Что хоть с тобой? Мы в ресторан идем или нет? Юлия не хочет…
— Пойдемте, а? — Виктор поймал себя на том, что говорит совершенно подхалимским голосом, того и гляди, хвостом завиляет. Надо с этим что-то делать. — Пойдемте, Юлия! Если эта парочка начнет там ссориться, я один с ними не справлюсь.
— Я… не люблю рестораны, — извиняющимся тоном сказала Юлия. — Да и переодеваться не хочется.
— Да брось ты! — удивилась Катерина. — Переодеваться! Это в вагон-ресторан?!
— Нет, в халате тем более не пойду…
— Ладно. — Катерина отобрала альбом у Алана и решительно помахала им в воздухе. — Можно и переодеться. Мужики, выметайтесь! Вить, тащи сюда мой чемодан. Алан, иди стол заказывать. Мы через десять минут.
— Нет, я же сказала… — Юлия выглядела слегка растерянной и недовольной. — Катя, я правда не хочу… Спасибо, но… Не могу я так.
— Не хочешь — заставим. Не можешь — научим, — бодро продекламировала Катерина, выпроваживая мужчин из купе. — Ты в каком цвете будешь?
Виктор принес Катькин чемодан и попытался заглянуть в дверь, но был немедленно изгнан и остановился у окна, равнодушно глядя на проносящиеся мимо пейзажи. Интересно, почему в любой стране пейзажи, мелькающие за окном поезда, кажутся похожими друг на друга и очень знакомыми? Я все это видел. Я вас где-то видел…
Может быть, и не видел он ее никогда раньше. Если бы видел — точно не забыл бы, где. Наверное, не видел. И вообще, с какой стати он решил, что надо обязательно вспомнить? Временное помрачение рассудка. Наверное, от жары… Хорошо бы, если бы Юлия надела что-нибудь светло-голубое, или светло-зеленое, или бледно-фиолетовое… что-нибудь такое, легкого холодного оттенка. Что-нибудь открытое и короткое… Господи, о чем хоть он думает?! Гимназизм.
Дверь за его спиной щелкнула, открылась, и Виктор обернулся с неприличной поспешностью.
Как же, открытое и короткое. Дождешься от нее… Юлия была в чем-то длинном и просторном, закрытом почти до ушей, хорошо еще, что без рукавов. И ни в каком не голубом, а в бежевато-сером, с широкой полосой сложного узора из деревянных бусин и мелких кусочков темного янтаря вокруг шеи. Странный наряд. Красивый, конечно, но странный. Что там Катька говорила о том, как Юлия одета? Что учительницы так не одеваются. Наверное, она права.
Виктор глянул на Катерину, и та из-за спины Юлии показала ему мимикой что-то такое, что он понял как «А я что тебе говорила?».
— Юлия, — Виктор оглядел ее с подчеркнутым восхищением, — а вы не модельером работаете?
— Да, — немножко удивленно, как ему показалось, ответила она. — Модельером… тоже.
Юлия шла впереди него по узкому вагонному коридору, левой рукой придерживая подол своего длинного балахона, а правой чуть касаясь стенки вагона, и Виктор уставился на эти пальцы, чувствуя какое-то смутное беспокойство… недоумение какое-то. Ну да, как же он раньше не заметил! Она не носила кольца. Она вообще не носила никаких украшений, но главное — у нее не было обручального кольца. И не похоже, что она сняла его недавно. На пальце не было заметно ни малейших следов того, что она вообще его носит. Когда Катька снимает кольцо, у нее на пальце обязательно заметна полоска — кожа на этом месте чуть светлее и даже как бы чуть глаже. А у Юлии все пальчики одинаково покрыты легким ровным загаром, никаких следов от кольца. На запястье левой руки — светлая полоска, как от браслета или, скорее всего, от часов. А на правой — ни-че-го. Спокойно. Может быть, это ничего и не значит. И в конце концов, какое ему дело до всего до этого?!
— Понял, да? — зашипела Катька ему в ухо, цепляясь за его локоть и почти наступая ему на пятки. — Нет, ну ты понял? Натуральная чесуча!
— Да ты что?! — Виктор изобразил потрясение и покосился на Катьку. Выражение лица у нее было почти хищное. Ой, бабы — дуры. — Чесуча? Натуральная?! Не может быть… А что это такое?
— Дубина. Тундра. Лапоть. — Катька презрительно засопела, отцепилась от его локтя и отстала на шаг.
В вагоне-ресторане они оказались единственными посетителями. Вообще-то ресторан был уже закрыт, но Алан каким-то хитрым способом уговорил директора — или как там его называют? — не только открыть ресторан, чтобы купить что-нибудь в буфете, но и накрыть столик на четверых, и на этом столике уже стояли бутылка токайского, и большая ваза с яблоками, персиками и виноградом, и в блюде — нарезанный крупными квадратами лаваш, и даже лежало меню в черной кожаной обложке.
