Михаил Попов - Большой укол
Хозяин злобно дернул головой — опять проговорился, хорошо путает генералишко, да и пусть! Теперь уже все равно! Кроме того, вдруг пришла хозяину мысль, он знает значительно больше, чем может показаться. Может быть, даже больше того, кого расспрашивает. Такое специфическое следовательское удовольствие. Улыбается вон, ехидно. Давила, несмотря на всю свою осторожность, не мог снести такого к себе отношения. Он должен был доказать этому удаву, что тоже шит не лыком, и не пальцем делан. И он сказал загадочную, при взгляде со стороны, фразу:
—<R>Значительно раньше, чем через два месяца, потому что идет девятый. По моим расчетам.
Владислав Владимирович лениво покивал, чтобы скрыть вспышку радости. Он просил выдать ему девочку, не рассчитывая ее получить, и получил то, на что никак не рассчитывал. На секунду он замер, прикидывая, стоит ли ему теперь делать то, ради чего он приехал? Пожалуй, все же стоит. Он полез в карман пиджака и достал стопку фотографий.
Давила молчал, ожидая, что будет дальше происходить с фотографиями. Получив их в руки, он не поспешил рассматривать.
—<R>Что это?
—<R>Мальчик. Или как мы его у себя величаем — толстяк.
Фотографии замелькали в пальцах хозяина.
—<R>Здесь его нет.
—<R>Правильно. Он ушел от нас, запечатлена обстановка после его ухода.
Давила еще раз просмотрел снимки, сделанные на даче.
—<R>Он знает, кто переправил его сестру за границу, — сказал Владислав Владимирович.
—<R>Кто ему сказал?
—<R>Это не важно.
—<R>Нет это важно, генерал, кто?!
Владислав Владимирович отрицательно покачал головой.
—<R>Скажите хотя бы — дымок тянется из замка?
—<R>Я и так сказал слишком много. И потом, чего вам бояться? Два десятка ребят, бультерьеры. Кстати, посоветуйте вашим ребятам надеть черные маски.
—<R>Зачем? Ах, да! — Давила потер глаза. — Ребятам, значит маски, а мне? А мне вы значит не советуете?
—<R>Вас это не спасет, вы слишком известный человек, он мог видеть вас по телевизору.
—<R>Он что и по телевизору способен?! Как Кашпировский? Это бред, дешевая фантастика.
—<R>Вы же не хуже меня знаете — ему главное, составить образное представление о человеке. А слышите ли вы его команды, или, правильнее сказать, формулировки, совершенно неважно. Он скрывается где–то уже более двух суток. Скорей всего, в обычной городской квартире. И поскольку делать ему нечего, наверняка он смотрит телевизор. Может быть, даже целенаправленно. Сколько раз вас за это время показывали?
—<R>Раза… три, да еще утренние повторы.
—<R>Вы говорили что–нибудь?
—<R>Говорили? Да, говорил. Потом еще… послушайте, товарищ генерал, что вы со мной возитесь, как–будто… — лицо хозяина озлобленно прояснилось, — будете ловить на живца? А откуда он знает, что девчонку переправил я?!
Генерал встал.
—<R>Если угодно, да. Наши люди. Не специально, правда. Сбежав от нас, мальчик прихватил с собой одного информированного парня. Остальное додумывайте сами. Честно говоря, я был бы не прочь, чтобы кто–нибудь из ваших ребят всадил в него хорошую очередь. Мишень большая и малоподвижная. Да и собачки могли бы себя показать.
Давила сидел, держась руками за металлическую скамью, широко расставив белые кроссовки. Он чувствовал себя скверно.
—<R>А вы не боитесь, что мне удастся не убить вашего мальчика, а приручить?
—<R>Нет, не боюсь. Да и вообще, — Владислав Владимирович неопределенно повел в воздухе длинной тонкой рукой.
—<R>Что вообще? — почти крикнул Давила.
—<R>Идет девятый месяц.
18
Доклад Колпакова не содержал никаких новостей. Девятьсот сотрудников, переодетых геологами, охотниками, егерями, староверами, беглыми зэками, рыщут в районе указанного квадрата, ощупывая каждую подозрительную расщелину, подковыривая неубедительно лежащие валуны, сдирая полосы мха и спускаясь в заброшенные колодцы — «только что в болота не ныряют и омута». Пока что дела выглядели так, будто один чистоплотный старичок водит за нос крупную, тайную, государственную структуру. Огромным бреднем была вытащена на поверхность мелкая и дрянная добыча, как всегда, при таких операциях в малонаселенной местности: две семьи натуралов, «не городских голожопых», уточнил Колпаков, а настоящих, решивших полностью слиться с природой. Они ставят на себе (который уж раз, надоело) эксперимент, может ли выжить человек вдали от цивилизации и всех, без исключения, ее благ. Огонь — трением, пища только с собственного огорода и из ближайшей речки. Никаких радиостанций и средств связи. «Доведется умереть — умрет» — так они говорят, значит так велено природным замыслом. Это лучше, чем бултыхаться в помойной яме современной городской жизни. Через год–два они одичают и перемрут, надо бы им отправить парочку врачей. Прежде всего, стоматологов.
Поймано (опят–таки, как всегда) пятеро беглых заключенных. Юмор нынешней ситуации заключается в том, что пойманы они были группой сотрудников, переодетых в беглых зэков.
Владислав Владимирович подчеркнул это место красным карандашом. Он был уверен, что Колпаков просто дурачится. Скучно ему, видите ли, в пределах строгой отчетности, тянет поиграть интеллектуальными мускулами.
Три томских наркомана были пойманы у костра за приготовлением змеиного супчика. У них отобрали девяносто граммов гашиша, сорок таблеток разного рода. Из них удалось выбить правду о целях путешествия — Замок уродов. На вопрос, знают ли они хотя бы примерно, где он расположен, томские уроды ничего путного не ответили, их сведения были еще приблизительнее, чем сведения спрашивавших.
Самым забавным был эпизод с одноглазым гражданином Шри — Ланки. «Да, да Владислав Владимирович», снова, ломая рамки официального отчета, письменно кричал Колпаков. «Урал, горы и одноглазый ланкиец. Глаз ему выбили где–то за пределами нашего отечества. В Замке он рассчитывал отрастить новый». Сознался в своих целях несчастный южанин легко. Очень настаивал на том, что он не тамил. Стало быть сингал, равнодушно, подумал читающий. И перешел к отчету Ивана Рубиновича. Старик был обстоятелен и прост, как железнодорожная дорога, которой он ведал в этой истории. Его патрули замаскированные под вокзальную шпану, рыночную братву, разговорчивых проводников и прочий человеческий мусор, работали исправно. Три десятка целеустремленных наркоманов, шестнадцать безногих, еще дюжина людей с более сложными уродствами, отягченными застарелым алкоголизмом, с полсотни граждан с очень глубокими и явно выраженными психическими отклонениями. Все так или иначе, имели в своих планах «Замок». Уроды называли его уродским, намекая, что должны будут занять в нем особое положение, когда туда доберутся.
Основная достойная выделения тенденция: рост количества иностранных граждан. «Одноглазый сигнал» Ивану Рубиновичу встретиться не мог, в силу его (Ивана Рубиновича) солидности, но попались пятеро китайцев, два таджика, два пакистанца.
Повторимся: Владислав Владимирович читал эти отчеты спокойно, не рассчитывая открыть через них какое–то новое видение предмета. Пути, которыми шли Колпаков и Иван Рубинович, были видны ему до самого конца и, в конце этом не высилось ничего примечательного. При всем сказанном выше, он испытывал сильнейшее, нарастающее волнение. И не потому, что ему регулярно и почти угрожающе позванивали из высших эшелонов власти, чтобы он наконец «разобрался и ускорил». Ему было почти плевать на эти звонки. Как Владиславу Владимировичу, ему было плевать вполне, но, правда, звезды на его погонах ныли от этих напоминаний.
Взволнован генерал был открытием, которое сделал на своих внутренних путях. О том, что дело это носит сверхнормальный, занормальный, чрезвычайный, фантастический и даже может быть, сказочный характер, он понял давно. Раньше всех. Раньше и отчетливее всех, он представил себе возможные последствия того, что может дать раскапывание этого жуткого человеческого муравейника, под названием Замок Уродов. С огромной неохотой он поделился внешней частью своих сведений с руководством страны и только для того, чтобы очистить профессиональную совесть и отбить нюх полковнику Колпакову, уже начинавшему подозревать своего шефа в некоторой ненормальности. Эта откровенность давала ему право еще небольшое время пользоваться теми средствами и полномочиями, которые были положены ему по должности.
Он считал необходимым, иметь это дело, весь этот Замок, со всеми его уродами, в полной своей собственности, для своих личных, тайных, совершенно невыразимых целей. Сейчас невыразимых. Волнение усиливалось подкатыванием к горлу предощущений этого… сознание корчилось, как безрукий, в попытках схватить невидимую вещь.
Мучительнее всего было вынужденное безделье, возня с документами и президентами. Он мысленно окучивал Замок, он строил полосы физических препятствий для тех, кто захотел бы подкрасться к нему и все изгадить. А таких тьмы и тьмы, и вожди темнот сильны и они направят свои силы к Замку, когда им лишь померещится, что там можно обрести.
