Владимир Романенко - Жди, за тобой придут
Мусора или грязного белья на поверхности не наблюдалось. Даже пол был вымыт не далее как пару-тройку дней тому назад. Так что, в общем и в целом, скорбное пристанище заложника любви не выглядело подвергшимся тотальному запустению. А если у человека хватало сил заботиться о собственном жилище, значит, кое-какая надежда на его возвращение в реальность существовала.
При непосредственном знакомстве внешность «трагического обольстителя» должного впечатления на Костю не произвела. Вячеслав оказался низкорослым, плюгавеньким мужичонкой с весьма обыкновенной физиономией, бесцветными рыбьими глазами и жиденькой светло-каштановой шевелюрой несколько запущенного фасона. О конкуренции речи здесь идти не могло.
После того, как «аргентинский водевиль» был со всеми живописными подробностями рассказан заново, в комнате несколько минут царила тишина. На Костю Вячеслав смотреть отказывался — видимо, из-за того, что невозможно было «праведнику» в присутствии Божества обращать свои взоры к «обычному и тленному».
— Так ты, Слава, человек верующий?
К такому выводу Костя пришёл на основании только что услышанных поминаний «высшей воли», «земного предначертания» и какого-то «небесного альянса», который «невозможно расторгнуть по своей прихоти никому из человеков».
Ответа не последовало, и Оксане пришлось вступить в разговор:
— Понимаете, Вячеслав, — сказала она, встретившись взглядом со своим воздыхателем, — для меня вы абсолютно чужой человек. В «хорошую религию, придуманную индусами», я не верю. И, кроме всего прочего, вот здесь, рядом со мной, сидит мужчина, которого я искренне люблю, и который мне дороже всего на свете. Я вовсе не хочу посмеяться над вами или сделать вам больно. В какой-то степени я даже, наверное, способна понять ваши чувства, но поймите и вы нас.
— К сожалению, не в моей власти заставить Вас вспомнить, кем Вы были для меня, и кем я был для Вас, Оксана… Поэтому я действительно не знаю, что нам всем делать дальше, — печально произнёс слегка осунувшийся Вячеслав, и только глаза его продолжали излучать огонь неистового благоговения.
— Делать что-то нужно прежде всего тебе, приятель! — быстро отреагировал Костя. — И желательно, чтобы нас ты в это больше не впутывал. Так и заруби себе на носу!.. А вообще, насколько я знаю, по поводу переселения душ мнения у современного человечества расходятся. Я, например, сталкивался и с такой точкой зрения, что придумали всю эту галиматью неудачники, фантазёры и лентяи, дабы оправдать своё физическое и психическое ренегатство в жизни текущей.
— Я понимаю ваше стремление фрондировать, молодой человек, — спокойно ответил Вячеслав. — И не буду с вами спорить. Возможно ли объяснить глухому от рождения, насколько прекрасен Моцарт?.. До этого вы спрашивали, являюсь ли я верующим. Так вот, в формальном смысле этого слова, я безбожник, потому что не принадлежу ни к одной из существующих религий или конфессий. Но, с другой стороны, назвать себя атеистом мне было бы гораздо сложнее, нежели иудеем, даосом, христианином, буддистом, кришнаитом или мусульманином, ибо личный опыт уже никогда не позволит мне сказать, что Бога нет, а весь наш мир — голимое царство материи.
— Интересно… А с моралью у тебя какие отношения?
— Если вы имеете в виду религиозные заповеди, то их я всегда стараюсь придерживаться — по крайней мере, до тех пор, пока они не начинают противоречить высшей воле.
— Так-так-так. Очень любопытно! И в каких же это случаях могут возникнуть такие противоречия, позволь спросить?
— В тех случаях, когда человеку доподлинно известно, что в его действии, или намерении, никакого греха нет, что он чист перед мирозданием.
— То есть, иными словами, когда желание твоё настолько «целомудренное» (или, правильнее сказать, настолько сильное!), что ты плевать хотел на других людей, а также на все «надуманные» этические принципы и «поросшие мхом» нравственные постулаты.
— Молодой человек! А ведь вы меня прекрасно понимаете… Хотя зачем-то упорно продолжаете паясничать.
— Да я тебя не только понимаю, гнида, — я тебя теперь насквозь вижу! Если ещё раз пристанешь со своими индуистскими бреднями к моей жене, пеняй на себя! Закатаю в банку и почтой в Антарктиду отправлю, на корм пингвинам. Усёк?!
— Костя, ну зачем ты так?! — умоляюще посмотрела на мужа Оксана. — Ты же видишь, у человека серьёзные проблемы…
— Если честно, другой реакции я и не ожидал, Оксана, — печально произнёс Вячеслав. — Тот, кто в этой жизни по закону имеет право на Ваше общество, разумеется, сочтёт любые мои слова бессовестным волюнтаризмом.
— Но вы, Вячеслав, я надеюсь, понимаете, что надеждам вашим не суждено будет претворится в жизнь, и что, так или иначе, вам придётся искать выход из своего душевного тупика?
— Выход?.. Об этом я ещё пока не думал… Но, выход, конечно же, есть всегда. В данном случае, как это ни прискорбно, единственный выход…
Глава девятая
Голландия, Амстердам, июнь 2006
Посетителями «Секс-музея» были, в основном, интуристы. Глаза тех, кто уже ознакомился с экспозицией, возбуждённо блестели, на щеках у многих горел здоровый румянец.
Около некоторых экспонатов большинство посетителей задерживалось, другие ни у кого не вызывали особого интереса, а третьи и вовсе отпугивали людей своей брутальностью.
Выставлено здесь было практически всё, что имело хоть какое-то отношение к нормальному сексу, разного рода половым отклонениям, фетишу, эротике, а также откровенной порнографии.
Часть экспозиции была посвящена «сексуальной археологии», то есть, своеобразным памятникам древних культур, найденным при раскопках в Азии, Африке, обоих Америках и Европе. Среди артефактов можно было увидеть живописные фрагменты наскальных рисунков, пикантные украшения языческих храмов, статуи, изображавшие либо конкретные действия, либо конкретные органы, хозяйственную утварь, типа кувшинов, блюд, подносов и тарелок, расписанных в стиле «ню», а также иные свидетельства того, что наши далёкие предки неплохо разбирались во всех аспектах взаимоотношения полов.
За «археологией» следовало изобразительное искусство, предметы которого невозможно было бы поместить ни в одной уважающей себя картинной галерее; после него шла фотография, от её зарождения в 19-ом веке и до наших дней, показывающая обнажённую и по-всякому совокупляющуюся человеческую натуру.
Были там куклы и манекены, в том числе движущиеся и исполняющие театрализованные мини-шоу, приборы и инструменты понятного назначения, и многое, многое другое.
Рене выглядел спокойным и предпочитал помалкивать, а Луиджи вошёл в раж, смеялся, показывал пальцем на особенно тронувшие его скульптурные и художественные композиции, и некоторые вещи пытался даже воспроизвести.
Особенно его развеселила зашторенная стеклянная тумба от пола до потолка, в которой стояла восковая фигура мужчины с расстегнутой ширинкой и торчащим оттуда солидным достоинством. Когда шторка отодвигалась, срабатывал невидимый спусковой механизм, и в лицо зрителю выстреливала мощная жёлтая струя, от которой всякий, не знакомый с этим фокусом, человек инстинктивно уворачивался, забывая о плексигласовой перегородке.
Луиджи первым попался на этот трюк, насмеялся вдоволь, а потом ещё долго хохотал над бельгийцами (Костя на удочку не попался, потому что о секрете уже знал).
Хелен сначала немного смущалась, однако вскоре привыкла. Уже в третьем зале она стала чувствовать себя раскованно и, подобно окружающим, комментировала то, что видела. Костя подбадривал её и понимающе улыбался.
— Зачем они расставили здесь такое количество лесбиянок? — спросила Хелен в одном из тихих закутков, где никто посторонний услышать её не мог.
— Большинство мужчин это возбуждает, ты разве не знаешь? — ответил Костя. — Женщины ведь тоже не прочь поглазеть на содомию. Тут, кстати, кое-что есть на данную тему, если тебя интересует — как раз в следующей комнате. Можем сходить.
— А тебе разве не будет противно?
— Всякий мужчина-натурал — по определению гомофоб, с этим ничего не поделаешь. Но ради тебя я готов потерпеть.
То, о чём говорил Костя, оказалось, по большей части, фотографиями, хотя и весьма эксплицитными, и Хелен они действительно заинтересовали. Как выяснилось, она ещё ни разу не видела, как двое мужчин пытаются удовлетворить друг друга всеми возможными способами.
— Познавательно, — шепнула Хелен Косте на ухо.
— Да уж… — брезгливо ответил тот. — Ну что, если ты на мужеложские перверсии уже насмотрелась, заглянем, может быть, ещё в один зальчик? Он тоже для геев и женщин, но экспонаты там несколько иного рода…
— С удовольствием, — сказала девушка и улыбнулась.
