Марта Шрейн - Золотой медальон
Конечно же, я побывал на Холодном озере. Но раскапывать свой клад не тянуло. Мне это не нужно, если рядом нет моей девочки. Даже черты ее лица стали потихоньку стираться.
Аристарх жил в однокомнатной квартире пятиэтажного шлакоблочного дома. Мебель у него была совсем старенькая, если это можно было назвать мебелью. Зато самодельные полки ломились от книг. Между ними я обнаружил странные знаки. Аристарх объяснил:
— Это руны. Вы знакомы с религией «Ведизм»?
В свои 19 лет я вообще был далек от всякой религии. Аристарх это понял и, вскипятив чай, он поставил на стол корзиночку с бубликами, пригласил меня к столу и сказал:
— По моему цветущему виду понятно, что у Вас все хорошо.
Я же, в свою очередь, рассказал, как устроился в институт, в общежитие и на работу в шахте. Аристарху недавно исполнилось 63 года. Для меня он был старым человеком. Он еще работал бухгалтером в строительном управлении. Нужно было пенсию зарабатывать. А в бухгалтерии я ничего не смыслил. И заговорил снова о наболевшей теме, об Эле. Не предполагает ли он, где можно ее найти. И признался Аристарху, что она мне жена. Аристарха это немало удивило.
— Вы же были пять лет назад детьми, — сказал он.
Я возразил:
— Мы были юными. Нам тогда уже по четырнадцать лет исполнилось. Моей матери мы признались. Но где теперь искать Элю, не знаю. Близко к могиле ее деда и моей матери я не подходил, но видел, что они ухожены. Теперь знаю, это вы, Аристарх Андреевич, ухаживали за ними. Вот мне и кажется, что я потерял Элю навсегда. Фамилию ее не знаю, и фамилию ее мачехи Лиды тоже. Они с ее дедом были незарегистрированы, так?
— Так, так. И я вам в этом деле помочь ничем не могу. В школу она ходила и писалась на фамилии деда… Да и имя Эля, скорее ласкательное. Не повезло вам, Григорий. Кажется, вы ее действительно потеряли. Что касается ее деда, профессора математики, то он меня моложе лет на десять и влюблен он был в Вашу маму. А я, признаться, до сих пор ее люблю. Как в песне поется «Ты любовь моя последняя, боль моя». Но мне больше повезло. Иван Иванович ушел из жизни раньше, а Элен умирала на моих руках. И счастье для меня уже даже посещать ее могилу. У меня и снимок есть, где она гуляет в больничном дворе. Покажу его Вам. Но извините, Григорий, это моя память и, я снимок Вам не отдам.
Аристарх нашел свой альбом с вырезками, и я увидел маму, живую, молодую, такую хрупкую, что у меня снова защемило сердце. Перевернув карточку, с тыльной стороны нашел четверостишие:
Ты давно в галактике иной,
Но тепло еще идет от твоего портрета.
Зачем ты улетела не со мной
В потоке солнечного ветра?
— Какие хорошие строчки, — заметил я и ясно вспомнил, как Аристарх стоял на одном колене у кровати в больничной палате.
Забирая карточку, Аристарх ответил:
— Что–то вроде японских танков, где не так важна рифма, как смысл. Вы, Григорий, еще встретите свою половину и поймете, что любовь — единственный идол, которому стоит поклоняться. И еще я верю в реанкарнацию. Никакого рая и ада по моему разумению нет. Душа человека сама по себе бессмертна. Мне верится, что Ваша мама превратилась в птицу или прекрасный цветок. Это я снова о Ведизме. Эта религия от слова «ведать», знать.
Наружная дверь открылась и безо всякого разрешения вошел человек средних лет с портфелем и радостно обратился к Аристарху:
— Услышал разговор о религии, а я как раз провел первую лекцию по аттеизму на швейной фабрике. После лекции их бухгалтерия сразу заплатила мне тридцать шесть рублей, а в школе за весь месяц семьдесят платят. — Посмотрел на меня и снова Аристарху:
— Извини, у тебя гость, не помешаю.
— Нет, присаживайся, Володя, тоже гостем будешь, — показал Аристарх на стул.
— А Вы кто же будете? — пристально вглядываясь в мое лицо, спросил незванный гость, — что–то я Ваше лицо не припоминаю.
Мне не понравилась бесцеремонность этого Володи. Пока я обдумывал ответ и выдерживал паузу, Аристарх сказал:
— Молодой человек — шахтер.
— А–а–а, то–то вижу у него черную пыль под ресницами. Не отмывается? А Вам это даже идет. Как Вас по имени кличут?
— Меня зовут, а не кличут. — ответил и поднялся, чтобы уйти.
Володя тут же воскликнул:
— Куда же Вы?
И Аристарх тоже задержал мою руку:
— Григорий посидите, послушайте Володю. — и едва заметно улыбнулся. А тот, как дотошный журналист продолжал:
— Понимаете, мне очень нужно знать, о чем может думать в наше время молодой рабочий. — и он, облокатившись на стол, подперев рукой подбородок, уставившись на меня, ждал ответа.
Ответов у меня было вариантов десять не меньше. Я остановился на одном из них и беспечно сказал:
— Ну, во–первых, думаю о женщине, во–вторых, о женщине, и в-третьих, и в-четвертых и т. д.
Разочарованно покачав головой, Володя посоветовал:
— Вам учиться нужно, молодой человек. Слишком узко мыслите.
— Не хочется,
— А я преподаю историю в школе. И райком партии поручил мне проводить лекции по аттеизму на предприятиях и к вам на шахту обязательно приду.
Больше Володя, не обращая на меня внимания, говорил только Аристарху:
— На этой швейной фабрике человек двадцать верующих. Вот их–то на лекцию и пригласили. Да еще беспартийных — несознательных. Я принес с собой Библию и, показав её собравшимся, начал с заранее заготовленной лекции: «Вот, откроем ее и посмотрим на миф о происхождении человека от Адама и Евы. Они родили двух сыновей — Каина и Авеля. Никаких дочерей у них не было. Никаких женщин и вообще каких–либо других людей. Каин убил Авеля. На земле остались трое (Адам, Ева и Каин). И Бог сослал Каина на землю, на востоток от Эдема. И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Енохам (бытие 4: 16, 17).
Откуда жена у Каина появилась? На ком он женился, на козе что ли? У Еноха родился Ирод. Ирод родил Мехиаеля и т. д. От кого они все рожали? Сами от себя, что ли? Полный абсурд. — В зале стоял такой хохот, Вы бы только слышали. Когда смех утих, я продолжал:» У моего поколения факт создания целого мира из ничего никаких особых эмоций не вызывал. Ну, создан и создан. А вот то, что человек может лгать, завидовать, воровать, насиловать, убивать, а потом кто–то его спасет — вот что поражает и восхищает. Этот бред христианского спасения на самом деле очень грамотный и тонкий психологический фокус. Он рассчитан не на сознание человека, а на подсознание, на его эмоции. На мозг верующего действует психологический шок, и мозги верующего переключаются с анализа на бурные, положительные эмоции, от этого «удивительного спасения». Правое полушарие головного мозга, отвечающее за эмоции, отключает работу левого полушария головного мозга, отвечающего за логическое мышление. И логическое мышление верующего, в будущем, будет всегда переключаться на эмоции. В качестве главной отрицательной эмоции, с помощью которой любая религия программирует личность, используется страх. И страх она культивирует и раздувает до небес. И верующий становится умственно парализованным человеком.»
— В зале снова шум. Слышались выкрики в адрес верующих, которые сидели, прикрыв руками уши: «Эй, вы, парализованные!». Но я установил тишину и продолжал:
— В христианстве присутствует одна поражающая своей беспринципностью идея — идея снятия ответственности через исповедь и покаяние. То есть приходит дядя в церковь, он кого–то убил, кого–то изнасиловал и ограбил десятки людей. А вот исповедался, покаялся, дал святой церкви денег (что самое главное) — и грехи с него снимают. А как же, много натворил, но ведь вернулся блудный сын в лоно «святой» церкви, душу очистил. «Отпускается тебе, раб божий, твои преступления, иди с Богом, иди милый, иди родной, грабь, убивай дальше, как наворуешь побольше, снова приходи, денег только не забудь принести на богоугодные дела». Удивительное лицемерие. Но очень прибыльное.
Христианин не может быть ни веселым, ни счастливым, тем более гордым. Христианин должен быть смиренным и терпеливым. «Ударили по одной щеке, подставь другую. Терпи, убогий человечишка, ты же тлен, ничтожество И задача Советской власти — просвещение народа. Правда, на заре возникновения христианства, оно подвергалось гонениям со стороны римских императоров. Но верующих в Христа становилось все больше и больше. Император Троян послал Плиния, чтобы тот изучил это течение. И вот Плиний пишет Трояну: «Я не обнаружил в жизни христиан ничего преступного, только безмерное уродливое суеверие. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям». Но, как только христианство окрепло, оно само создает атмосферу массового психоза, в которой люди начинают говорить о других и о самих себе невероятные, безумные вещи, и борются со скрытыми тайными врагами. Безумие, которое царствовало в застенках Инквизиции среди жертв и палачей, распространилось по городам. Все казалось возможным: исчезла граница между явью и бредом. Открыли заговор двенадцати тысяч ведьм и колдунов….
