Борис Евсеев - Лавка нищих. Русские каприччио
В больницу мы попали к вечеру. Несколько одноэтажных домиков, разбросанные без особого плана в осеннем влажноватом парке, успокоили меня, даже настроили элегически. Шарман лихорадочно толкал меня к зданию, обнесенному высоким забором.
«3-е отделение усиленной медикаментозной терапии», – прочел я.
– У меня там друг... – бормотал Шарман. – Вещички – обещал. Нищий ведь я, босой, голый... А там курточка канадская осталась.
Канадская... Колесовать таких, как я, доверчивых и совестливых, надо!
Толкнув дверь, я вошел. К моему удивлению, нас уже ждали. Два санитара в халатах, увидев нас, радостно вскочили со стульев. Один санитар был пышногривый, белобровый, с красными мясными пальцами, в общем, барбос.
– С-санек, – чуть присвистнул он, странновато лыбясь. Второй не представился, просто нагнулся и вынул из-под стола пакет, чем-то доверху набитый.
– Вещички тута. А только расписаться вам, гражданин хороший, надо. Порядок такой... Мальчишечка-то ведь того...
Я с готовностью вынул черный маркер, который всегда ношу с собой, и поискал взглядом бумажку, где надо было поставить подпись.
– Вона, – второй санитар, крепенький, смуглолицый, с томными, как у девушки, глазами, указал за деревянный барьер, отделявший небольшую прихожую от остальной части приемного покоя. За барьером высились белые блескучие шкафчики, стоял стол и табурет, на столе лежала какая-то анкета или опросный листок.
Я оглянулся случайно. Просто, чтобы спросить, в каком месте ставить подпись. Меня спасло то, что у Маленького Шармана не выдержали нервы. Краем глаза я увидел, как он, опускаясь на четвереньки, лезет под стол, а ко мне на цыпочках приближаются, держа за края распяленный серый балахон, два санитара.
Я прыгнул в сторону и схватил табуретку. Не дожидаясь, пока санитары выпустят балахон из рук, я ударил того, что поменьше ростом, табуреткой по голове. В голове его что-то хрястнуло, санитар упал. Но второй не растерялся, тут же ухватил меня за руки, затем, крутанув в воздухе, развернул к себе спиной.
– Ну, шизо поганое... Ты у нас на колесах поездишь! – Свистел и шипел Санек. – Давай охрану! – крикнул он тому, которого я сбил с ног.
Я понял: мне отсюда не вырваться.
Выл под столом Шарман, трощил мои грудные кости Санек, поднимался с полу, что-то страшное изо рта изрыгая, оглушенный мной санитар. Теряя ум от этого хаоса, пахнущего тухлым мясом и кровью, я резко выдохнул и, как учили меня люди знающие, ударил что было сил ботиночным каблуком Санька по пальцам правой ноги. Санек был в легких танцевальных тапочках. Он сполз по мне на пол, даже не охнув.
IXКак ни старался я добраться домой раньше Шармана, как ни надеялся, что он не сможет отпереть квартиру, – все напрасно. Больница была далеко, я заблудился, кроме того, меня мутило от запаха крови, которую я, убегая, видел на чистом больничном полу...
Шарман сидел насупившись и держал в руках две вилки.
– Если стукнешь Нилычу – выколю тебе ночью глаза. Не трожь меня! Не тро...
Но я и не думал подходить к нему.
Всю ночь я мысленно учился наносить удары ножом, а наутро, притворно с ним помирившись, повел Шармана в планетарий. Это было единственное место, куда несчастный больной, делавший уже больным и меня, – стремился. Чем привлекали его поврежденное сознание звезды – не знаю. Но о них он твердил постоянно. Так же, как постоянно – глумливо и дерзко – повторял кем-то ему сообщенную строку из Священного писания: «Блаженны нищие, их бо царствие...»
– Это про других блаженных, про других нищих! – выходил я из себя. – Про таких, как ты, сказано: давите их и уничтожайте!
Но он не слушал. Он продолжал свою сумасшедшую жизнь, звонил кому-то по телефону, говорил что-то невнятное на нищенско-медицинском жаргоне.
Из обрывочных переговоров я понял: организация у Нил Нилыча крепкая и в покое меня не оставят до тех пор, пока я не стану членом их дикой секты «блаженных нищих».
XЦелая жизнь уместилась в месяц.
Кончились деньги. На работе я взял отпуск. Ко мне никто не ходил. Оставалось два выхода: или въехать головой в стенку, или утопить Шармана в ванной, а потом вынести тело в мешке на помойку.
Просить милостыню я не мог. Почему – разговор особый. Скажу лишь, что предпочел бы попрошайничеству даже психбольницу.
Кроме того, я узнал: просить – это еще не все. Узнал, что Нил Нилыч с Красным Баксом хотят заставить меня принять веру, основанную на одной из врачебных психиатрических книг.
Я еще раз сходил в милицию. Теперь на меня уже смотрели как на состоявшегося параноика и были, видимо, правы. Я – жалкий и малооплачиваемый художник одного из не слишком раскрученных журналов. Я страшно худ, хотя и жилист, глаза у меня коровьи, а губы при разговоре дрожат. Глянув на меня, милицейские хотели куда-то звонить, я догадывался, куда, и поэтому улизнул поскорее домой: думать, предполагать, готовиться...
Я думал, я хитромудро комбинировал, потому что и с планетарием ничего не вышло: он был закрыт. Тогда мы пошли в кино. Однако я прозевал момент, когда можно было зарезать Шармана в толпе, а когда мы на минуту перед сеансом остались вдвоем в туалете, меня стошнило за секунду до того, как я попытался ударить ножом маленького нищего. Эта секунда спасла его. Он своим гадким умишком все рассек и с воем кинулся в зрительный зал.
Я хотел уехать в другой город, даже в другую страну, но он стерег и держал меня своими когтями цепко: так кот стережет мышь, так болезнь стережет и держит разум.
А дома меня ждал сюрприз.
XIДома у меня сидели Нил Нилыч с Красным Баксом.
– Пора, – сказал Нил Нилыч. – Испытательный срок закончился. Ты готов, сын мой, идти с нами до конца?
Я сказал, что готов, упал на колени и заплакал. Потом лег на живот и по-волчьи завыл. Это на день отсрочило мою гибель. Нил Нилыч, борода которого за это время сильно отросла, перенес посвящение на завтра. Он обещал мне новые земли и новое зрение. Он говорил, что вся Россия станет скоро страной нищих и безумных, и я ему верил. Он обещал добраться до самого Христа, разобраться и с Ним, якобы за неисполнение каких-то законов и предписаний гнусного ордена мнимых нищих. Я слезливо поддакивал. Наконец Нил Нилыч размяк и велел мне явиться на Рогожку будущим вечером.
– Вдвоем его и приведете, – кивнул он Шарману и Красному Баксу. – Лавка блаженных нищих ждет тебя, сын мой, – напыщенно и гнусаво заголосил он надо мной, лежащим.
XIIМне удалось обмануть их обоих!
Я знал, что секта доконает меня и что надо кончать с ними со всеми разом.
Красный Бакс ночевал со мной и с Шарманом, оставить нас вдвоем он побоялся. Наутро я отправил Шармана продать мою видеокамеру. Жадная тварь! Забыв об осторожности, он с радостью схватил дорогую вещь, о которой я сказал, что теперь она мне больше не нужна, и кинулся на улицу. Маленький Шарман рассчитывал продать камеру мгновенно, о чем мне и сообщил.
Как только он выскочил на улицу, я разбудил узкогрудого, жидковолосого Бакса и закричал, что Шарман, наверное тронулся, потому что побежал закладывать Нил Нилычу нас обоих за то, что мы, мол, договорились куда-то свалить. Красный спросонья рванул за Маленьким, правда тут же вернулся, но было поздно: я уже замкнул дверь на все замки и цепочки.
Из-за двери я дразнил и обзывал Шармана и Бакса, кривлялся, прыгал, кричал курой, словом, вел себя вызывающе глупо, делая все, чтобы они поверили: я буду отсиживаться дома. Они поверили. Шарман поехал докладывать на Рогожку. Бакс сел караулить у двери. Я еще покричал для виду, включил магнитофон и, сняв с двери цепочки, тихо через балкон выбрался на улицу.
XIIIТолько женщина могла это сделать!
Я позвонил из автомата той, что курила когда-то у меня в кресле «Золотое руно», и попросил разыграть маленький спектакль. Ей теперь, кажется, было безразлично, что со мной происходит, поэтому она спокойно и даже словно радуясь просвету в сером своем существовании (чуть не сказал нищенском, но вовремя спохватился: никогда не произнесу этого слова!) – согласилась.
Женщина приехала через десять минут, отомкнув квартиру своими ключами, вместе с Баксом вошла, и – как и договаривались – крикнула дико:
– Он повесился! Это вы, вы довели его!
Из своего укрытия я видел, как выкатился и поехал на Рогожку Красный Бакс. Мне хотелось вернуться и обнять женщину, но, увидев, как, выйдя из дому, она равнодушно закуривает, я понял: ей не до меня. Да и мне надо было спешить.
Я быстро вернулся домой, взял бутылку спирта, взял газовый баллончик и магнитофон, запер дверь на шпингалет и на обе цепочки изнутри и снова-таки через балкон кинулся на Рогожку.
Надо было заполучить их всех разом...
XIVСейчас вечер. Секта блаженных нищих вся в сборе.
Я узнал это от простодушной беспоповки, у них убирающейся. К вечеру я уже сообразил: лучше бы мне уехать в Рязань или в Питер.
