Роман Лерони - Не говорите с луной
Сазонов присел на табурет, когда поставил мешки на место.
— Понимаю, что когда–нибудь, эта падла кого–то из нас на куски разнесёт, но ничего придумать не могу. — Старший лейтенант достал сигарету и закурил. — Устроить снайперский поединок — самоубийство! У его «дуры» дальность никак не меньше двух километров. А лучший стрелок в отряде может коробок сбить с пенька лишь с восьмисот метров. Не тот коленкор, как видишь. Но всё равно что–то придумать надо.
Он снова вернулся к наблюдению. Минут через пять, ещё раз сверившись с записями в журнале наблюдения, он снял с плеча, закреплённую портативную рацию.
«Двадцать третий Семисотке: выставите швабры на четвёртую отметку и не сводите глаз. Как понял, Семисотка?» «Семисотка тебя отлично понял, Двадцать третий. Уже выставили. Давно наблюдаем свадьбу».
«Отбой, Семисотка. Конец связи».
«Конец связи, Двадцать третий».
Для Александра вся эта тарабарщина была птичьим языком. В об
щем, он понял, что командир заставы, приказал навести все дальнобойные стволы на определённую отметку на местности, ориентир.
Слива (арм. сленг) — 30‑мм снаряд.
— Сам посмотри, — показал на телескоп Сазонов. — Привыкай. Теперь ты тоже будешь тут сидеть. Смотри и говори, что видишь. Хочу проверить, какой ты наблюдательный. Не против?
— Интересно даже, — усмехнулся Саша, вытирая пот с бровей, чтобы не испачкать визир.
— Смотри, а я пока попрошу пару «дынь»54 у артиллеристов. Так, для профилактики.
Оптика телескопа была превосходной. Регулируя кратность увеличения, можно было рассматривать буквально делали. Объектив был направлен на противоположный, афганский берег реки. Там, за грядой каменистых отвалов, за валунами, видимо, была дорога. За дорогой, тёмными отвесными стенами стояли серые неприглядные горы. По дороге ходили люди. Лишь пару человек из них были одеты в военную форму. Остальные в чалмах, шароварах и каких–то жилетках, скорее всего в разгрузках. За отвалами камней, прикрываясь ними, на дороге стояли пять пикапов, скорее всего «тойот», в кузовах которых стояли, накрытые брезентом безоткатные орудия и тяжёлые миномёты. Для военного человека нетрудно догадаться, что находится под брезентом. Достаточно знакомых очертаний. У афганцев на вооружении было немало советского оружия, а американские безоткатные орудия также были хорошо известны.
Левченко озвучил то, что увидел.
— Неплохо, как для первого раза, — пресным тоном дал оценку Сазонов, который всё это время держал радиосвязь с артдивизионом. — Посмотри правее и левее от колонны с пикапами. Там, фронтом к нам, должны стоять очень знакомые тебе вещи.
Прильнув снова к видоискателю телескопа, Александр долго пытался найти то, о чём говорил его товарищ. Камни, шатающиеся туда–сюда вооружённые люди. Он отчётливо видел, как два афганских офицера о чём–то оживлённо беседовали, стоя спиной к реке, прямо на каменной гряде… И тут он увидел, что они стояли не на камнях! Это был танк. Т-55. Да, Виталий был прав: он был должен сразу их узнать, как танкист. Но серо–жёлтая окраска танков, прикрытых отвалом из камней, хорошо маскировала её. Когда он увидел танковый ствол, который, как казалось,
Дыня (арм. сленг) — артиллерийская граната больше 100‑мм в диаметре.
был направлен прямо на него, в который раз за сегодня почувствовал, как ледяная волна пробежала по спине, и неприятно сжалась где–то под копчиком. Он был уверен, что стрелок в танковой башне выбрал в качестве цели именно их вышку. Он бы и сам так поступил, окажись сейчас в том танке: хороший ориентир — раз, наверняка там (то есть здесь, на вышке) опытный наблюдатель — два, и три — дураком надо быть, чтобы не знать, что у наблюдателей есть мощная рация. Чёрт, достаточно одного выстрела, чтобы лишить целый участок границы боеспособности, убив командиров!
— Думаю, что нам надо спуститься, — сказал он, обернувшись к Виталию, и неожиданно для себя нервно сглотнул, стараясь вернуть желудку прежний объём.
Сазонов улыбнулся.
— Куда? В окопы? Залп в два ствола не оставит нам и там никаких шансов.
— Уходить за сопку.
— Там миномётами накроют. Одной мины хватит. На всех.
Он улыбнулся ещё шире.
— Ты ещё спокойно отреагировал. А я, когда в первый раз увидел, как смерть смотрит мне прямо в глаз — отлить захотел так, что пришлось едва ли не прыгать с вышки! Чуть не обмочил кальсоны! Говорю, как есть, Санёк. Не переживай. Думаю, что это они парад устраивают в твою честь. Показывают мощь. Стращают. Ты смотри сейчас… Смотри–смотри! Не отрывайся. Я этот концерт не раз видел, поэтому развлекайся ты.
Вернувшись к наблюдению, Александр ничего нового не увидел. Пара моджахедов вскочила в кузов пикапа и стала снимать брезент с безоткатного орудия. Было видно, что они смеялись, видимо полагая, что у шурави, от всего увиденного дрожат поджилки.
Один взрыв вырос прямо из середины реки. Столб мутной воды, рассыпаясь в высоте жидким серебром, выплеснулся высоко вверх. Следом за ним, на таджикском берегу, расшвыривая камни, пышно расцвели два пыльных гриба. Камни, взлетев вверх стали опадать, достигая противоположного берега. И неожиданно храпнул оглушающий звук взрывов. Мощное эхо раза три повторило его и смолкло. Камни веером легли на афганское парадное войско, выбивая пыль среди танков, машин и людей. Всё мгновенно пришло в движение. Охватив головы руками, афганцы метались, вскакивая в пикапы, и срывая с места машины. Последними уехали танки. Через минуту можно было наблюдать только медленно плывущее в сторону рыжее, яркое от солнца облако пыли.
— Как тебе представление?
— Лихо!
— Куда уложили?
— Два по бережку, а один в реку. Аккурат в серединку.
— Значит один в перелёте. Подожди, сейчас передам… Виталий быстро передал результаты стрельбы и объявил «отбой».
— Так они и жили, Саня — весело и дружно.
— Откуда они знают, что здесь появился я.
— Не морочь голову себе разной хернёй. Обо всём, что мы делаем, они узнают рано или поздно. И мы, также, стараемся знать о них, как можно больше. Например, я знаю, что командир их поста, примыкающего к нашему участку границы, последний раз был на службе два месяца назад. У него родилась дочь, и парень, наплевав на все мусульманские приличия, упал в долгий запой. Горе у него, понимаешь. Вместо него остался какой–то придурок, развлекающийся стрельбой из рогатки. Выходит, дурак, и фигачит из рогатки по бутылкам и банкам. Им стучат с нашей стороны, с их — нам. Тебя это удивляет?
Александр дёрнул плечами.
— Нет, пожалуй. Непривычно только.
— Ничего, через пару месяцев освоишься. Вообще–то мне очень нравится, как ты с ходу построил службу. Можешь на меня положиться во всём. Я отдам тебе и своих бойцов. Согласуем графики, наряды, и будем рулить.
— А ты? Решил забить?
— Да, не! — засмеялся Сазонов. — Я никогда от службы не отлынивал. Но у тебя есть чему поучиться. Ты меня натаскиваешь по службе, а я тебя по делу.
— Два месяца? — грустно переспросил Александр.
— Да. А чего, больше–то? Шесть–восемь недель и будешь загорелый, как мавр, и едва будешь отличаться от нас.
— Шесть–восемь недель… Но надо сначала пережить ночь.
— Ты об этом, — стал серьёзным начальник заставы. — Поразвлеклись немного с нашими афганскими коллегами, теперь давай помозгуем об этой проблеме. Не хочу я терять такого человека, как ты. Понравился ты мне. И личному составу тоже. Пользы от тебя должно быть много.
Он раскрыл планшет и стал доставать карту.
— Ты никому серьёзно не накакал в жизни?
— Почему ты пришёл к такому выводу? — обеспокоился Александр.
— Точно тебе не скажу, Санёк, а то, что скажу, просто имей ввиду, и ни с кем более, и вообще, не обсуждай. Я вижу, что тебя много чему научили в училище полезному и нужному. Мне тоже не членометрию преподавали. И содержание одной лекции, которую нам читал один старый и стреляный волк из КГБ, я хорошенько запомнил. Чем ближе ты находишься к какой–либо границе, тем больше ответственности несёшь за каждый свой шаг. И под шагом надо понимать не только передвижение по плоскости на своих двух берцовых, но и то, что ты говоришь и с кем говоришь. В этом мире всё встало с ног на голову, и важно, что ты говоришь, а не то, что ты делаешь. Здесь слова принимаются, как намерение к действию.
— Я тебя понял.
Сазонов снял с поясного ремня флягу и, прежде, чем отвинтить крышку горловины и отпить, прислонил её сначала ко лбу, затем к шее.
— Хорошо, — в блаженстве прошептал он. — Холодненькая ещё. Из
ледника. Смотри, как роса плачет. Пить будешь? Он протяну флягу Александру.
— Не пей много. Три–четыре глотка. Этого хватит. Иначе жара свалит с копыт.
Саше не надо было напоминать об этом. Узбекистан научил, что в жару, зной лучше терпеть жажду, потребляя воду в небольших количествах, а после того, как сядет солнце, после заката, можно позволить себе до «несхочу» напиться, но не воды, а горячего чая, а лучше отвара из верблюжьей колючки — и вкусно, и полезно, и напоит, и позволит следующий знойный день с меньшими муками перенести жажду. Он отпил четыре глотка, подолгу задерживая прохладную, сладковатую воду во рту, пока она, смешиваясь со слюной, не становилась неприятной, густой, и лишь затем глотал. Стало легче. Звон в ушах отступил куда–то, за едва определимую границу сознания. Жужжал, но не так назойливо, как прежде.
