Лаура Рестрепо - Ангел из Галилеи
Мне было не по себе от этой связи с темным миром безумия, как будто я имела дело с каким-то вирусом — он мог пройти по кабелю и проникнуть в мой мозг через ухо. Возможно, иррациональный страх, который я всегда испытывала перед помешательством, идет от уверенности, что рано или поздно оно меня ждет за поворотом. Нужно всего лишь пройти еще несколько кварталов, постучать в его дверь и без оглядки шагнуть через порог, чтобы никогда не выйти обратно, так, как случилось с моей бабушкой и тетками со стороны матери. А под конец жизни — в силу роковых наследственных причин — и с моей матерью: она оказалась жертвой артериосклеротического бреда, он наполнил ее кровать и ее воображение зелеными гномиками, непоседливыми и назойливыми, как легион лягушек.
Никто не брал трубку на том конце линии. А если мне ответила какая-нибудь пациентка, которая тут же забыла о моей просьбе? А если доктор Мондрагон никогда не подойдет и некому будет вызволить моего ангела из того прозрачного пузыря, в котором он томится? А если доктор Мондрагон придет и вылечит моего ангела и он лишится своей силы и волшебства? Я мучительно размышляла, повесить трубку или продолжать ждать, когда наконец послышался голос моей подруги.
— Офелия, у меня тут человек, которому нужна твоя помощь. Это срочно, — сказала я.
— Ты можешь привезти его? Я буду ждать тебя здесь.
— Сейчас же?
— Сейчас же.
Офелию звали Красоткой Офелией. Ее лоб, кожа, нос, рот и овал лица были очерчены согласно классическим канонам старинного медальона, но глаза, огромные и влажные, казались скорее позаимствованными у персонажа японского аниме. Больше чем своему диплому Университета святого Франциска Ксаверия, полученному после защиты диссертации о влиянии луны на депрессивные состояния, Офелия доверяла интуиции, такой острой, что она позволяла ей делать из ряда вон выходящие вещи, как, например, в тот раз, когда мы с ней и другими подружками отдыхали у моря во время каникул, она потеряла сережку в воде и у меня на глазах нашла ее, поискав совсем немного.
Ни Фрейд, ни Юнг не смогли переубедить ее — она считала, что случайное, необъяснимое и сверхъестественное играют решающую роль в жизни любого человека. Поэтому она вкладывала часть заработанных денег в лотерейные билеты, принимала важнейшие решения, согласуя их с советами И-Цзин[18] и карт таро, обращала внимание на знаки, которые посылала природа, — особенно на появление птиц, это могло быть хорошей или плохой приметой, — и толковала после завтрака линии, наметившиеся в кофейной гуще в ее чашке.
Без сомнений, Красотка Офелия была именно тем человеком, к помощи которого я могла прибегнуть в этом странном и безотлагательном деле, занимающем меня.
В Галилее организовалась группа из двенадцати женщин, чтобы перевезти ангела в больницу, Крусифихи среди них не было. Всего тринадцать человек, считая Орландо, который собрался идти с нами, но принимал мало участия в происходящем. Он шел, повесив голову и насупившись, потому что, как я узнала, предыдущей ночью рванул ко мне домой, никого не предупредив, чем до смерти напугал донью Ару, волновавшуюся за его жизнь, и по закону цепной реакции он совершил еще одну провинность в череде прочих — прогулял школу этим утром.
Я хотела, чтобы мы двинулись в путь немедленно — меня одолевало предчувствие, что добраться до приюта будет нелегко. Может случиться всякое: к примеру, Ара пойдет на попятный, или на пути встанет Крусифиха, или у ангела вновь случится приступ, и тогда мы не сможем увезти его. Мне было трудно даже представить, как мы его потащим. Все выглядело бы куда проще, находись рядом Гарри со своим вседорожником, но ни на Гарри, ни на «мицубиси» рассчитывать не приходилось, так что лучше было о них забыть и не предаваться пустым мечтам.
Но мы никак не могли тронуться с места: если нас не задерживало что-то одно, то непременно останавливало другое. Сперва пришлось ждать, пока Марухита де Пелаэс накормит своих животных, потом вдруг оказалось, что нужно напоить ангела, прежде чем пуститься в путь, потом некой особе понадобилось переобуться, другая пошла попросить денег в долг и все никак не возвращалась. С высоты своего извечного величественного спокойствия мой ангел созерцал нашу беготню, словно наблюдая за разворошенным муравейником, и на его прекрасном лице проглядывала озадаченность человека, следящего за ходом футбольного матча, в котором обе команды играют в одинаковой форме.
В конце концов наш караван двинулся. Ангела водрузили на носилки, которые несли четверо, и укрыли чем-то вроде навеса из парусины, но нам не удалось пройти и пятидесяти шагов, как началось… Конечно, я предполагала, что на нашем пути возникнет препятствие, но речь шла не о раскаянии Ары в принятом решении, не о противодействии Крусифихи и даже не об очередном приступе у ангела. Нет, навстречу нам поднимался падре Бенито, вооруженный распятием и глиняной бутылью со святой водой. Он шел, готовый к войне, в сопровождении служки и троих парней из С.Ф.А., которых я видела в церкви.
— Остановитесь! — закричал священник, вставая у нас на пути и угрожающе потрясая своим оружием. — Куда это вы собрались?
— Это не ваше дело, падре, — сказала ему Ара.
— Это именно мое дело! Своей ересью ты навлекаешь кару Божью на весь квартал! И ты смеешь говорить, что это не мое дело? Разве потоп и смытые дома не послужили тебе уроком? Скольким еще несчастьям ты хочешь послужить причиной? — Падре Бенито обращался только к Аре, упрекая ее с изрядной долей патетики. Несмотря на внешнюю суровость, диалог выдавал ту неизгладимую простоту, которая сохраняется между двумя людьми, когда-либо делившими постель.
— Позвольте нам пройти, падре, — попросила Ара достаточно мягким, на мой взгляд, голосом.
— Этот юноша не уйдет отсюда, пока я не подвергну его экзорцизму, — постановил падре Бенито, теперь уже обращаясь ко всей процессии. — Назад, возвращайтесь домой! В нем сидит демон, и мы его оттуда изгоним, нравится вам это или нет!
Я была не в силах переносить больше эту нестерпимую смесь мракобесия, упоения своей властью и запаха никотина. Как зловещее видение мелькнула перед моим мысленным взором непристойная сцена: священник, насилующий Ару в углу церкви, затем я увидела, как он преследует ее сыновей, стремясь сделать их изгоями, и разжигает против них ненависть с амвона. Меня захлестнули отвращение и негодование, и я начала кричать на него: разве он не понимает, что речь идет вовсе не об одержимом, а лишь о больном юноше? И добавила, что ничто не остановит нас, потом назвала его пещерным человеком и другими обидными словами, которых уже не помню. Не успела я закончить свою пламенную речь, как поняла — по тому удивлению, с каким смотрели на меня окружающие, — что я, собственно, вмешиваюсь не в свое дело и роль в этой пьесе у меня скорее бессловесная.
Было очевидно: в тот момент никого не интересовали мои соображения.
Падре Бенито смотрел только на Ару и отечески ее увещевал, прося не раздувать конфликт и напоминая, что он здесь для того, чтобы ей помочь. В конце концов он даже начал умолять ее не упрямиться и не настаивать на своем.
В чем же дело? Вот я бестолковая! Вечно до меня с опозданием доходит, что к чему! Передо мной был не священник, требующий послушания от прихожанки, не мужчина, ненавидящий женщину, которая его оставила, а влюбленный, выпрашивающий хоть каплю внимания.
— Отойдите в сторону, падре, — вновь сказала Ара. — Или я прямо отсюда направлюсь в епископат и расскажу там кое-что про вас.
В ее голосе тоже не было настоящего отвращения, скорее злость и, я бы сказала, даже капля кокетства. Но это не имело значения, мы, защитницы ангела, в любом случае почувствовали, что ее угроза укрепляла наши позиции, и сделали шаг вперед.
— Нет, Ара. Ты не посмеешь, — сказал священник не терпящим возражений тоном, и мы, те, что были с ангелом, сделали шаг назад.
— Посмею, падре, посмею.
Снова шаг вперед.
— Я всего лишь прошу тебя, чтобы ты позволила мне подвергнуть его экзорцизму. Что ты теряешь? Если внутри него сидит бес, мы его изгоним, и всем нам станет намного спокойнее, начиная с него самого… — Тон Бенито был примирительным, и те, кто держал носилки, не сделали ни шагу ни назад, ни вперед.
— Хоть убейте, но я не отдам сына в ваши руки, падре, потому что единственный бес здесь — это вы.
Мы сделали несколько победных шагов вперед.
Священник подошел к Аре совсем близко и теперь говорил ей почти на ухо:
— Не бес, Ара, нет, всего лишь человек. Человек, раздавленный одиночеством. — Я тоже приблизилась, чтобы расслышать, так как не хотела упустить ни слова. — И это твоя вина, Ара, потому что ты не пожелала поступить согласно Воле Божьей…
— Не поминайте Его имя всуе…
